{652}. Точных цифр не было, потому что тела жертв массами вывозили в море и топили (эти отвратительные сцены наблюдали свидетели на иностранных судах, оказавшихся в порту Константинополя{653}), тем не менее русское представительство не расходилось в оценках последствий резни с британцами.
19(31) августа русский военный агент в Турции докладывал в Петербург: «В Константинополе убито за два дня более 5 500 беззащитных армян, в том числе много других христиан; положительно выяснено, что избиения совершались заранее правительством организованными шайками под руководством чинов полиции. Благодаря решительным представлениям дипломатического корпуса, а особенно нашего посла, вчера и сегодня спокойнее, но паника продолжается»{654}. По данным информированного сотрудника американского колледжа, турецкие власти имели информацию о захвате банка и не препятствовали ему, предпочитая подготовить вместо этого масштабную резню{655}. «Армянское население Стамбула, — писал русский журналист, — было поражено известием о захвате банка гораздо более, чем сами турки; оно совершенно не было подготовлено к охране своей безопасности и этот ужас неожиданности среди армян бросался всем в глаза во время разыгравшихся волнений. Все вообще армяне вснезапно очутились вне закона; их настигали повсюду, где они показывались»{656}.
«Это была не стычка, — отмечала русская свидетельница событий, — война, подавление восстания, а просто какое-то отвратительное, повальное, массовое убийство, охота на человека (разр. авт. — А.О.); по крайней мере, такой вид имело избиение в той части города, которую мы могли наблюдать; но от других приходилось слышать, что и там было то же самое»{657}. 30–40 греков, европейцев и турок тоже стали жертвами этой охоты, т. к. были приняты за армян. Своеобразным паролем для резни, по свидетельству французского свидетеля событий, была фраза «Господин позволил убивать армян»{658}. В результате убийств, арестов, депортаций и других форм преследования за короткий промежуток времени армянское население города было сокращено на 75 тыс. чел.{659}.
Взаимопонимание между державами ограничилось лишь констатацией результата этой массовой «охоты на человека», организованной турками. Попытки Великобритании прибегнуть к угрозе и военно-морским демонстрациям не были поддержаны ни Петербургом, ни Парижем. Первый не желал обострения ситуации в районе Проливов, второй стремился удержать территориальную целостность своего должника — Османской империи. Что касается Германии, то Вильгельм II возмущался событиями только в узком кругу приближенных, одновременно заявив султану, что считает «подавление армянского восстания его правом и его обязанностью как суверена»{660}. В результате по предложению России было принято паллиативное решение — в Константинополь каждая из Великих Держав направила по второму стационеру (т. е. военному судну, постоянно находившемуся на рейде столицы на основании договора с Турцией). Предполагалось, что в случае необходимости экипажи кораблей смогут составить силу, способную если не остановить погромы, то защитить жизнь и имущество европейцев{661}.
Единственным следствием этих событий стало окончательное превращение султана в пария Европы, Гладстон публично назвал Абдул-Гамида «султаном-убийцей». Еще ранее Солсбери заявил в парламенте, что Британия поставила «не на ту лошадь, поддержав Турцию против России в Крымскую войну»{662}. Представляется, что в год 40-летия Парижского мира 1856 г. эти слова были не просто экскурсом в историю. Эти слова были услышаны в Европе. Правда, они прозвучали после того, как в 1895 г. предложение Солсбери о необходимости подготовки к противостоянию с Россией на Проливах не было, как это было ранее в таких случаях, безоговорочно поддержано в правительстве{663}. Еще большее раздражение премьер-министра вызвало упрямство военных моряков и их оценки опасности со стороны французского флота. Сам он в январе 1896 г. заявил, что война с Америкой «более реальна, чем будущая русско-французская коалиция»{664}.
Командование английского флота придерживалось в это время другой точки зрения. На первый запрос Солсбери о готовности противостоять возможной русской акции в районе Проливов оно ответило категорически отрицательно. На повторные запросы Адмиралтейство выдвинуло следующие условия: 1) разрешение на атаку и уничтожение французской эскадры в Тулоне, где, кстати, в это время находились и 3 русских эскадренных броненосца. Следует пояснить, что страх перед возможностью нанесения удара по коммуникационной линии Гибралтар-Мальта со стороны Тулона или по Мальте со стороны Бизерты (французская военно-морская база в Тунисе) был навязчивой идеей английского военно-морского командования этого периода (Д. Фишер, Ч. Бересфорд). 2) переход турецких укреплений на Дарданеллах в английские или дружественные англичанам руки. Трудно оспорить утверждение английского историка Гренвилла: «На деле это означало, как предвидел Солсбери, что Британия будет не в состоянии вовремя противостоять русскому захвату Константинополя»{665}.
