ание обвиняемого и т. д.) скупки товаров с целью перепродажи, но суд, исходя из косвенных доказательств – количества, ассортимента товаров, потребности обвиняемого и его семьи в закупленных товарах для личного потребления и других обстоятельств по делу, придет к выводу, что скупка товаров производилась подсудимым для перепродажи в целях наживы, суд должен квалифицировать это преступление по ст. 19, 107 (спекуляция) УК РСФСР и по соответствующим статьям УК других союзных республик.
Яркий образец состава с глубоко изменившимся социально-правовым содержанием являла собой ст. 131 УК РСФСР, в которой гражданское право тесно переплеталось с уголовным: за «неисполнение обязательств по договору, заключенному с государственным или общественным учреждением или предприятием, если при рассмотрении дела в порядке гражданского судопроизводства обнаружен злонамеренный характер неисполнения», была установлена санкция в виде лишения свободы на срок не менее шести месяцев с конфискацией всего или части имущества.
С учетом того, что негосударственные предприятия уже несколько лет как были национализированы, кара настигала руководителей кооперативов, а также колхозников и единоличников, нарушивших заключенные договоры с лесозаготовительными организациями по поводу поставки древесины, за злостные случаи убоя молодняка животных и т. п. (постановление Пленума Верховного Суда СССР от 1 августа 1942 г. № 14/М/14/у «Об ответственности колхозников за убой молодняка крупного рогатого скота»)[444].
Следует отметить, что после принятия Конституции 1936 г., где первоначально уголовное законодательство было отнесено к компетенции Союза ССР, началась работа по кодификации уголовного права. В 1939 г. Всесоюзным институтом юридических наук был подготовлен проект Уголовного кодекса СССР. Однако дальнейшая работа над проектом УК СССР была прервана войной[445].
В период Великой Отечественной войны «борьба за социалистическую законность» продолжалась как на фронте, так и в тылу. Роль «законодателя» наряду с ГКО взял на себя Верховный Суд СССР, который возглавлял Иван Терентьевич Голяков.
Высшая судебная инстанция Советского Союза предоставила возможность судамшироко применять принцип аналогии уголовного закона, что для публичного права является, безусловно, крайне опасным приемом, однако в те годы эта позиция поддерживалась большинством специалистов[446].
Например, в период войны уклонение от мобилизации для постоянной работы на производстве и строительстве было уголовно наказуемым деянием. Но в отношении сельского хозяйства это деяние не было предусмотрено законом в качестве наказуемого. «Советский суд, стоящий на страже интересов Родины, не мог ограничиться учетом одного этого формального момента, – отмечал советский правовед Б. С. Маньковский, – ибо закон исходит из диалектического единства формального понятия преступления и материального понятия его как деяния общественно опасного»[447], и, соответственно, применил аналогию закона: в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 15 сентября 1942 г.[448] было указано, что уклонение лиц, принадлежащих к составу сельского населения, от мобилизации для постоянной работы на производстве и строительстве следует квалифицировать по ст. 16 УК РСФСР и Указу Президиума Верховного Совета СССР от 13 февраля 1942 г. «О мобилизации на период военного времени трудоспособного городского населения для работы на производстве и строительстве»[449].
Использование принципа аналогии было предусмотрено и постановлением Пленума Верховного Суда СССР от 8 января 1942 г. № 1/1/у «О квалификации некоторых видов кражи личного имущества граждан в условиях военного времени»[450], а именно применение к краже, совершенной в условиях военного времени группой лиц, или неоднократно, или лицами, которые ранее привлекались к суду за хищения, а также при иных особо отягчающих обстоятельствах, норм о бандитизме. Такое решение обосновывалось тем, что наказание в отношении бандитизма было более жестким, а действовавшее наказание за кражу не удовлетворяло ситуации того времени. Понятно, что никакой возможности, да и желания, судя по всему, созыва сессий Верховного Совета с целью внесения изменений в законодательство для включения нового состава преступления в УК в то время не было.
При этом руководящие постановления Пленума Верховного Суда СССР по общим вопросам, в которых содержались указания судам, признавались не только обязательными для судов, но и бесспорным источником уголовного права[451].
Война повлекла огромные изменения в социально-политической обстановке, что не могло не отразиться на правоприменении. Многие действия, не носящие политического характера, но представлявшие собой преступления до войны, в период с 1941 по 1945 г. утратили общественно опасный характер, а лица, их совершившие, уже не признавались общественно опасными (ст. 8 УК РСФСР).
