Ситуация постоянно ухудшалась. С 1898 г. ряд провинций Китая значительно пострадал от засухи и наводнений. Только разлив Хуаньхе летом 1898 г. привел к гибели около 200 тыс. чел., около 5 млн. человек вынуждены были покинуть родные места. Центральное правительство в то же самое время приступило к сокращению численности своей армии, которую оно не могло содержать. В провинции Хэнань, например, было отпущено со службы около 70 % солдат. В массе своей они пополняли отряды повстанцев в голодающей стране{867}. Уже в октябре 1898 года в Пекине имели место выступления против иностранцев, из-за которых для охраны посольств в город был введен сводный отряд — 50 англичан с 2 скорострельными орудиями, 50 казаков и 50 русских матросов, 50 немецких солдат. Но в марте 1899 года он покинул Пекин, в город, казалось, вернулось спокойствие и ничего не предвещало массовых волнений и более чем двухмесячной осады «посольского квартала»{868}.
Правительство поддерживало связи с дипломатами и имитировало принятие мер по защите миссий{869}. 4(17) апреля 1900 г. в «Пекинской газете» был опубликован указ богдыхана, строжайше предписывавший местным властям не допускать насилий и беспорядков{870}. Одновременно в своих секретных указах императрица призывала: «Я приказываю, чтобы все иностранцы — мужчины, женщины и дети были немедленно уничтожены. Не позволяйте ни одному избежать смерти. Тогда наша империя может быть очищена от отвратительного источника разложения и мир будет восстановлен для моих преданных подданных»{871}.
5(18) апреля 1900 г. русский посланник в Пекине докладывал в МИД: «К сожалению, однако, движение боксеров приняло за последнее время серьезный характер. Из Шаньдунской провинции они перешли в Чжилийскую, направляясь к Пекину. Их отрядам предшествуют эмиссары, расходящиеся по окрестным деревням и довольно успешно вербующие сторонников в местном населении. Среди этих эмиссаров встречаются истеричные, производящие сильное впечатление на деревенских жителей, выдавая себя за неуязвимых. Утверждают, что они доводят себя, проповедуя, до такого состояния исступления, что становятся совершенно бесчвственными к уколам копий и сабельным ударам. При суеверии китайцев и господствующем к тому же недороде хлебов в северном Китае боксеры находят несомненно весьма благоприятный им элемент в толпе голодающих поселян. Трудно определить их численность, так как они не двигаются массою. Скопища их в несколько сот человек были уже усмотрены в окрестностях столицы. Весьма вероятно, что они имеют приверженцев и в самом Пекине; по крайней мере их воззвания передавались уже из рук в руки в китайском городе. Движение их направлено несомненно против иностранцев, ибо на их знаменах красуется надпись, гласящая: «уничтожим чужеземцев, спасем династию!»{872}
Особое раздражение вызывали христиане-китайцы. Нападения на них шли повсюду{873}. «Не говоря уже о различных коммерческих предприятиях, железнодорожных и иных обществах, требовавших себе всевозможных концессий, сплошь и рядом шедших прямо вразрез с интересами Китая, — вспоминал сотрудник русского посольства, — даже духовные просветители китайского народа — миссионеры ставили себе задачей всестороннюю эксплоатацию страны, ее богатств и жителей»{874}. Нищавшее население Китая с нескрываемым раздражением наблюдало за деятельностью христианских миссионеров, строительством железных дорог и телеграфных линий, объясняя неурожаи и природные катаклизмы появлением на земле Поднебесной империи «янгуйдзы»(«заморских дьяволов», т. е. иностранцев){875}. Волнения в Китае закончились в мае 1900 г. восстанием Ихе-Цюань — на знаменах повстанцев был изображен кулак — поэтому в Европе и США это движение называли «боксерским».
«Боксеры» в мае 1900 г. фактически завладели Пекином, на домах горожан повсюду красновались куски материи красного цвета — свидетельство симпатий к восставшим{876}. Начались нападения на иностранцев и христиан и массовое жесточайшее их уничтожение. Борьба ихэтуаней с «белыми дьяволами» сводилась к изгнанию всего иностранного — религии, книг, товаров, специалистов, орудий производства и различной техники. «С теми, у кого находили чужеземные вещи, — вспоминал очевидец, — расправлялись беспощадно. Наказанию подвергались те, у кого были папиросы, пенсне, иностранные зонты, иностранные носки. Шестеро студентов поплатились жизнью за то, что имели ручки и иностранную бумагу»{877}.. Правительство Цы Си смотрела на происходящее через призму красных знамен повстанцев, которые украшали лозунги: «Повинуемся Цинам, уничтожаем иностранцев!», «Прогоним христиан, успокоим народ!», «Бьем лишь иностранцев и христиан, не трогаем китайцев!»{878}.
