6 июля 1941 г. был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об ответственности за распространение в военное время ложных слухов, возбуждающих тревогу среди населения»[75]. В соответствии с указом за распространение в военное время ложных слухов, возбуждающих тревогу среди населения, виновные карались по приговору военного трибунала тюремным заключением на срок от 2 до 5 лет, если это действие по своему характеру не влекло за собой по закону более тяжкого наказания.
К сожалению, паника охватила и часть больших начальников. Журналист Николай Вержбицкий, свидетель тех событий, записал в своем дневнике: «16 октября войдет позорнейшей датой, датой трусости, растерянности и предательства в историю Москвы. <…> Опозорено шоссе Энтузиастов, по которому неслись в тот день на восток автомобили вчерашних «энтузиастов» (на словах), груженные никелированными кроватями, коврами, чемоданами, шкафами и жирным мясом хозяев этого барахла». Другой очевидец рассказывал: «16-го и весь день 17 октября рвали и жгли труды Ленина, Маркса и Сталина, выбрасывали портреты и бюсты вождя в мусор. Боялись, что немцы найдут. Они же расстреливали секретарей райкомов, парткомов, коммунистов и чекистов. В стране победившего социализма, где толпы ходили под красными знаменами и восторженно приветствовали вождей, в одночасье – и с невероятной легкостью! – расставались с советской жизнью. Массовый исход из Москвы и панику удалось пресечь только после введения осадного положения, когда вышел приказ: всех провокаторов и паникеров расстреливать на месте»[76].
Часть органов управления из столицы была переведена в другие города. Из 41 наркомата и других органов центрального звена управления в первые же месяцы войны покинули Москву 18, частично – 23, что обусловило кратковременную заминку в перестройке отдельных органов управления, частичное перераспределение их функций[77].
К концу лета 1941 г. Сталин даже формально сосредоточил в своих руках всю власть: оставаясь Секретарем ЦК ВКП (б), он возглавил СНК СССР, ГКО, Ставку Верховного Главнокомандования и Народный комиссариат обороны. Советское государство управлялось единолично вождем.
Милитаризация и централизация госуправления наряду с усилением репрессивной политики, несомненно, повысили управляемость военными, экономическими и политическими процессами в стране. В то же время ужесточение административно-командных методов и авторитарного стиля руководства, расширение полномочий и функций бюрократического государственного аппарата приводили к существенным издержкам.
В милитаризованных системах управления принцип единоначалия распространяется и на нижележащие уровни, что неизбежно приводит к эксцессам самодурства и административного восторга у отдельных начальников. Порой непродуманные приказы стоят очень дорого – человеческих жизней или большого материального ущерба, но по большей части, как сейчас говорят, «выносят мозг» подчиненным. Примеров тому можно найти множество – как в художественной литературе, так и в мемуарах военного времени.
Считается, что именно мобилизационно-плановая природа советского общества, сформировавшаяся со времен военного коммунизма, многократно усиленная милитаризацией государственного управления, основанного на принципе строгой ответственности и жесткого контроля компетентных органов за армией и обществом, описываемая Правом катастроф, вкупе с единством власти и общества, обеспечившим социально-политическую устойчивость СССР, и стали источником победы.
Вместе с тем есть и другая сторона этой медали: непродуманная растрата ресурсов, зачастую чрезмерная жестокость, неоправданные репрессии, невероятная жертвенность советских граждан, подпитываемая всепроникающей пропагандой, сформировали ту немыслимую цену победы, которую советский народ вынужден был платить еще долгие годы после войны. Основной валютой, которой пришлось расплачиваться, была смерть. Смерть тех, как писал выдающийся правовед, фронтовик С. С. Алексеев, «кто изначально и заведомо был обречен на безвестную гибель. Без чего – и в этом вся правда! – никакая «победа», ни при каком героизме (действительном или газетном), в нашенских условиях в конце концов не произошла бы»[78]. Основным источником этой валюты во все времена и у всех народов была армия.
§ 3. Ни шагу назад
Управление любой армией в боевых условиях всегда основано на безусловной директиве – выполнить приказ любой ценой, в том числе и ценой собственной жизни. Неисполнение приказа влечет жесткое наказание, вплоть до расстрела провинившегося.
