– Обращаю ваше внимание на этого молодого человека, – закончил Берлей, – если у молодежи получается хорошее впечатление от виденного, то она охотно повсюду трубит об этом, а для нас это до известной степени очень важно.
Валингэм вышел от зятя, вернулся к себе домой и послал приглашение молодому иностранцу.
До некоторой степени Эдуард знал значение Валингэма, который обращался к нему с предупредительной любезностью, но не знал всей полноты его обязанностей, в противном случае он не мог бы беззаботно переступить порог дворца Валингэма.
Но сам министр полиции только и хотел, что познакомиться с молодым Мак-Лином и предложить ему свои услуги. При этом случае он представил ему также и Пельдрама, в качестве человека, который постоянно будет готов к его услугам и которому он может подарить свое полное доверие.
Эдуард прибыл в Лондон пред Рождеством и пробыл в городе целых шесть недель, причем отлучался только на короткое время.
В течение этого времени пронесся целый ряд событий: переговоры Бельевра с Елизаветой, переговоры с шотландцами, открытие заговора Морди – Стаффорда. Двор переселился в Гринвич на продолжительное время.
Мак-Лин имел всюду доступ и был принят даже при дворе, хотя поставленная им себе задача быть замеченным Елизаветой казалась несбыточной мечтой. Он воспользовался представившимся ему удобным случаем для внимательных наблюдений, по временам думал, что судьба Марии Стюарт может еще повернуться в хорошую сторону и без всяких насильственных действий, и этим объяснялось его промедление. Когда же он увидал наконец, что эта надежда совершенно тщетна, то решил сделать вид, будто покидает Лондон и Англию.
Мак-Лин очень умно избегал знакомства с людьми, которые могли показаться властям хоть немного подозрительными. Поэтому, когда он прощался с приобретенными в Англии друзьями, все они были твердо убеждены, что он является вполне лояльным молодым человеком, который не покушается на спокойствие Англии и ее королевы.
Лорд Лестер постепенно тоже довольно тесно сошелся с Мак-Лином и даже выказал полную готовность доставить ему частную аудиенцию у королевы Елизаветы. Однако это оказалось невозможным в силу затянувшегося убийственного настроения Елизаветы. Притворный отъезд Эдуарда совпал с тем периодом, когда королева впала в состояние, близкое к полному отчаянию.
Однако посмотрим теперь, что поделывал Киприан со времени своей разлуки с Эдуардом в Лондоне.
Его первой задачей было, разумеется, подыскать себе постоянную квартиру, после того как он прожил два или три дня в гостинице самого низшего разбора. В конце концов он нашел себе помещение у оружейного мастера. Был ли это просто случай или же его тянуло к родному ремеслу, к привычному перезвону молотов? Возможно, что и так.
Его хозяин, Яков Оллан, был тоже родом шотландец. Он был маленького роста, все его лицо было испещрено морщинами, а голова покрыта серовато-седыми кудластыми прядями. Он был немногоречив, так что казалось, что он постоянно о чем-то думает. Разговор его состоял из коротких, отрывистых фраз.
У Оллана были собственный дом, большой магазин и мастерская с массой подмастерьев; таким образом, он казался состоятельным. Несмотря на это, он постоянно сам работал в мастерской, руководил всем делом и распределял работу между рабочими. С рабочими он был краток, но не груб, строг, но не жесток. За ошибки и небрежность в работе он наказывал увольнением, за глупости и баловство вне дома сначала делал выговор, а за повторение тоже увольнял.
У Оллана был так называемый «управляющий», но это звание давало носителю его право только наблюдать за порядком в мастерской во время отсутствия хозяина, что бывало очень редко. Обыкновенно для подобного отсутствия, да и то на самое короткое время, существовали две причины: или нужно было отнести оружие к знатному заказчику, или же его вызывали в лавку для переговоров с покупателем.
Обыкновенно в лавке продажей занимались жена и дочь Оллана. Первая была почтенной матроной, молчаливой, как и ее муж, а дочь, которую звали Вилли, была хорошенькой девушкой девятнадцати-двадцати лет. Весьма возможно, что много кавалеров являлось в лавку под видом покупки оружия только ради Вилли, но девушка никогда не оставалась в лавке одна, и все попытки поближе познакомиться с ней разбивались о бдительность матери. Впрочем, вести торговлю в лавке было очень легко. У каждого предмета существовала определенная цена, торговаться было немыслимо, а о кредите не могло быть и речи. Если же и случалось, что кто-нибудь желал торговаться или требовал кредита, то сейчас же звали самого Оллана, а в его отсутствие – управляющего, которого звали Диком Маттерном.
Этот Дик Маттерн был истинным продуктом Лондона и, как все юные обитатели столиц, немного фатом, немного мотом, а в общем – чересчур много о себе воображающим дураком. Впрочем, это был довольно ловкий, вкрадчивый парень, о котором его товарищи говорили, что он прилежен только тогда, когда за ним следят, но, в сущности, не упускает случая полентяйничать. Женщины благоволили к Дику за ту внимательность, с которой он относился к ним. Сам хозяин, быть может, смотрел на него иначе, чем жена и дочь, но на этот счет он никогда не высказывался.
