{1089}. 31 декабря 1903 г.(13 января 1904 г.) Япония предъявила ультиматум России без фиксированной даты ответа на него. Токио требовал уступок не только в Корее, но и в Манчжурии и уже сам выступал с позиций защиты неприкосновенности территории Китая{1090}. Е. И. Алексеев активно выступал за то, чтобы ответить на требования японцев военными действиями, но при этом почему-то 3(16) января испросил разрешения отправиться в Петербург для личного доклада. За положение дел на Дальнем Востоке он не опасался{1091}. Между тем, оно становилось все более напряженным. «Весь 1903 год был тревожным». — Вспоминал адмирал А. И. Русин, бывший в это время морским агентом в Японии.
Уже с лета во всех 12 армейских и 1 гвардейской дивизии Японии были проведены учебные сборы, проверочные или частичные мобилизации, причем все запасные были составлены в казармах — армия фактически в значительной степени уже была мобилизована{1092}. Следует отметить, что население приветствовало мобилизацию и стремилось попасть в войска, которые будут отправлены на континент, чтобы сражаться с русскими. Настроение было чрезвычаной воинственным{1093}. Посетивший осенние маневры 1903 г. военный наблюдатель из России был весьма впечатлен состоянием японских войск, уровню их подготовки, системе военного образования, принятой в Японии. Окончание его отчета, опубликованного в январском номере «Военного сборника» за 1904 г., звучало, как предупреждение: «Армия работает от солдата до фельдмаршала; работает может быть слишком лихорадочно, спешно, а потому и не всегда целесообразно, но упорно и настойчиво. До сих пор, все, что заимствовали японцы в области искусства у своих соседей, они сумели представить в новом, слегка измененном, но усовершенствованном виде… Способны ли японцы поставить на такую же высоту военное искусство — скажет решительное и авторитетное слово беспристрастное будущее»{1094}.
В начале декабря 1903 г. Русин доложил в Порт-Артур о том, что действующий флот Японии ежедневно выходит в море для стрельб и эволюций из базы в Сасебо, и что Япония готова к приступить к действиям. 31 декабря 1903 г.(13 января 1904 г.) он сообщил, что японским правительством зафрахтовано 40 пароходов, из них 7—10(водоизмещением 30 тыс. тонн) — для нужд флота, остальные (водоизмещением 90 тыс. тонн) для армии, что достаточно для одновременной перевозки 2 дивизий. Кроме того, были остановлены рейсы японских пароходов в Австралию, Индию, Европу, Америку. В случае начала военных действий, по мнению русского морского агента, эти суда могли быть мобилизованы, что дало бы тоннаж, достаточный для перевозки 4 дивизий{1095}.
Японские подданные массами покидали пределы России. 31 декабря 1903 г. (13 января 1904 г.) японские торговцы в Порт-Артуре начали сворачивать свои дела и распродавать товары. 7(20) января 7000 солдат и офицеров 3-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии покинули крепость и были отправлены на Ялу. 15(28) января Наместник на Дальнем Востоке получил телеграмму русского военного агента в Токио, извещавшую его о начале мобилизации японской армии. 17(30) января 1904 года в крепости Порт-Артур получили приказ о мобилизации, в гарнизоне и эскадре ожидали войны и с особым вниманием следили за перемещением русских и японских военных судов и транспортов с войсками. 5 февраля город покинули его японские жители{1096}. Последний пароход буквально осаждался торопившимися уехать — сцена была весьма выразительной, но, как это не удивительно, она не вызвала особого беспокойства у властей{1097}.
Русские военный и морской агенты в Японии с конца декабря 1904 г. договорились о том, что по очереди (чтобы не вызвать лишнего беспокойства) отправлять телеграммы в Порт-Артур. Перерыв в их отправлении означал бы тревогу. 22 января(4 февраля) 1904 г. японцами была пропущена последняя телеграмма Русина{1098}. Он сообщал о призыве во флот всех специалистов и части строевых запасных чинов. 24 января(6 февраля) Русин попытался известить Петербург о начале общей мобилизации{1099}. Предупреждения приходили не только из Токио. В середине января командир русского стационера «Забияка», стоявшего в Чифу, получил от знакомого англичанина предупреждение о том, что в ближайшее время японцы проведут минную атаку на русскую эскадру. Не доверяя радио, он немедленно снялся с якоря и прибыл на базу, чтобы сообщить эту информацию Наместнику. Тот обвинил офицера в паникерстве и сделал ему выговор за уход со стоянки без разрешения{1100}.