Правительственные войска не препятствовали действиям «боксеров», а напряжение в китайской столице постоянно увеличивалось. 20 июня 1900 г. там были убиты германский посланник, а затем и секретарь японского посольства, их тела растерзаны на куски. Фактически блокированный с мая посольский квартал в Пекине с 20 июня по 14 августа 1900 г. оказался в осаде. До последнего момента руководители миссий не верили в возможность такого развития событий{879}. Правительство предложило дипломатам покинуть столицу Китая в 24 часа и даже согласилось предоставить охрану по пути следования в порт, однако никто не поверил этим обещаниям{880}. «Пекинское сидение», — отмечал врач русской дипломатической миссии, живший в китайской столице с 1895 года, — было исключительное во всех отношениях: оно застало всех совершенно неподготовленными и не ожидавшими, что могут разыграться с такою быстротою и такою жестокостью события, среди мирного населения, доведенного до озлобления и отчаянья»{881}. 10 тыс. повстанцев не смогли овладеть посольским кварталом, в котором под защитой 525 солдат и офицеров укрылось около 900 европейцев и американцев и 3 тыс. китайцев-христиан{882}. По приказу императрицы на помощь «боксерам» были брошены регулярные войска{883}.
Нападениям повстанцев подверглись КВЖД и ЮМЖД. Не только дипломаты в «посольском городке», но и многие военные были застигнуты врасплох. Реакция Петербурга на волнения в Китае демонстрировала слабое понимание возникшей ситуации. «По правде сказать, телеграммы нашего министерства (иностранных дел. — А.О.), — вспоминал русский дипломат И. Я. Коростовец, — представляли набор общих мест о задачах России на Дальнем Востоке, о двухсотлетней дружбе с Китаем и о соглашении держав в поддержании законного китайского правительства. Все эти рассуждения не давали конкретных ответов на наши вопросы и, в общем, обнаруживали непонятную самоуверенность и предвзятость»{884}. Прекращение волнений, естественно, казалось необходимым, но необходимо было и воздержаться от ухудшения отношений с Китаем. Россия не могла позволить себе ни волнений, ни слишком активного участия в их подавлении.
«В самом деле, — докладывал во Всеподданнейшей записке на Высочайшее имя 4(17) июня 1900 г. Муравьев, — положение наше относительно Китая далеко не тождественно с положением других держав. Имея общую с Китаем границу на протяжении более 8 тысяч верст, сооружая в Манчжурии железную дорогу, на которой занято работою свяше 60 000 китайцев, поддерживая, наконец, в течение двух столетий дружественные мирные сношения со своим соседом, Россия, казалось бы, не должна принимать на себя открытое руководство враждебными действиями против Китая, дабы, по прекращении смут, обеспечить себе восстановление добрых соседственных отношений с Поднебесною империею. Присутствие же на месте нашего 4-х тысячного отряда не позволит державам приступить к каким-либо политическим предприятиям без нашего согласия»{885}. Реакция русских властей Квантуна не отличалась от Петербурга. О возможности столкновения с Китаем в начале событий никто не думал. Главный начальник Квантунской области оставался спокойным, как впрочем, и порт-артурское общество, внимание которого занимало другое событие.
«В воскресенье 14 мая 1900 г. вице-адмирал Евгений Иванович Алексеев, за пять месяцев перед тем вступивший в управление Квантунской областью и командование войсками и эскадрою, давал первый бал порт-артурскому обществу. — Вспоминал журналист городской газеты. — Это был чудный бал на берегах Тихого океана… Молодость и красота, чины и заслуги Порт-Артура, Дальнего и Талиенвана веселились в живой панораме туалетов всех цветов радуги, смеющихся лиц, пронизывающих взглядов и прекрасных плеч, в волнах неумолкаемых ласкающих звуков и в лучах электрических лилий…»{886} Праздник удался, и его не испортила даже и новость о том, что в Китае начались волнения. Никто не склонен был воспринимать их как реальную угрозу. В Поднебесной империи давно было неспокойно, к этому успели привыкнуть{887}. Опасения квантунского начальства вызывал не континент. Весной 1900 года в Порт-Артуре сложилась весьма сложная обстановка. Прилегающие китайские территории были поражены эпидемией чумы, кроме того, военные власти опасались конфликта с Японией. Отношения с этой страной резко ухудшились из-за разногласий по вопросу о концессиях в корейском порту Мозампо и рыбных промыслах на Сахалине. Китайские