На следующий день отряд шотландцев двинулся в путь с первыми проблесками зари. Лорд Стаффорд и его семья еще спали. Когда всадники выехали из города, Мак-Лин рассказал Петру о разговоре, происшедшем вчера между ним и лордом Стаффордом.
– Хорошо, очень хорошо! – заметил Петр. – Я считаю, что эта встреча и рекомендательные письма лорда очень помогут нам.
– Должен признаться, что и я сам тоже очень рад этому происшествию, – сказал Эдуард. – Но ночью мне пришла в голову совсем другая мысль. Я попрошу аудиенции у королевы Елизаветы.
– Вы хотите сказать – представления ко двору?
– Нет, нет, настоящей и тайной аудиенции.
– Для чего?
– Чтобы убедить королеву Елизавету отпустить на волю Марию Стюарт.
– Молодой человек, это пытались сделать уже многие!
– Но, может быть, делали это не так, как следует.
– Это делалось всевозможными способами. Если вы хотите знать мое мнение, то от этой мысли надо отказаться.
– Хорошо, я подумаю.
– Передача рекомендательных писем, знакомство с знатными господами, представление ко двору, – продолжал Петр, – все это – очень хорошие ширмы, за которыми вы можете скрыть ваши истинные намерения. Об этих намерениях вы не должны проронить и звука. Между прочим, вы должны рассчитывать и на то, что лорд Стаффорд поможет вам и в других отношениях. Епископ росский даст вам дальнейшие указания, поэтому оставим пока все так, как есть.
Теперь необходимо отметить, как предполагал Эдуард Мак-Лин освободить Марию Стюарт. Юноша был слишком благороден, слишком чист, чтобы думать об ударе из-за угла, то есть об убийстве королевы Елизаветы, хотя как враги, так и друзья несчастной Марии Стюарт уже не считали возможным совершение одного без другого.
Путешествие Мак-Лина продолжалось по-прежнему. В местностях, которыми они теперь проезжали, уже наступила зима, по мере их приближения к цели все более и более входившая в свои права.
В конце ноября Эдуард с своим отрядом прибыл в Париж, поместился в рекомендованной ему Петром гостинице и на следующий день отправился к епископу росскому. Последний принял его очень любезно, так как уже был подготовлен к этому посещению Петром. В целом ряде собеседований епископ дал юному искателю приключений необходимые указания и наставления и одобрил мысль поговорить еще с кардиналом Лотарингским.
В начале декабря Эдуард со своей свитой въехал в Реймс – город, где издревле короновались французские государи, и получил несколько аудиенций у кардинала. Последний вызвал к себе и Киприана Аррана, с которым говорил наедине. Что произошло между кардиналом и обоими молодыми людьми, осталось неизвестным, равно как и предмет разговора кардинала с Эдуардом и Киприаном порознь. Но Мак-Лин заметил, что с тех пор, как кардинал поговорил наедине с Киприаном, в последнем произошла значительная перемена. Арран стал серьезен, мрачен и скуп на слова; большую часть времени он предавался какому-то раздумью. Вероятно, кардинал не встретил в Эдуарде Мак-Лине благоприятной почвы для уразумения его намеков и желаний и потому обратился к Аррану, с которым ему больше посчастливилось.
В скором времени путники выехали из Реймса, чтобы отправиться в Кале, откуда должны были переправиться в Англию и Лондон. Эдуард мог безбоязненно решиться на это – его имя было почти неизвестно в Англии, оно никогда не произносилось при тех случаях, когда Англии грозила какая-нибудь опасность, и едва ли кто-нибудь знал, что его отец покинул Шотландию. Остальное должны были сделать рекомендательные письма.
Вообще в деле Марии Стюарт Стаффорду в течение некоторого времени решительно не везло. Помимо того, что положение в Париже было опасно, его собственный брат, посланный им в Лондон, вызвал там опасные осложнения, о которых уже известно читателю. Теперь ему пришлось рекомендовать молодого Мак-Лина, который явился в Англию с вполне определенной, неприятной Елизавете целью; появление и деятельность этого молодого итальянца сначала просто отрицали, а потом пытались окружить покровом тайны. Правда, Стаффорду были неизвестны намерения Мак-Лина, но, во всяком случае, можно считать большим счастьем для Стаффорда, что его вина могла быть свалена на других лиц, потому что в противном случае его положение как английского дипломата легко могло стать совершенно невозможным.
Эдуард со своим отрядом совершил переезд из Реймса в Кале верхом. Для переезда в Дувр воспользовались собственным, специально для этой цели зафрахтованным судном, на котором все и добрались вполне благополучно до английского берега.
В те времена еще не существовало паспортных формальностей теперешнего времени; кто не казался подозрительным, тому предоставлялась полная свобода продолжать путь без всякой помехи, кто казался подозрительным – за тем следили. Таким образом, друзья без всякой помехи продолжали свое путешествие в Лондон.
Но в это время Киприан стал проявлять такое беспокойство, что Эдуард нарушил молчание, которым до сих пор отвечал на настроение друга.
