– Правда, мне пришлось пережить много грустных минут в Шотландии, – ответил Суррей, – но тут же я испытал и счастливейшие часы в моей жизни. Теперь же я приехал в Шотландию для того, чтобы сообщить Иакову Шестому, как дурно обращаются с его матерью.
– Он это знает! – мрачным голосом заметил Сейтон.
– Да, но он слышал об этом от лиц, не видавших, как оскорбляют Марию Стюарт, а я сам – очевидец недостойного поведения Елизаветы! Я надеюсь, что мне удастся убедить короля спасти свою мать! – воскликнул Суррей.
– Ах, если бы вы могли сделать это! – с тяжелым вздохом произнесла Джейн.
– Граф Суррей может многое сделать! – колко заметила Мария Сейтон.
– Благодарю вас за такое доверие ко мне, – поклонился Суррей, – оно для меня тем более ценно, что я редко видел его с вашей стороны.
– Господа, – нетерпеливо воскликнул Георг Сейтон, – я думаю, что вы уже настолько созрели, что можете говорить о серьезных вещах без всяких шуток.
– Я и не шучу, милорд, – возразил Суррей. – Однако скажите, каким образом я могу видеть короля? Говорят, что он живет очень замкнуто и доступ к нему труден.
– Обратитесь к любимцу Иакова, лэрду Грэю, – насмешливо ответил Сейтон, – если вам удастся попасть к нему в милость, то и король отнесется к вам благосклонно.
– Вы смеетесь, – заметил Суррей, – но я действительно обращусь к нему.
– Это ни к чему не поведет! – пробормотал Дуглас.
– Я знаю, – продолжал Суррей, – что Грэй – враг Марии Стюарт и оказывает самое пагубное влияние на ее сына; тем не менее я надеюсь достигнуть через него того, чего желаю.
– Дай Бог! – воскликнул Сейтон, недоверчиво пожимая плечами.
После ужина, за которым присутствовали Мария и Джейн, гости разошлись по своим комнатам.
На другое утро Суррей встал пораньше и вышел в столовую, надеясь увидеть Джейн и поговорить с ней наедине. Его надежды оправдались. Младшая леди Сейтон, очевидно, тоже была не прочь повидаться со своим поклонником, и когда Суррей вошел в комнату, то застал там предмет своей неизменной любви.
– Вы, вероятно, не думали, миледи, встретиться со мной после нашего последнего свидания и моего прощального письма? – обратился Суррей к Джейн.
– Сознаюсь, милорд, что не рассчитывала видеть вас! – ответила Джейн.
– Ваш ответ заставляет меня спросить вас – довольны ли вы, что ваш расчет не оправдался, или жалеете об этом? – продолжал Суррей.
– Не расспрашивайте меня, граф, – проговорила Джейн, – вам прекрасно известно, что именно заставляет нас всех страдать! Вы сами знаете, что я ничего не могу иметь лично против вас.
– Благодарю вас, миледи, за эти слова, – сказал Суррей. – Поверьте, что только беспокойство за участь королевы принудило меня явиться к вам; ведь я знаю, что вы не желаете встречаться со мной.
– Я очень признательна вам, граф, за вашу преданность королеве, – заметила Джейн. – Впрочем, я никогда не сомневалась, что до последней минуты своей жизни вы готовы служить ей.
– Вы думаете, что только королеве, миледи? – нежно спросил Суррей.
– Эта служба так велика, что всякие другие интересы бледнеют пред нею! – возразила Джейн.
– Но, оставаясь верным королеве до самой кончины, я все же надеюсь и на свое личное счастье. Скажите, Джейн, могу ли я рассчитывать на это счастье? – горячо воскликнул Суррей, сжимая руку смущенной девушки.
Джейн молчала, потупившись.
– Граф Суррей, – начала она наконец почти торжественным тоном, – я не буду говорить о том, что брак в нашем возрасте вызовет всеобщий смех; мы можем не обращать на это внимания. Но существует другое препятствие для нашего союза: я не могу быть счастливой в то время, когда моей обожаемой королеве грозит опасность. Устраните это препятствие, освободите королеву, и тогда я ваша.
– Вы смеетесь надо мной, Джейн! – с горькой улыбкой воскликнул Суррей. – Как можете вы требовать от жалкого изгнанника того, что не в состоянии сделать короли и целые государства?
– Я ничего не требую от вас, граф, – возразила Джейн. – Вы предложили мне вопрос, и я откровенно на него отвечаю вам.
– Вы забыли, Джейн, что я принес в жертву Марии Стюарт свое состояние и положение в обществе! – напомнил Суррей.
– Я ничего не забыла, Роберт, – возразила Джейн, – я ценю вас за это, преклоняюсь пред вами! Скажу без всякого стеснения, что среди всех мужчин, которых я встречала в жизни, вы – единственный человек, которому я могла бы отдать свою руку.
– Я целую эту руку, – живо воскликнул Суррей, – ваши слова придают мне новую силу и энергию. Я, конечно, не в состоянии один спасти королеву, но могу повлиять на других. Измените несколько свои условия; скажите, что вы будете моей, если мне удастся склонить короля Иакова на свою сторону. Я думаю, что союз между Шотландией, Францией и Испанией может показаться настолько опасным королеве Елизавете, что она решится освободить Марию Стюарт. Итак, вы согласны?
– Не мучьте меня, граф Суррей! – пробормотала Джейн.
