Несколько минут спустя явился Пельдрам в сопровождении своего слуги и был принят хозяином. На нем была форма, тотчас узнанная содержателем гостиницы. Может быть, совесть хозяина успокоилась, когда он понял, что замыслы его первых гостей направлены против полицейского агента. Впрочем, он уже внушил своим домашним, как они должны держать себя ночью.
Лошади Пельдрама и его слуги были отведены в конюшню, после чего приезжим также подали ужин. Только Пельдрам со своим слугою ужинал за другим столом и не приглашал хозяина разделить компанию.
Убийца Кингстона, к своей досаде, почувствовал еще крайнюю усталость. Желание броситься в постель и думы о полученном важном поручении не давали шевельнуться в нем ни малейшему предчувствию, что он, пожалуй, кончит так же, как кончил Кингстон от его руки, и что это может случиться именно здесь, на этом уединенном постоялом дворе. Как было сказано выше, боязнь или тревожные предчувствия были несвойственны Пельдраму.
После ужина он еще вынул на один момент полученную от королевы бумагу, чтобы прочесть ее чуть ли не в двадцатый раз. Его слугою овладела при этом чудовищная зевота, которая, как будто, сообщилась и Пельдраму; оба они, видимо, почувствовали непреодолимую усталость.
– Черт возьми, – пробормотал Пельдрам, – никак старость одолевает!.. Или это от весеннего воздуха меня так клонит ко сну? – Он еще раз наполнил до краев стакан и осушил его залпом, оставшееся же в бутылке вино отдал своему слуге, после чего сказал: – Ну, теперь спать! Завтра мы должны ранехонько тронуться в путь. Проведай-ка еще напоследок наших лошадей!
Слуга пошатываясь вышел вон. Пельдрам позвал хозяина и велел ему разбудить себя пораньше, а теперь указать дорогу в спальню. У себя в комнате он проворно разделся и бросился в постель, а через минуту им уже овладел глубокий сон.
Слуга расположился в конюшне на соломе и заснул, вероятно, еще раньше своего господина. Обитатели дома также улеглись спать, и глубокая тишина водворилась как в гостинице, так и за ее стенами. Стояла тихая ночь. Луна сияла на небе.
Между тем двое незнакомцев, прибывших раньше, не спали, хотя и потушили у себя огонь. Спокойно и почти неподвижно сидели они на стульях в ожидании, которое продолжалось час, пожалуй, два; затем они зажгли свечу с помощью собственного огнива, осмотрели свое оружие и потихоньку отправились в комнату, занятую Пельдрамом.
Тот лежал не шевелясь, погруженный в крепкий сон, в той же самой позе, в какой заснул; его шпага и пистолеты лежали рядом, но какую пользу они могли принести, когда управлявшая ими рука была не в силах подняться?
Вошедшие злодеи оглянулись лишь мельком в комнате, после чего поставили свечу на стол. Они оба приблизились к постели спящего и наклонились над ним. Их руки были простерты к нему, их пальцы ощупывали его шею и грудь, а потом сдавили их.
Пельдрам застонал и сопротивлялся во сне, однако его сопротивление скоро ослабело; наконец он судорожно вытянулся и перестал хрипеть. Когда бандиты выпустили его из рук, задушенный лежал неподвижно с остановившимися выпученными глазами. Ужасное дело совершилось почти без всякого шума.
Убийцы положили платье и оружие Пельдрама возле него, взяли себе его кошелек и кое-какие драгоценности, бывшие при нем, остальное же вместе с трупом свой жертвы завернули в простыню. С помощью веревок они упаковали все это в плотный тюк, после чего спустились в нижний этаж дома и осторожно постучались в дверь хозяйской спальни.
– Теперь вы можете проснуться, – прошептал один из бандитов. – Выйдите к нам, любезный; мы должны потолковать с вами.
– Сию минуту! – засуетился хозяин и вышел, закутанный в теплую шубу, к своим гостям.
– Фонарь! – было первое слово, с которым обратились к нему в сенях.
Хозяин отыскал фонарь, и один из убийц, взяв его, отправился во двор, а другой тем временем стал расплачиваться с содержателем гостиницы за угощенье, поданное накануне ему с товарищем и Пельдраму с его слугой. Разумеется, расплата производилась деньгами убитого. Кроме того, постоялец заплатил и за простыню, понадобившуюся им. Хозяин взял деньги с подобающим почтением, которым прикрывал свой страх.
– Теперь слушайте! – сказал бандит. – Ложитесь сейчас в постель, не наблюдая и не подсматривая за нами!.. Завтра, когда проснется слуга, вы сообщите этому болвану, что его господин уехал один, а ему приказал возвратиться в Лондон.
– Будет исполнено, сэр!
– Больше ничего не нужно…
Хозяин беспрекословно убрался к себе в спальню; оттуда было слышно, как лошадей выводили со двора и подавали к крыльцу.
Заслышав стук их копыт, человек, оставшийся в доме, снова поднялся в верхний этаж, вскоре вернулся назад с упакованным трупом и вынес его на крыльцо. Тут стоял другой с их обеими лошадьми и с лошадью Пельдрама. На последнюю навьючили труп, после чего, предусмотрительно погасив все огни в доме, убийцы прыгнули в седла, поместили чужую лошадь между собою и поскакали во всю прыть.
