– Да благословит Господь твоего господина! – сказал Гугсон. – Однако не лучше ли нам будет отправиться в нашу келью, чтобы достойно почтить друга наших детских дней?
– Да, да, пойдемте ко мне, – ответил Джиффорд.
Трое друзей отправились в келью доктора и вскоре уже сидели за столом, заставленным пищей и питьями.
Как мы уже упоминали, это было постом, поэтому кушанья, поданные гостю, отличались некоторой скудностью, но вино было очень хорошо и красовалось в достаточном изобилии.
Бравый офицер не преминул использовать последнее, и несколько бокалов, отправленных им один за другим в пересохшее горло, с самого начала заставили его примириться с недостаточной изысканностью пиршества.
– Ну, – сказал наконец Джиффорд, – расскажи же нам что-нибудь из твоих приключений!
– О да, – сказал и Гугсон, – слышать о том, как храбрый человек поражает врагов истинной веры, поучительно; это возвышает душу!
– Что же, слушайте, – ответил им Саваж и, еще раз промочив горло, принялся рассказывать.
Что у воинствующего авантюриста того времени могло оказаться достаточно материала для рассказов, легко себе представить. Саваж, возбужденный выпитым вином, оказался на высоте призвания как рассказчик. Почти три часа подряд он занимал своими повествованиями старых приятелей, а они с большим вниманием слушали его, изредка обмениваясь многозначительными взглядами.
– Да, ты много пережил, – сказал Джиффорд, когда Саваж остановился, – это отрицать нельзя!
– А все-таки все твои переживания прежде всего бессмысленны и бесцельны! – заметил Гугсон.
– А чтобы черт побрал все ваши высшие цели! – воскликнул вояка. – Какое мне до них дело? Я просто живу себе! Прощайте!
Бравый Джон осушил еще бокальчик.
– Но нельзя же отрицать, что каждый человек должен выполнить свое предназначение! – произнес Джиффорд.
– Да, он не смеет, как лукавый раб, зарывать в землю данный ему талант! – прибавил Гугсон.
– Ну, этого я что-то не понимаю, братцы!
– Ведь ты – англичанин, Джон?
– Ну, разумеется, поскольку это для меня возможно.
– У тебя есть законная королева?
– Есть-то есть, да она сейчас же повесила бы меня, если бы могла достать меня!
– Неужели ты считаешь дочь Ваала своей законной государыней?
– Дочь Ваала? Ну, нечего сказать, славное имечко для мадам Елизаветы!
– Твоей законной государыней является только Мария Стюарт!
– Мария Стюарт? – переспросил Джон, изумленный подобным утверждением.
Достопочтенные отцы некоторое время предоставили его размышлениям над этой новой для него мыслью, а затем доктор Джиффорд с пафосом повторил:
– Да, Мария Стюарт! И если бы ты служил ей, этой мученице за правду и веру, то послужил бы также и единой святой церкви!
– Да как ей послужишь? Ведь нельзя же болтаться в пустом пространстве! Надо иметь твердую почву под ногами.
– Смелый человек, вроде тебя, мог бы одним мановением руки изменить все это. Он вручил бы Марии ее законный трон, а церкви вернул бы заблудшую в неверии Англию.
– Ты говоришь загадками, брат!
– И тому и другому мешает только злодейка, именуемая Елизаветой!
– Черт возьми! Значит…
– Значит, тот, кто ниспровергнет ее, совершит деяние, угодное небесам и миру.
– Да на каком языке говоришь ты наконец? Говори прямо, что ты хочешь сказать всеми этими недомолвками?
– Елизавета должна пасть.
– От моей руки?
– Да, от твоей, если только, разумеется, у тебя найдется достаточно религиозного усердия и преданности твоей законной государыне!
– Словом, ты считаешь, что я мог бы и должен был бы убить Елизавету, королеву английскую?
Джиффорд замолчал; его взор многозначительно уставился на Гугсона, и теперь последний, сидевший все время с молитвенно сложенными руками, в свою очередь, вступил в разговор.
– Ты правильно понял нас, брат, – сказал он, – все подвиги, совершенные тобой до сего времени, – ничто в сравнении с этим одним.
Джон задумчиво посмотрел по очереди на обоих священников и затем уставился взором в пол; те оба не мешали его размышлениям.
– Если подумаешь как следует, – начал после долгих размышлений Джон Саваж, – то это ведь, собственно говоря, такой же способ уничтожения врагов, как и всякий другой. А Елизавета – мой враг, мой самый отчаянный враг. Ведь сущее несчастие болтаться по всему свету, не имея отечества, не зная родины. Я уже давно сознавал это, но только не отдавал себе ясного отчета.
– Но ведь кроме всего этого, – воскликнул Гугсон, – Елизавета – еретичка, а кроме того, она узурпировала трон, принадлежащий Марии Стюарт.
– Гм! – пробормотал Саваж. – Но я один… что могу я сделать совсем один?
– Ты найдешь друзей, поддержку и помощь, ты не будешь один, брат!
– Подумай над этим, брат, – прибавил Гугсон. – Если ты решишься, то мы откроемся тебе во многом, что даст тебе решимость на дальнейшее. А до тех пор будь нашим гостем, брат! Пусть дальше будет что будет, но мы во всяком случае останемся друзьями!