– Что с тобой, Киприан? – спросил его Мак-Лин. – Уж не раскаиваешься ли ты в своем решении? Или ты просто боишься за судьбу нашего предприятия?
– Я ни в чем не раскаиваюсь, – ответил кузнец, – я ничего не боюсь; наоборот, я сгораю от желания скорее видеть цель наших стремлений.
– И все-таки тебе придется сдерживаться! В известной части наша задача сводится к лозунгу «терпение»! Да и вообще нам придется изменить свой план.
– В каком отношении? – полюбопытствовал Киприан.
– В том, что мы не последуем указаниям кардинала, а, как решили сначала, воспользуемся рекомендательными письмами Стаффорда.
– Но ведь если я верно понял желания его преосвященства, то он хотел, чтобы мы абсолютно не воспользовались рекомендательными письмами лорда Стаффорда!
– Да, его мнение таково, но я держусь совершенно другого взгляда на вещи, и мой взгляд, как я надеюсь, гораздо правильнее его.
– Смею я попросить более подробного объяснения, в чем здесь дело?
– Разумеется. Но сначала я укажу тебе на те невыгоды, которые получатся для нас, если мы решим воспользоваться указаниями кардинала.
– Значит, по всей видимости, наше посещение кардинала оказалось совершенно лишним?
– Почти, Киприан, хотя, нужно признать, благодаря ему мы достаточно ориентированы. Кардинал рекомендовал нам завязать сношения с тем самым кружком, от которого исходили все неудавшиеся предприятия и в котором постоянно обретались предатели.
– Я и сам подумал об этом!
– Мы слишком чужды в Лондоне, чтобы быстро разобраться в людях; они же все, наверное, отлично известны английской полиции, и если мы будем водиться с ними, то нас выследят. Если же мы возбудим подозрения, то потеряем от этого половину своей силы, а смогут ли заговорщики возместить нам эту потерю – более чем сомнительно.
– С твоими выводами нельзя не согласиться. Значит, мы бросимся в объятия противной партии?
– Да, и никто не догадается о наших намерениях, если мы выступим совершенно открыто. Кроме того, таким образом нам будет легче узнать все, что нам необходимо узнать.
– Что же, у меня нет оснований держаться иного взгляда.
– Это мне приятно; между прочим, я с остальными людьми поселюсь в большом доме, ты же поселишься отдельно и будешь тут как совершенно отдельный человек.
– Так? – протяжно ответил Киприан.
– Твоей задачей будет наблюдение за теми людьми, которых нам рекомендовал кардинал; ты должен держать наготове транспортные средства, словом – подготовить все, чем может быть гарантирован внезапный и быстрый отъезд.
Киприан ничего не ответил и только в мрачной задумчивости опустил голову.
– Ты молчишь? – спросил Эдуард. – Ты недоволен этим поручением?
– Совершенно доволен, – ответил Киприан, словно просыпаясь от глубокого сна.
Добравшись до Лондона, они отыскали себе желаемое помещение. Как было решено, Киприан не поселился вместе с другими своими товарищами, а отыскал себе другое помещение.
Глава двадцать третьяМак-Лин в Лондоне
На следующий же день по приезде Эдуард Мак-Лин оделся в приличествующий данному случаю наряд и отправился засвидетельствовать свое почтение леди Стаффорд.
Леди уже была предупреждена о его визите. В то время у нее еще не было горя, которое разразилось над ней меньше чем через месяц. Поэтому юный шотландец был принят очень любезно, и его пригласили бывать и впредь.
От леди Стаффорд Эдуард отправился к сэру Берлею. Последний тоже уже знал о его прибытии; он приветствовал молодого человека с появлением на английской территории и объявил, что его дом всегда открыт для него.
Не столь снисходительным, или вернее – более осторожным, оказался Лестер. Скорее инстинкт, чем разум, заставил его принять молодого иностранца довольно холодно.
Но за исключением графа Лестера все, к кому обратился Эдуард, оказались в высшей степени предупредительными, так что он мог быть очень доволен первым выездом и приемом в Лондоне.
Что Мак-Лин не остался совершенно незамеченным – это видно из нижеследующего разговора, происшедшего на другой день между Берлеем и Валингэмом.
Оба они только что покончили с делами, когда лорд Берлей вдруг поднял голову и, пытливо уставившись на зятя, спросил:
– Ну-с? Что новенького?
– Сегодня ничего, – ответил Валингэм, – то есть по крайней мере ничего такого, что могло бы интересовать вас.
– А все-таки кое-что есть, зятюшка! – улыбаясь возразил Берлей. – Вчера мне был сделан визит…
– Ах, да, да, этот молодой шотландец! – воскликнул статс-секретарь. – Что же, он засвидетельствовал свое почтение по крайней мере дюжине влиятельных лиц, и все приняли его очень хорошо, за исключением лорда Лестера, который отнесся к нему с холодной недоверчивостью.
– Графу везде чудится угроза, – сказал Берлей, – но мне кажется, что Мак-Лин совершенно неопасен.
– Это – мальчик!
– Ну а его свита?
– Это все – почти такие же юнцы, как и он.