У Оллана была теперь только одна-единственная дочь. Четверо остальных детей умерли у него еще в детском возрасте, а взрослый сын исчез самым таинственным образом, что по тогдашним временам случалось довольно часто. Посторонние держались того мнения, что когда-нибудь он вернется, и тогда окажется, что молодой Оллан добился очень высокого положения. Но сам мастер Оллан не разделял этой надежды; он слишком хорошо знал, что сын действительно занял довольно высокое положение на… виселице, так как где-то в провинции был изобличен в изготовлении оружия для приверженцев Марии Стюарт.
Такова была среда, в которую теперь вступил Киприан, когда снял квартиру в доме Оллана. Как он говорил, он приехал в Лондон для того, чтобы наблюдениями и сравнениями усовершенствоваться в своем ремесле.
Что иностранца могли интересовать работы Оллана – это легко понять, поэтому он очень быстро сошелся с мастером и с наслаждением снова взялся за инструменты.
В то время итальянцы считались специалистами в шлифовке стальных изделий. Искусство Бенвенуто Челлини стало общим достоянием, и Киприан оказался настолько посвященным в его тайны, что сразу выказал свое превосходство над всеми остальными рабочими мастерской. Поэтому Оллан предложил ему поступить к нему на службу. Киприан условно принял это предложение; он не хотел работать ради поденной платы, а желал просто оказывать услуги в качестве добровольца, за что мастер должен был пополнять его сведения в ремесле, постольку-поскольку он еще не вполне владел всеми его тайнами, но работать Киприан мог тогда, когда сам хотел этого.
Оллан был очень доволен этим, но тем недовольнее был Дик Маттерн появлением иностранца в мастерской и в особенности – за семейным столом. Едва ли следует упоминать, что Дик таил надежду стать зятем Оллана и впоследствии – собственником всего дела. Теперь Киприану пришлось узнать на деле, какое значение может иметь, если в важных предприятиях не учесть всего и не быть забронированным против всего.
Молодому кузнецу еще не приходилось испытать на себе власть любви. Увидеть Вилли и возгореться пламенной страстью к ней было для Киприана одним и тем же. Но, отлично владея собой, он затаил глубоко в груди разгоревшееся чувство, потому что хотел сначала как следует ознакомиться с внутренним бытом семьи. Что касалось его первоначальной задачи, то в отношении ее многое изменилось; ему не приходилось добывать сведения, так как Эдуард мог иметь их сам и из более прямого и доброкачественного источника. Поэтому в главных чертах деятельность Киприана ограничивалась заботой о подготовке всего необходимого на случай поспешного бегства, и для этого ему нужно было прежде всего разузнать, как легче и секретнее всего добыть нужные для этого средства.
Молодой человек мог похвастаться своей красотой, внешний же лоск и некоторое образование он получил благодаря общению с Эдуардом. Поэтому немудрено, если и Вилли с удовольствием поглядывала на него, если и в ее сердце пробудилась любовь к нему, которую она тоже старалась затаить в своем сердце.
Ее мать и отец ничего не замечали, но у ревности зоркие глаза. А Дик Маттерн ревновал, так как Вилли до сих пор оставляла без внимания все его намеки и заигрывания.
Прошло две недели, между молодыми людьми все еще не произошло никакого объяснения, но Дик подозревал, что оно уже состоялось, и счел своей обязанностью предупредить Оллана. Однако последний двумя-тремя словами указал заботливому управляющему на его настоящее место у наковальни.
Теперь к ненависти против Киприана у управляющего прибавилось еще раздражение против хозяина. Дик хорошо знал, что во второй раз к хозяину не обратишься с нашептыванием; ведь в первый раз дело обошлось выговором, второй же приведет к увольнению. Поэтому он решил пойти другим путем, которым, по его расчетам, он мог бы обеспечить себе обладание Вилли и позднейшее владение всем делом. Он втайне предпринял ряд шагов, последствия которых не замедлили сказаться.
Дело свелось к тому, что однажды в лавку Оллана внезапно вошел Пельдрам, который, вежливо поздоровавшись с женой и дочерью мастера, попросил показать ему какое-то оружие. По-видимому, он знал особенность постановки дела в магазине, так как принялся торговаться; вследствие этого, как и всегда, жена Оллана послала за самим мастером. Впрочем ни мать, ни дочь не знали полицейского.
Когда Оллан появился в лавке, то он бросил пытливый взгляд на полицейского, поклонился ему, выслушал сообщение, которое ему сделали, и затем выслал из лавки сначала Вилли, а потом и жену, так что остался наедине с покупателем.
– Черт возьми, мастер, – сказал Пельдрам, – у вас здесь, в лавке, много прекрасных вещей, но среди них лучше всего эта девушка. Вероятно, это – ваша дочь?