Когда слуга Пельдрама проснулся на другой день, что случилось довольно поздно, то хотя приказ и решение его господина показались ему странными, однако же он не мог усомниться в их подлинности, тем более что хозяину было уплачено сполна за постой и угощение. Поэтому он снарядился в дорогу и поехал обратно в Лондон.
Так исчез Пельдрам, грозный директор полиции, исчез почти бесследно, и его смерть долго оставалась тайной. Потом, когда его исчезновение было замечено и стали производить розыски, многие думали, что он скрылся добровольно по неизвестным причинам.
Когда, много времени спустя, в болоте той местности нашли труп мужчины с платьем и оружием при нем, то хотя можно было предположить, что это – останки Пельдрама, погибшего от руки убийцы, однако и мертвое тело, и вещи пришли уже в такое состояние, что не было возможности установить что-либо определенное.
Что касается Дика Маттерна, то он снова поступил мастером к Оллану, стал женихом прекрасной Вилли и готовился стать ее мужем, но как раз накануне свадьбы имел несчастье утонуть в волнах Темзы. Был ли причастен к этому делу Оллан, как будущий тесть, – трудно сказать. Он и его торговля процветали еще в царствование Иакова I. Вилли впоследствии вышла замуж также за оружейника, который сделался компаньоном ее отца и продолжал добросовестно вести его дело.
Все эти события произошли, конечно, в разные времена после смерти Пельдрама. В первые дни, как было упомянуто выше, никто не подозревал о его гибели. Елизавета была уверена, что ее уполномоченный находится в Фосрингее. Так как она не хотела ничего больше слышать о деле Марии Стюарт, то, естественно, не слыхала также и о тюремщике шотландской королевы. Весьма возможно, что отсутствие непосредственных известий от вновь назначенного стража заключенной беспокоило ее, однако она избегала всяких расспросов, чтобы не подавать окружающим повода заподозрить ее в солидарности с ним в случае трагической развязки. Приказ Елизаветы не упоминать при ней о роковом приговоре соблюдался ее приближенными слишком точно, доказательством чего служит резолюция тайного совета, постановившего казнить Марию Стюарт, не доводя до сведения королевы Елизаветы о своих распоряжениях.
Чтобы предупредить возможную перемену в намерениях королевы, члены этого совета поспешили совершить свое дело.
Итак, Марии надлежало умереть на эшафоте. Это обстоятельство, если она вообще не могла избегнуть насильственной смерти, в конце концов было безразлично как для нее самой, так и для Елизаветы. Мария, во всяком случае, осталась бы жертвой, мученицей, тогда как вина Елизаветы нисколько не уменьшилась бы в глазах человечества, благодаря тайному умерщвлению шотландской королевы. Напротив, убийство могло лишь увеличить ее.
Нельзя надивиться, каким образом просвещенная, рассудительная Елизавета не понимала такого простого соображения, каким образом ее взор настолько омрачился, что в тайном умерщвлении своей многолетней пленницы она видела верное средство предстать пред людьми в более выгодном свете.
Теперь посмотрим, как умерла хотя не безвинная, но все-таки жестоко поплатившаяся за свои ошибки и увлечения Мария Стюарт.
Глава двадцать девятаяЭшафот
Поздно вечером 7 февраля 1587 года оба графа, на которых было возложено исполнение смертного приговора, двое лиц судебного ведомства и слуги при замке только что вышли от Марии Стюарт.
– Завтра, около восьми часов утра! – были последние слова графа Шрусбери Марии Стюарт, после чего все удалились от нее.
А в это время уже гулко гремели удары топоров в руках плотников, которые сколачивали эшафот в парадном зале замка.
Слуги Марии бросились к ней с громким плачем; хотя они не могли слышать все, что происходило между королевой и уполномоченными правительства, однако знали довольно, чтобы угадать остальное.
– Не плачьте, друзья мои, – сказала Мария, – ведь вы не захотите отравить мне последние часы жизни? Ступайте, позаботьтесь, по обыкновению, о моей пище; я чувствую аппетит.
Жалобы слуг замолкли; каждый из них пошел на свою работу, и вскоре скудный ужин королевы был готов. Сели за стол.
– Бургоэн, – сказала Мария своему врачу, – вы можете прислуживать мне, прочие пусть остаются здесь.
Королева приняла лишь очень немного пищи; ее обращение не изменилось против прежнего.
– Слышали ли вы, – спросила она Бургоэна, – что граф Кент вздумал поучать меня, чтобы обратить в свою веру?
– К сожалению, мне пришлось слышать это, ваше величество!
– Успокойтесь, мой друг, для моего обращения нужен человек науки, а не этот неуч.
– Однако с вами обошлись возмутительно грубо, ваше величество!
Мария улыбнулась.
– Неужели это способно удивить вас? – спокойно возразила она. – Эти прихвостни сделали бы то же самое с моей неприятельницей, если бы наши роли переменились. Налейте мне немного вина в бокал!
Бургоэн исполнил это приказание.
– Подойдите ближе! – обратилась Мария к своим слугам. – Я пью за ваше благополучие. Может быть, этот тост умирающей будет услышан.