В Красной Армии со времен Троцкого понести наказание можно было и без всякого нарушения приказа, и даже вообще не будучи военным. Террор по отношению к бойцам и командирам по принципу «бей своих, чтобы свои же боялись» являлся второй безусловной директивой, взятой на вооружение правящей верхушкой. Соответствующие директивы и приказы назывались «законом военного времени».
После того как военачальники высшего и среднего звена, «запятнавшие» себя службой под началом Троцкого или по другим причинам, были репрессированы, началась перестройка армии. Ее командный состав значительно омолодился. Средний возраст командиров полков составил от 29 до 33 лет, командиров дивизий – 35–37 лет, командиров корпусов и командующих армиями – от 40 до 43 лет, что отразило курс на выдвижение профессионально подготовленных военачальников и должно было как-то компенсировать ослабление комсостава вследствие репрессий[79].
Были созданы новые и реорганизованы прежние структуры, упорядочены их функции, укреплены единоначалие и дисциплина в армии. Приняли новый Дисциплинарный устав 1940 г.[80] Президиум Верховного Совета СССР Указом от 12 августа 1940 г. «Об укреплении единоначалия в Красной Армии и Военно-Морском Флоте»[81] отменил институт военных комиссаров, заменив их заместителями командиров по политической части (политруками).
Единая централизованная система командования Вооруженными Силами страны так и не была создана вплоть до начала войны. Командование было раздроблено между наркомом обороны и наркомом Военно-Морского Флота. В 1940 г. реорганизации подвергся центральный аппарат Наркомата обороны. Существенно повысили роль Генерального штаба. Но вместе с тем сохранился и самостоятельный Главный морской штаб, формально не подчиненный Генштабу.
С началом войны наказания за невыполнение приказа стали расширяться как по количеству, так и по суровости. Уже 16 августа 1941 г. вышел приказ Ставки Верховного Главнокомандования Красной Армии № 270 «О случаях трусости и сдаче в плен и мерах по пресечению таких действий»[82], в котором плен отождествлялся с трусостью независимо от просчетов военачальников или других причин.
В приказе говорилось:
«1. Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров.
Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезертиров из начсостава.
2. <…>…Если такой начальник или часть красноармейцев вместо организации отпора врагу предпочтут сдаться в плен – уничтожать их всеми средствами, как наземными, так и воздушными, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи.
3. Обязать командиров и комиссаров дивизий немедля смещать с постов командиров батальонов и полков, прячущихся в щелях во время боя и боящихся руководить ходом боя на поле сражения, снижать их по должности, как самозванцев, переводить в рядовые, а при необходимости расстреливать их на месте, выдвигая на их место смелых и мужественных людей из младшего начсостава или из рядов отличившихся красноармейцев».
Ни о каком суде в этом приказе не упоминается, а семьи, лишенные хлебных карточек во время войны, вполне могли пополнить ряды жертв среди мирного населения. Приказ № 270 сохранял силу до 1956 г., служа юридической базой для репрессий и дискриминации в отношении бывших военнопленных.
24 июня 1942 г. вышло постановление ГКО СССР № ГКО-1926сс «О членах семей изменников Родине»[83]. В нем говорилось: «1. Установить, что совершеннолетние члены семей лиц (военнослужащих и гражданских), осужденных судебными органами или Особым совещанием при НКВД СССР к высшей мере наказания по ст. 58–1а УК РСФСР и соответствующим статьям УК других союзных республик: за шпионаж в пользу Германии и других воюющих с нами стран, за переход на сторону врага, предательство или содействие немецким оккупантам, службу в карательных или административных органах немецких оккупантов на занимаемой ими территории и за попытку измены Родине и изменнические намерения, – подлежат аресту и ссылке в отдаленные местности СССР на срок в пять лет.
2. Установить, что аресту и ссылке в отдаленные местности СССР на срок в пять лет подлежат также семьи лиц, заочно осужденных к высшей мере наказания судебными органами или Особым совещанием при НКВД СССР за добровольный уход с оккупационными войсками при освобождении захваченной противником территории.
3. Применение репрессий в отношении членов семей, перечисленных в пунктах 1 и 2, производится органами НКВД на основании приговоров судебных органов или решений Особого совещания при НКВД СССР».
В постановлении также указывалось, что «членами семьи изменника Родине считаются отец, мать, муж, жена, сыновья, дочери, братья и сестры, если они жили совместно с изменником Родине или находились на его иждивении к моменту совершения преступления или к моменту мобилизации в армию в связи с началом войны».