Так, постановление Пленума Верховного Суда СССР от 29 июля 1943 г. «О дополнении постановления Пленума Верховного суда СССР от 8 января 1942 г.» устанавливало, что незаконченные производством дела по контрреволюционным преступлениям, особо опасным преступлениям против порядка управления и наиболее тяжким преступлениям общеуголовного характера (убийства, разбой, крупные хищения и растраты) в отношении лиц, призванных после совершения преступления в Красную Армию, подлежат направлению через военную прокуратуру в военные трибуналы по месту службы обвиняемого. Что же касается прочих дел в отношении указанных лиц, то, учитывая, что в этих делах нет особой злостности и что рассмотрение их по возвращении указанных лиц с военной службы явно нецелесообразно, Пленум Верховного Суда СССР предложил эти дела прекратить на основании ст. 8 УК РСФСР[452].
В военный период изменились и экономические составы преступлений. «Характер спекуляции в военные годы существенно отличался от довоенного времени.
Если раньше объектом спекуляции были преимущественно промышленные товары, то в военное время основными объектами стали продовольственные товары и сельскохозяйственные продукты»[453].
О масштабах спекуляции в годы войны свидетельствует тот факт, что в июле 1941 г. – апреле 1944 г. по преступлениям о спекуляции было возбуждено 563 640 уголовных дел, привлечено к ответственности 798 447 обвиняемых[454].
Переход Красной Армии от оборонительных к наступательным операциям в 1942–1943 гг. повлек необходимость законодательного отражения ответственности за «немецко-фашистские» преступления.
В Указе Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 г. № 39 «О мерах наказания для немецко-фашистских злодеев, виновных в убийствах и истязаниях советского гражданского населения и пленных красноармейцев, для шпионов, изменников родины из числа советских граждан и для их пособников»[455] отмечалось: «В освобожденных Красной Армией от немецко-фашистских захватчиков городах и селах обнаружено множество фактов неслыханных зверств и чудовищных насилий, учиненных фашистскими извергами, гитлеровскими агентами, а также шпионами и изменниками родины из числа советских граждан над мирным советским населением и пленными красноармейцами. Многие десятки тысяч ни в чем не повинных женщин, детей и стариков, а также пленных красноармейцев зверски замучены, повешены, расстреляны, заживо сожжены по приказам командиров воинских частей и частей жандармского корпуса гитлеровской армии, начальников гестапо, бургомистров и военных комендантов городов и сел, начальников лагерей для военнопленных и других представителей фашистских властей». Этим указом предусматривалось два вида наказания: «для немецких, итальянских, румынских, венгерских, финских фашистских злодеев, уличенных в совершении убийств и истязаний гражданского населения и пленных красноармейцев, а также шпионов и изменников родины из числа советских граждан – смертная казнь через публичное повешение, а для пособников из местного населения – ссылка в каторжные работы на срок от 15 до 20 лет».
Рассмотрение дел возлагалось на военно-полевые суды, образуемые при дивизиях действующей армии в составе: председателя военного трибунала дивизии (председатель суда), начальника особого отдела дивизии и заместителя командира дивизии по политической части (члены суда), с участием прокурора дивизии. Приговоры, предусматривающие смертную казнь, следовало приводить в исполнение немедленно. Названный указ представляет интерес с точки зрения уголовного права еще и тем, что он предусматривал каторжные работы как вид наказания, который не был определен УК РСФСР 1926 г.
Каторжные работы были установлены и секретным Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 октября 1951 г., приказом МГБ СССР от 24 октября 1951 г. № 00776 «О направлении по решению ГКО от 18 августа 1945 г. № 9871с на спецпоселение сроком на 6 лет бывших военнослужащих и военнообязанных Красной Армии, попавших в плен к немцам и служивших в немецкой армии, в специальных немецких формированиях, „власовцев” и „полицейских”»[456] и «применялись за побег из мест специального поселения в отношении лиц, служивших в период Великой Отечественной войны в специальных немецких воинских формированиях (власовцы), служивших в немецкой полиции, а также спецпоселенцев из числа уроженцев республик, из которых они на основании закона подвергнуты были в свое время переселению (немцы, чеченцы, греки, крымские татары и др.)»