21 января(2 февраля) 1904 г. был утвержден русский ответ на требования Японии. Петербург решил согласиться с ними и пойти на уступки, но было уже поздно{1101}. Впрочем, эти уступки не были полными. Россия отказывалась от требования от нейтральной зоны в Корее, признавала право Японии вводить на полуостров войска в случае волнений, соглашалась на соединение в будущем железных дорог в Северо-Восточном Китае и Корее, но требовала от Токио согласиться с сохранением формулировки «не пользоваться никакой частью Корейской территории для стратегических целей» и отказаться от претензий на особые интересы на побережье Манчжурии{1102}.
Телеграмма была отправлена из русской столицы 22 января(4 февраля), а от Наместника 23 января(5 февраля). Далее нота была задержана японским телеграфом и прибыла в Токио только 26 января(8 февраля). Тем временем уже 5 февраля Япония разорвала дипломатические отношения с Россией. На вопрос русского посланника барона Розена, не означает ли разрыв войну последовал отрицательный ответ главы МИД Японии барона Комура: «О! нет, пока не война»{1103}. Между тем императорский указ по армии и флоту возлагал ответственность за случившееся на позицию, занятую Петербургом по корейскому и манчжурскому вопросам и проволочки в переговорах. Текст указа не оставлял сомнений о том, что за ним последует: «Целость территории Китая и Кореи имеет тесную связь с независимостью и существованием Японии. Посему Мы приказали прервать переговоры с Россией, оставив за собою свободу действий во имя нашей независимости и существования. Мы искренне надеемся, что, благодаря верности и доблести Наших подданных, цель Наша будет достигнута и вместе с этим поддержана слава Империи»{1104}.
24 января(6 февраля) японский посланник в России Курино передал гр. В. Н. Ламздорфу ноты о разрыве дипломатических отношений и своем отзыве. Японская миссия должна была покинуть Петербург 28 января(10 февраля){1105}. Посланник микадо также заверил русского дипломата, что войны, по всей видимости, удастся избежать. Ламздорф тоже не считал, что война неизбежна. На следующий день он написал Военном министру: «Едва ли Государю Императору благоугодно будет объявить войну, что и не соответствовало бы нисколько интересам России, но я очень опасаюсь, как бы наши герои на дальнем востоке не увлеклись внезапно каким-либо военным инцидентом, легко могущим обратиться в настоящую войну, и без всякого торжественного о том объявления»{1106}. 26 января(8 февраля) 1904 года, через день после того, как Япония разорвала дипломатические отношения с Россией, Николай II записывает в дневнике: «Утром у меня состоялось совещание по японскому вопросу; решено не начинать самим»{1107}.
Мысль о том, что момент начала войны может выбрать Япония, в Петербурге явно не была популярной. Исключением были военные, но к их мнению пока не прислушивались{1108}. Масштабные планы императора завели в тупик и русскую политику, и русскую стратегию. Империя сильна своей способностью сконцентрировать все ресурсы в одном направлении. Несколько намеченных целей исключало возможность достижения даже одной. Между тем, именно активизация русской политики по нескольким направлениям одновременно делала неизбежной столкновение с интересами Японии и Великобритании. Если для Токио в сложившейся ситуации районом жизненно важных интересов была Корея, то для Лондона — Персия, вернее южная ее часть. В ноябре 1903 г. Лондон в очередной раз предложил Петербургу раздел Азии: Афганистан и Тибет должны были быть признаны сферой исключительных интересов Англии, Персия — разделена на северную, русскую и британскую, южную сферы влияния. Взамен предлагалось признание преобладающих интересов России в Манчжурии. Это предложение было отвергнуто.
Если Афганистан и Тибет не вызывали особого интереса в Петербурге, то он категорически не собирался отказываться от возможности выхода к Персидскому заливу, в том числе и планов строительства железной дороги и обретения там военно-морской базы по образцу Порт-Артура{1109}. С точки зрения британских интересов в Китае, Манчжурия не была столь важна, как т. н. внутренние провинции, т. е. районы рек Янцзы и Хуаньхе. Схожие настроения существовали и в японских расчетах. Однако для того, чтобы гарантировать свое доминирующее положение в Корее, Япония должна была разгромить Россию в Манчжурии. Это полностью устраивало и Великобританию, поскольку поражение России неизбежно означало бы ослабление ее позиций в Персии, т. е. на ближних подступах к Индии. Если интересы этих стран поддаются расчету, то интересы собственно России в Манчжурии и тем более в Корее были столь призрачными, что явно не стоили политики, которая в конечном итоге привела к ухудшению отношений и с Китаем, и с Японией, и с Великобританией.