Люди бросились на колени, простирали руки; многие плакали навзрыд.
– Пожалуй, когда-нибудь я была к вам несправедлива, – продолжала королева, – тогда простите меня. Я же довольна всеми вами. Не отступайте и после моей смерти от католической религии, как единственно истинной, а теперь дайте мне несколько часов покоя, чтобы я могла сделать свои последние распоряжения.
Слуги неслышно удалились, Мария осталась одна.
Мы упоминали о том, что несколько лет назад ею было составлено обширное завещание; теперь она написала краткое добавление к нему. В этом предсмертном завещании заключались только распоряжения, касавшиеся ее личного имущества, и были назначены суммы для выдачи ее слугам. После того королева написала письмо королю Франции Генриху, поручая ему уплату денежных сумм, бывших в ее распоряжении. Кроме того, ею было написано еще несколько писем. За этой работой Мария Стюарт просидела до двух часов ночи.
Около этого времени она объявила снова вошедшим слугам, что не хочет больше заниматься земными делами, но желает устремить все свои помыслы к Богу, после чего послала записку своему духовнику, находившемуся также в замке, но разлученному с ней, прося его с этой минуты молиться за нее. Затем она убрала в шкатулку свое завещание и письма к королю Генриху и другим лицам, разделила еще между своей прислугой принадлежавшие ей драгоценности и деньги, после чего велела почитать ей вслух из «Жития святых».
Старая нянька Марии, обыкновенно исполнявшая эту обязанность, выбрала историю несчастного разбойника.
– Постой, добрая Кеннеди! – воскликнула Мария Стюарт на одном месте, где описывались его страдания. – Он был великий грешник, но все-таки грешил меньше моего. И я молю Господа, в память Его страданий, вспомнить обо мне и помиловать меня, как Он помиловал разбойника в последний час его жизни.
Чувствуя себя утомленной и боясь совершенно обессилеть пред своим последним тяжким путем, королева легла наконец отдохнуть. Однако ей не спалось; когда служанки смотрели на нее, то замечали, что несчастная королева шевелила губами и молилась про себя. При наступлении утра она поспешила встать.
– Еще два недолгих часа, – с улыбкой сказала осужденная, – и земная плачевная юдоль останется позади меня. Помогите мне, мои верные слуги, нарядиться для моего последнего пути.
Она выбрала сама драгоценное платье и все принадлежности дамского туалета, служившие для большого парада, а для повязки на глаза назначила носовой платок с золотою бахромой.
Когда ее одели, Мария опять оделила свою прислугу мелкими подарками; ничто в ее внешности не указывало в ту минуту на близость рокового удара, от которого ей предстояло погибнуть. После того она прошла в свою молельню, опустилась на колени пред поставленным здесь маленьким алтарем и стала читать себе отходные молитвы.
Не успела еще она окончить их, как в дверь комнаты постучались, давая ей знать, что последний час настал.
– Скажите этим господам, – ответила Мария, – что я сейчас выйду.
Ответ был передан стучавшимся; но уже через несколько минут стук повторился, и дверь наконец была отперта.
В нее вошел местный шериф с маленьким белым жезлом в руке; он приблизился вплотную к Марии, которая, впрочем, как будто не замечала его, и сказал ей:
– Миледи, лорды ожидают вас; они послали меня за вами.
– Хорошо, – ответила королева, поднимаясь с колен, – пойдемте!
Когда она собиралась выйти из комнаты, к ней подошел Бургоэн с маленьким распятием из слоновой кости. Осужденная благоговейно приложилась к нему и велела нести его пред собою.
Мария могла сделать лишь несколько шагов без посторонней помощи из-за болезни ног; поэтому и теперь двое слуг должны были поддерживать ее с обеих сторон.
Они довели королеву до последней комнаты, примыкавшей к залу, но тут стали просить, чтобы их отпустили, так как они не хотели вести свою государыню на смерть. Мария улыбнулась с довольным видом и промолвила:
– Благодарю вас, друзья мои! Будьте уверены, что на это найдутся другие желающие.
Двое слуг Полэта подоспели им на смену, и печальное шествие направилось в зал.
У лестницы, которая вела к нему, осужденная столкнулась с графом Шрусбери и Кентом.
– Эй, вы, назад! – грубо крикнул первый из них слугам королевы. – Не смейте ходить дальше!
Люди подняли крик и плач. Но так как это не помогало и графы настаивали на том, что никто не смеет входить в зал, кроме заранее назначенных ими лиц, то несчастные слуги Марии Стюарт, которых не допускали проводить ее, бросились на колени и стали целовать ей руки и платье.
После этой тяжелой сцены она окончательно вступила в зал, причем взяла в одну руку распятие, а в другую молитвенник.
В самом зале пред нею предстал Мелвилл, которому позволили проститься с нею здесь! Он склонился на колени и дал полную волю своей сердечной скорби.
Мария, обняв его, сказала:
– Ты всегда оставался верен мне, и я благодарю тебя за это! Вот тебе мое последнее поручение: сообщи подробно моему сыну о моей смерти; я знаю, ты сделаешь это!