И Джон Саваж стал думать над этим и думал целых три недели, иначе говоря, в течение этого времени он был объектом непрерывной нравственной пытки, так как наставлять его на путь истины взялся весь семинарский синклит, во главе с самим начальником, доктором Алланом. В конце концов Саваж сдался и выразил согласие убить Елизавету.
Вскоре в семинарию прибыли Паджет и Морган. Саважа наделили необходимыми средствами, снабдили инструкциями и направили в Англию. Ему указали в Англии человека, который должен был руководить его деятельностью. К этому лицу Джону дали рекомендательное письмо, на адресе которого стояло имя «Бабингтон».
Приблизительно около этого же времени произошло следующее. Священник Джон Баллар, организовавший в Англии сеть шпионов для партии Марии Стюарт, благополучно вернулся после исполнения этой опасной миссии во Францию и поспешил в Париж, чтобы дать там отчет в своих действиях.
Старый Париж не имел ничего похожего на новый и современный. В то время в самом центре города встречались громадные пустыри и пустынные улицы, тем не менее в редких зданиях на них жили очень знатные лица, в особенности, если у них был недостаток в средствах или если имелись особые причины жить подальше от любопытных глаз. В старом развалившемся доме, находившемся на одной из подобных улиц, через несколько недель после отъезда Саважа в Англию, происходило собрание представителей шотландских эмигрантов, игравших в Париже такую же роль, как в недавние времена – польские эмигранты. Там были лорды Паджет и Морган и еще несколько шотландцев; кроме того, присутствовал также испанский посланник при парижском дворе, дон Мендоза. Все эти господа собрались для постной вечери, однако она была роскошнее и обильнее любой праздничной пирушки большинства граждан и вполне заслуживала название политического обеда.
За столом было очень весело; присутствующие рассказывали анекдоты из интимной жизни Елизаветы, а испанский посланник со слезами смеха на глазах умолял рассказать еще что-нибудь.
Вдруг появился лакей и передал Моргану листок пергамента; едва взглянув на него, Морган вскочил с места и воскликнул:
– Господа, теперь нам придется перейти от смеха и шуток к серьезным делам. Попроси войти!.. – обратился он к лакею.
Вошел священник Джон Баллар, статный мужчина со смелым, энергичным лицом, и стал докладывать обо всем, сделанном им в Англии. После тщательных расспросов и подробных разъяснений, данных с обеих сторон, Морган рассказал священнику, что им удалось завербовать Джона Саважа, который обещался убить английскую королеву и с этой целью уже отправился на место назначения.
– Вот это – настоящий путь, который должен привести нас к цели, – воскликнул храбрый священник, и его взгляд засверкал радостью. – Я немедленно вернусь обратно, чтобы делом и советом поддержать этого отважного человека.
В дальнейшем обсуждении было решено, что Баллар снова вернется в Лондон, но под видом и именем некоего полковника Форсо.
На этом и покончили. Баллару вручили рекомендательное письмо, на адресе которого стояло: «Сэру Энтони Бабингтону».
Глава двенадцатаяЗаговор Бабингтона
Года за четыре до этого в Париже проживал молодой англичанин; он не принадлежал к числу изгнанников, а находился там для собственного удовольствия. Обладая большими средствами и имея рекомендательные письма к влиятельным парижанам, этот англичанин вскоре занял довольно видное положение в рядах местной знати. Но в этом положении не было ничего такого, чего пришлось бы стыдиться молодому человеку. Энтони Бабингтон хотя и был весел и жизнерадостен, но это не мешало ему оставаться нравственным и порядочным; между прочим он щедро помогал бедным соплеменникам, принужденным жить в Париже из-за политических причин. Благодаря всему этому, благодаря его симпатичной наружности и богатству многие с большой настойчивостью добивались знакомства с ним, а куда хотел проникнуть он сам – для него не бывало запрета.
В качестве ревностного католика Бабингтон не чувствовал особенной любви к Елизавете, и равнодушие к английской королеве легко превратилось у него впоследствии в пламенную ненависть. Как чувствительный, рыцарски настроенный человек, он искренне жалел Марию Стюарт, и, когда он попал в среду ее приверженцев, им легко было раздуть эту симпатию в энтузиазм.
Когда прошло время, которое Бабингтон собирался провести в Париже, он оказался не только вполне посвященным во все планы заговорщиков, но и сам всей душой примкнул к ним. На первых порах он взял на себя роль посредника, через руки которого проходила корреспонденция Марии Стюарт с ее приверженцами в Париже; это было ему не трудно, так как его поместья были расположены недалеко от Четсуорта, где в то время Мария содержалась под надзором лорда Шрусбери.
Когда Марию перевели в Тильбери, Бабингтону еще удавалось по временам помогать обмену писем, но со времени назначения надзирателем за шотландской королевой Эмиаса Полэта это стало невозможным, когда же Марию перевели в Чартлей, то Бабингтон переселился в Лондон, где вел существование джентльмена, ищущего в жизни одних только забав и наслаждений. Там, в Лондоне, у Бабингтона были громадные связи; в различных салонах ему приходилось встречаться даже с Валингэмом и лордом Лестером, так ч