В действительности минимальный срок лишения свободы за кражу, присвоение или растрату госимущества составлял от 7 до 10 лет, а повторное или совершенное организованной группой преступление – до 25 лет исправительно-трудовых работ. По секретному распоряжению Совета Министров СССР действие Указа от 4 июня 1947 г. было распространено и на мелкие кражи на производстве во изменение ранее действовавшего Указа от 10 августа 1940 г. «Об уголовной ответственности за мелкие кражи на производстве и хулиганство». По этому неопубликованному указанию рабочие и служащие приговаривались за мелкие кражи не к 1 году лишения свободы, как было раньше, а к 7–10 годам[396].
Власти не собирались посвящать людей в подробности уголовного законодательства. Секретные дополнения к указам позволяли манипулировать законом и держать народ в страхе перед «правосудием». Право катастроф полностью подменило собой советское законодательство в правоприменительной сфере.
В 1947 г. был принят и Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об усилении охраны личной собственности граждан»[397]. В данном указе по сравнению с действовавшим тогда уголовным законодательством, регулирующим ответственность за хищения имущества (УК РСФСР 1926 г.), более тщательно с юридической точки зрения были разработаны составы соответствующих преступлений и значительно усилено наказание. За разбой, то есть нападение с целью завладения чужим имуществом, соединенное с насилием или угрозой применения насилия, предлагалось от 10 до 15 лет с конфискацией имущества.
В тяжелой экономической и социальной обстановке решительные действия со стороны властей были необходимы, однако усиление ответственности граждан за мелкие хищения не было подкреплено соответствующей материальной помощью голодающим. Органы МВД, бессильные в раскрытии крупных хищений хлеба, отыгрывались на женщинах и детях, совершавших мелкие кражи. По приказу Генерального прокурора СССР от 21 июля 1947 г. № 191 «О надзоре за точным соблюдением законов об урожае и заготовках сельскохозяйственных продуктов в 1947 г.» следователи выезжали в колхозы, на месте контролировали соблюдение законности. Правоохранительные органы делали все, чтобы не подпустить голодных людей к хлебному полю. В силу этого правоприменительная практика в отношении расхитителей вылилась в репрессии против всего населения.
Как водится, началась кампанейщина по выполнению новых директив партии. В кратчайший срок суды провели показательные процессы по многим территориям страны. Через полгода после издания указов тюрьмы и лагеря были опять переполнены осужденными. Сигналы об этом поступали в правительство из МВД, Верховного Суда, Прокуратуры СССР. Председатель Президиума Верховного Совета СССР Н. М. Шверник 5 августа 1948 г. официальным письмом сообщил Сталину о многочисленных заявлениях от осужденных и их родственников, в которых указывалось на несоответствие между тяжестью наказания и совершенным преступлением, когда за кражу порожнего мешка давали 7 лет исправительно-трудовых работ.
Предложение Шверника состояло в том, чтобы органы суда и прокуратуры пересмотрели дела осужденных по Указу от 4 июня 1947 г. за мелкие кражи и переквалифицировали эти преступления по Указу от 10 августа 1940 г., что могло снизить меру наказания в 3–4 раза. Сталин согласился, и неповоротливая бюрократическая машина заработала в обратном направлении. Реализация предложений Шверника в какой-то мере способствовала нормализации деятельности судов и прокуратур и постепенному угасанию репрессий в отношении женщин, детей, стариков и инвалидов в последующие годы.
Например, после принятия постановления ЦК ВКП (б) от 14 июня 1947 г. «О недопустимых фактах частой сменяемости и необоснованной отдачи под суд председателей колхозов» количество преданных суду председателей, получивших срок в основном за выдачу хлеба на трудодни колхозникам и за невыполнение плана хлебопоставок, постепенно сокращалось, уменьшались сроки наказания. Так, в I полугодии 1946 г. в СССР было привлечено к суду 4490 председателей колхозов, а во II полугодии того же года – 8058; в I полугодии 1947 г. – 4706, во II полугодии – 2269; в I полугодии 1948 г. – 1760. В письме Прокуратуры СССР для ЦК ВКП (б) говорилось, что сокращение привлеченных к суду председателей колхозов происходило по делам о некорыстных преступлениях[398].
В целом в 1946–1948 гг. количество осужденных председателей колхозов составило 21285 человек, что по численности равно общему количеству председателей колхозов Белоруссии, Казахстана и Грузии, вместе взятых[399].