– А мои мучения вы считаете ни во что! Как можете вы, Джейн, такая добрая и отзывчивая, быть жестокой со мной? – проговорил Суррей. – Умоляю вас, не заглушайте в себе тех чувств, которые хранятся в вашем сердце. Ведь ваша жестокость ко мне не спасет королевы. Наоборот, ваше обещание быть моей воскресит, оживит меня; не приводите меня в отчаяние, от него может только упасть моя энергия. Если же я буду сознавать, что вы любите меня, что я могу надеяться на личное счастье, у меня явятся юношеские силы, которые в соединении со зрелым опытом могут сделать многое.
Джейн ничего не ответила.
– Что означает ваше молчание? – спросил Суррей. – Я принимаю его за согласие на предложенное условие. Итак: если король Иаков Шестой предпримет что-нибудь серьезное для спасения своей матери, вы обещаете быть моей женой! Да?
– Да! – прошептала Джейн. – Поговорите с моим братом.
Суррей заключил Джейн в свои объятия и легкая грусть охватила обоих. Это было уже не пламенное объятие юношеской страсти, а лишь слабый отголосок ее. Суррей поцеловал руки своей невесты и отправился к Георгу Сейтону, но тот довольно холодно принял его предложение. Узнав, на каких условиях Джейн согласилась быть женой графа Суррея, Сейтон согласился на этот брак, хотя и не мог вполне подавить свое неудовольствие.
В тот же день вечером Суррей и Дуглас покинули замок Сейтонов. Дуглас отправился в свое поместье, а Суррей с двумя спутниками поехал в Эдинбург.
Случайно или умышленно воспитание короля Иакова велось крайне небрежно. В юности он подпадал под совершенно противоположные влияния, которые не могли не отразиться на его характере. Он был в одно и то же время добродушно бесхарактерен и страшно жесток. Вид обнаженного меча приводил его в трепет, а вместе с тем он был способен на безумно смелый поступок. Отличаясь большой скупостью, Иаков Шестой все же тратил большие деньги на подарки своим любимцам, которые менялись очень часто, пока король не приблизил к себе Патрика Грэя.
Главной страстью Иакова Шестого или – вернее – главной его слабостью была охота. Всякий, кто хотел попасть в милость к королю, должен был интересоваться охотой или по крайней мере делать вид, что интересуется ею. Большую часть своего времени король проводил на охоте, в обществе Грэя.
Когда Суррей приехал в Эдинбург, Иаков Шестой тоже охотился в горах вместе со своим любимцем.
Суррей словно помолодел с тех пор, как Джейн Сейтон обещала быть его женой. Даже Брай заметил перемену в своем друге. Узнав, в чем дело, он только глубоко вздохнул над напрасно потраченными годами и своей разбитой жизнью.
Суррей нанял квартиру и начал нетерпеливо ожидать возвращения короля. Он сначала думал поехать вслед за ним на охоту, но потом решил, что для дела будет полезнее, если он переговорит с Иаковом Шестым в Эдинбурге.
На этот раз король недолго пробыл в отсутствии. Как только Суррей узнал о его приезде, он отправился к всесильному Патрику Грэю.
Любимец Иакова Шестого принял Суррея с некоторым удивлением.
– Граф Суррей? – повторил он призадумавшись. – Мне кажется, что я вас знаю, милорд. Где мы с вами встречались?
– В Париже, в Англии и здесь, – ответил Суррей, – но вам, вероятно, более знакомо мое имя, чем я сам.
– Совершено верно! – смеясь воскликнул Грэй. – Я очень рад видеть вас и думаю, что какие-нибудь особенные обстоятельства привели вас ко мне. Садитесь, милорд, и скажите, в чем дело.
– Я хотел просить вас доставить мне аудиенцию у короля! – проговорил Суррей.
Грэй принял важный вид. Просьба Суррея польстила его самолюбию.
– Ах, вы просите аудиенции, – улыбаясь повторил Грэй, – только аудиенции? Моего ходатайства вам не нужно?
– Напротив, о нем я особенно прошу вас! – возразил Суррей.
– Скажите же мне, чего вы желаете? – спросил Грэй. – Ввиду того, что вы – не шотландец, я не могу предугадать, в чем дело.
– Как вам, может быть, известно, – проговорил Суррей, – я изгнан из Англии, хотя и оставался там до сих пор.
– Я этого не знал! – заметил несколько смущенно Грэй. – Чего же вы, собственно, теперь желаете?
– Мои поместья в Англии не конфискованы, но все же на них наложено запрещение, – начал Суррей.
– Вы хотите получить их обратно? – перебил Грэй.
– Не совсем так. Я намереваюсь вступить в брак с шотландкой и перейти в подданство короля Иакова Шестого…
– Я думаю, что король ничего не будет иметь против этого.
– Я уверен, что при вашем милостивом ходатайстве его величество не откажет мне в этой просьбе. Но помимо этого, я хочу просить короля ходатайствовать пред Англией, чтобы мне была выплачена деньгами стоимость моих имений.
– Ах, так вот в чем вся суть! – воскликнул Грэй.
– В знак признательности к вам за милостивое содействие я прошу вас, сэр, принять от меня эту бумагу.
Суррей вынул из кармана сложенный лист и передал его Грэю, который с удивлением развернул его.
Это была дарственная запись на имя Патрика Грэя; по ней половина английских поместий лорда Суррея переходила во владение любимца короля Иакова VI.