Солсбери был сторонником активного противодействия России, но командование флотом и Кабинет были против — это заставило его изменить свою позицию{666}. Необходимо отметить, что этот процесс начался приблизительно с 1891 г., почти одновременно с разочарованием в возможности продолжения партнерских отношений с Германий{667}. Кроме того, ситуационного превосходства России на Босфоре, на него сильно подействовало увеличение сети русских железных дорог, особенно в Туркестане{668}. По мнению Солсбери, изложенному им в письме от 20 января 1897 г., состояние укреплений на Проливах (сильно укрепленные Дарданеллы и почти открытый Босфор) наглядно демонстрировало тот факт, что султан «предпочел возможность русского вторжения шансу получения помощи со стороны Западных Держав»{669}. Объективности ради следует заметить, что по оценкам русских военных укрепления в Дарданеллах были слабы и ни в коей степени не годились для того, чтобы остановить британский флот{670}. Однако английский премьер-министр предпочитал оценки собственных специалистов, опираясь на которые он и сделал логическое умозаключение: «… наши военно-морские эксперты в высшей степени отрицательно отнеслись к любой попытке форсировать Дарданеллы ударом флота без сопровождающих его действий против фортов на суше. Если это так, мне кажется, надо оставить идею, что Англия может одна форсировать Дарданеллы»{671}.
Именно в конце 1896 года была решена судьба проекта захвата Босфора. Вслед за «армянским кризисом» создалась удачная ситуация для реализации плана десанта на Босфора. В Петербурге колебались. Один из авторов проекта и горячий сторонник экспедиции — ген. Н. Н. Обручев — 23 июня(5 июля) 1895 г. в докладе на Высочайшее имя вновь подчеркнул как неизбежность решения этой задачи, так и ее сложность: «Очевидно, что в будущем, нам волей-неволей остается одно: обосновать действия против Турции на сильном десанте, который бил бы прямо в Босфор. Операция эта трудная, крайне рискованная. Но при 36-ти-40-часовом расстоянии Константинополя от Черноморских наших портов она гораздо короче и Балканского и Малоазийского сухопутных походов, — а по выбору времени и внезапности гораздо более находится в наших руках и во-всяком случае требует менее жертв и не имеет в тылу всепортящей Австрии. Без риска ничего не удается; в сухопутном же штурме Константинополя едва ли еще не более риска, чем в быстром, возможно внезапном нападении на Босфор»{672}. Генерал предлагал усилить состав транспортной флотилии путем строительства казенных пароходов, специально предназначенных для перевозки кавалерии, пехоты, артиллерии и ее запасов, улучшить минный и артиллерийский запас, с тем, чтобы быть окончательно готовыми через 2–3 года{673}. 24 июня(6 июля) эти предложения получили полную поддержку императора{674}.
13(25) февраля 1896 г. под председательством генерал-фельдмаршала И. В. Гурко было проведено Особое совещание по вопросам определения численности десантного отряда и окончательного распределения его сил на случай проведения операции. В нем приняли участие Военный министр, управляющий Морским министерством, министр финансов, начальники Морского и Главного штабов, командующие Одесским Военным округом и Черноморским флотом, а также ряд старших офицеров флота и армии. В целом прежде всего обсуждалась транспортная проблема. При том, что общее количество пароходов Добровольного флота и «РОПиТа» было признано достаточным для перевозки, участники совещания признали невозможным их незаметную концентрацию в портах Черного моря и поддержали предложения Обручева о необходимости приобретения дополнительных пароходов, которые использовались бы как военные транспорты, специально подготовленные для перевозки войск и воинских грузов. Против этого предложения категорически восстал Витте, не желавший увеличивать бюджет армии и флота. В результате было принято решение ходатайствовать о приобретении этих судов. Протоколы совещания были доложены императору 27 февраля(11 марта) председательствующим и получили Высочайшее одобрение