По времени голод совпал с демобилизацией из Красной Армии миллионов военнослужащих. На долю победителей выпало немало проблем материально-бытового плана, поскольку нормативные акты о трудоустройстве демобилизованных не выполнялись. Десятки, если не сотни тысяч бывших солдат, старшин и офицеров оказались безработными, без каких-либо средств к существованию. Зато они были приучены убивать и сами не боялись смерти. Многие из них пополняли ряды криминалитета в качестве так называемой пехоты. Банды грабили склады, магазины и обычных граждан, не обязательно зажиточных[400]. Хлебные карточки почитались ими вполне хорошей добычей, а вот ограбленные люди рисковали умереть голодной смертью. Большинство раскрытых дел подтверждало тот факт, что нередко преступниками двигала не жажда наживы, а голод, обеспечение семьи товарами первой необходимости. Впрочем, возникали и «банды», по терминологии МВД, народных мстителей, которые препятствовали вывозу хлеба из села, а реквизированное зерно распределяли среди колхозников.
В голодные времена отношения между городом и деревней обострялись. Крестьянство особенно остро ощущало незаслуженное, потребительское отношение к селу со стороны власти, сконцентрированной в городах. Для некоторых руководящих работников республик, краев и областей выдача продовольствия, вопреки постановлению от 12 июля 1943 г. «О снабжении руководящих работников партийных, комсомольских, советских, хозяйственных и профсоюзных организаций», производилась без каких-либо ограничений. В то время, когда колхозников и рабочих совхозов привлекали к уголовной ответственности за взятую на току горсть зерна, представители номенклатуры сбывали на рынке купленные по государственным ценам в закрытых магазинах продукты питания высшего качества. Наживались за счет огромной разницы в ценах.
Описанные события, несомненно, имели объективную основу в виде послевоенной разрухи, существенного уменьшения трудоспособного населения и, наконец, жесточайшей засухи. Однако немилосердный характер Советской власти, видевшей в простых людях лишь кирпичики для построения сначала коммунистического рая, а затем сверхмощной империи, явился главной причиной возникновения голода 1946–1947 гг. Будучи неспособной решить возникшую проблему иначе как административным путем и развязыванием террора против населения, чтобы усмирить голодом народ, ждавший перемен к лучшему, власть в очередной раз продемонстрировала свою людоедскую сущность. Все списали на засуху и происки врагов. За счет ограбления деревни, голодного и полуголодного существования всех трудящихся пополнялись госрезервы продовольствия, увеличивался его экспорт, вырученные средства направлялись в военно-промышленный комплекс для укрепления мощи социалистического лагеря. Цена чудовищной послевоенной экспроприации – миллионы человеческих жизней, как преждевременно оборванных, так и не родившихся.
§ 4. Любовь и война
Казалось бы, где романтические и брачные отношения, а где война? Однако предчувствуя неминуемое приближение войны, власть была озабочена наращиванием демографического потенциала страны. Отчетливо выраженное стремление прежде всего увеличить рождаемость населения не могло не отразиться на ужесточении семейного законодательства.
Безбашенная сексуальная революция 1920-х годов[401]постепенно перетекла в домостроевские отношения. Секс стал опасен как неподконтрольный властям феномен, противостоящий общественному, коллективистскому началу. Сам термин надолго исчез не только из популярной, но и из специализированной литературы.
Еще в 1936 г. в стране были запрещены аборты[402]. Понятно, что этот запрет был мотивирован отнюдь не морально-этическими и тем более не религиозными мотивами, как у современных противников абортов, а исключительно прагматическими соображениями, упакованными в заботу о здоровье женщин.
Этот запрет не столько увеличил количество нежеланных детей, сколько перевел этот инструмент планирования семьи в криминальную сферу, что стоило многим женщинам здоровья, а то и жизни[403].
Тем же постановлением ЦИК и СНК СССР от 27 июня 1936 г., а также постановлением ВЦИК и СНК РСФСР от 10 мая 1937 г. «Об изменении действующего законодательства РСФСР в связи с постановлением ЦИК и СНК СССР от 27 июня 1936 года „О запрещении абортов, увеличении материальной помощи роженицам, установлении государственной помощи многосемейным, расширении сети родильных домов, детских яслей и детских садов, усилении уголовного наказания за неплатеж алиментов и о некоторых изменениях в законодательстве о разводах”»[404]была усложнена процедура развода. Например, стала требоваться явка в ЗАГС обоих супругов.
Политика кнута сочеталась с политикой пряника, заключавшейся в поощрении рождения детей путем социальной защиты беременных женщин и матерей, установлении определенных размеров алиментов, действующих до сих пор, и введении уголовной ответственности за уклонение от их уплаты. В частности, Положение о социально-правовых кабинетах охраны материнства и младенчества (утв. Наркомздравом СССР 9 мая 1938 г.)