– Какая печальная обязанность для меня! – промолвил Мелвилл. – Бог весть, хватит ли у меня сил исполнить ее!
Мария ответила ему довольно длинной речью, которая не прерывалась шерифом. Потом она, обратившись к Шрусбери, сказала:
– Милорд, я желаю, чтобы мой секретарь Курл был помилован. Его смерть не может принести пользу никому. Далее я прошу, чтобы служившие при мне женщины были допущены сюда и могли присутствовать при моей смерти.
– Это противно обычаю, – возразил граф Кент, – женщины легко могут поднять крик при столь важном деле.
– Не думайте этого, – ответила Мария, – бедные создания будут рады, если им позволят видеть меня в последнюю минуту.
Она говорила еще многое, желая достичь своей цели, и графы стали совещаться насчет ее просьбы. В результате их совещания получилось разрешение четверым слугам и двум служанкам Марии войти в зал.
Тогда королева попросила впустить из своего штата ее врача Бургоэна, аптекаря Годвина, хирурга Жервэ и еще одного человека, по имени Дидье, а из женщин – Кеннеди и Кэрол. Все эти лица вступили в зал, и осужденная уговаривала их смотреть молча на то, что будет здесь происходить.
Затем она поднялась на эшафот; Мелвилл нес шлейф ее платья. Оно было из алого бархата с черным атласным корсажем. Плечи покрывала атласная накидка, опушенная соболем. На шее был высокий воротник; к волосам пришпилена вуаль.
Воздвигнутый в зале эшафот был в два с половиною фута высоты и представлял собою квадрат, стороны которого имели двенадцать футов длины. Он был обтянут черным фризом, как и сиденье на нем, плаха, подушка пред нею.
Мария, нимало не изменившись в лице, вступила на роковой помост и заняла место на приготовленном для нее сиденье. Справа от него помещались графы Шрусбери и Кент, слева – шериф, напротив – два палача в черной бархатной одежде. Поодаль от эшафота, у стены, было указано место служителю Марии; перила отделяли сверх того эшафот от остального пространства зала, которое занимали двести дворян и местных жителей. Кроме них тут же выстроилась военная команда Полэта. Ворота замка были на запоре.
Когда все было готово, Биэль стал читать вслух приговор. Мария слушала молча, не обнаруживая волнения и не шевелясь. Лишь когда Биэль умолк, она перекрестилась.
– Милорд, – начала тогда осужденная, – я – королева по праву рождения, владетельная особа, неподвластная законам; я прихожусь близкой родственницей английской королеве и состою ее законной наследницей. Долгое время, наперекор всякой справедливости, держали меня в этой стране в заточении, где я подвергалась всевозможным бедствиям и страданиям, хотя никто не имел права лишать меня свободы. Теперь, когда человеческою властью и произволом, приближается конец моей жизни, я благодарю Бога за то, что Он сподобил меня умереть за мою веру. Вдобавок я умру пред собранием, которое будет свидетелем того, как я, даже пред лицом смерти, защищала себя – что делала постоянно и частным образом, и публично – от несправедливого нарекания в том, будто я придумывала способы погубить королеву Елизавету или одобряла покушения на ее особу. Ненависть к ней никогда не руководила моими поступками, а домогаясь своей свободы, я всегда предлагала самые действенные средства для умиротворения Англии и защиты ее от политических бурь.
Чиновники оставили речь Марии без ответа, и она начала молиться. При этом зрелище приведенный обоими графами протестантский пастор, декан Питерборо, доктор богословия Флетчер подошел к Марии.
– Миледи, – сказал он, – королева, моя высокая повелительница, прислала меня к вам.
– Я не колеблюсь в католической вере, – ответила Мария, – и приготовилась пролить за нее кровь.
Однако фанатик-пастырь вздумал обращать осужденную на путь своей истины, склонять ее к чистосердечному раскаянию и сокрушению о грехах. Мария была наконец принуждена спровадить его и заставить молчать.
Между тем в их пререкания вступили оба графа, что едва не повело к ожесточенному богословскому спору. Однако он был устранен самим деканом, который принялся громко читать отходную. Мария, в свою очередь, читала также вслух латинские покаянные псалмы, что подало повод к презрительному замечанию со стороны Шрусбери.
Королева ответила кротко, но решительно и продолжала молиться, чтобы в заключение предать свою душу Христу. Наконец она поднялась с колен, и палачи приблизились к ней.
Однако Мария велела им отступить и подозвала своих служанок, чтобы с их помощью раздеться. Когда ее голова, шея и плечи были обнажены, она еще утешила плачущих женщин и, отпустив их, села на табуретку. Палач на коленях просил у нее прощения за то, что должен совершить, и Мария простила ему, как и всем, наносившим ей обиды. Затем она опустилась на колени пред сиденьем. Палачи придали правильное положение ее голове, склоненной на плаху, и, пока Мария молилась, последовал первый удар топора, пришедшийся вместо шеи по затылку. Лишь при втором ударе голова Марии Стюарт скатилась с ее царственных плеч.