хательный табак, желательно заморский. Засим, в надежде на встречу, остаюсь в ожидании. Елизавета Синегреева».
Придя в общежитие, я поведал Петру довольно грустную историю своей встречи с Елизаветой, на что он только пожал плечами, сказав.
— Таких много, они боятся родителей больше, чем свою будущую судьбу, да и ты для них неясен и непонятен, Федя. Вот они и не торопятся. Знали бы, сколько у тебя есть денег, то уже давно силком повесили тебе на шею свою Лизоньку, а так ты их сам в неведенье держишь.
— Согласен, — пожал я плечами.
— А что Женевьева? — поинтересовался тут же Пётр.
— Не знаю, никак не могу с ней увидеться, и она мне платок прислала, — решился я поделиться с другом.
— Платоок! — протянул он, — ну, это тебе, брат, повезло, — платки просто так не дарят.
— Я в госпитале лежал, может, поэтому.
— Может, но всё равно, платок — это уже личное. Тебе не стоит связываться с Лизой, разве что, как совсем запасной вариант, и нужно поговорить с Женевьевой.
— Я знаю, но не получается, ты же видишь, что у нас занятия не совпадают. Вообще расписание другое, а она ещё и с охранником стала ходить.
— Если с охранником, значит, совсем дела плохи в империи. А ты ведь можешь у неё стать охранником?
— С чего бы вдруг? Нет, никто не разрешит, да и разные факультеты, это нужно на факультет воздушного транспорта переходить.
— Ну и переходи, подай прошение, так, мол, и так, хочу учиться воздушному транспорту, более перспективное направление. Второй курс только, разрешат, если уж совсем препонов не возникнет, да ты на хорошем счёту, не посмеют отказать. Ты ведь и на приёме у императора был⁈ Кстати, хороший повод поговорить с Женевьевой. Можно остановить её и задать вопросы о факультете.
— Там Марфа эта, купчиха, постоянно возле неё вертится.
— Она уже переводится на другой факультет, пару дней или неделя, и она уедет, так что, подходи, не бойся.
— Ладно, почему бы и нет.
— Вот и я говорю!
— Да, надо только выбрать время.
Но на следующей неделе мне пришло письмо от Лизы, прочитав которое я решил, как можно быстрее, последовать совету Петра и форсировать события. Письмо содержало множество намёков, которые я, как сын небогатых родителей, прекрасно понял и которые мне не понравились. А ещё передо мной ясно замаячила возможность жениться на Лизе.
Ведь стоит только показать с важным видом свою чековую книжку её отцу, а также упомянуть, что я продаю квартиру в Крестополе и вскоре куплю здесь, как моя судьба для них будет решена, а я как-то ещё не готов жениться, если честно. Может, это и неправильно, но не готов, так что, пора найти и вывести на разговор Женевьеву. Однако, и ответ Лизе написать нужно.
А что писать? Первой мыслью было согласиться, потом отказать, затем просто не писать ответ, в итоге я решил сделать паузу и ответить, что на следующей неделе встретиться не смогу. Написав письмо, я отправил его по адресу, а сам стал настойчиво искать возможность поговорить с Женевьевой.
Вскоре мне представился подходящий случай, правда, для этого мне пришлось отпроситься с последней пары, чтобы уж наверняка поймать девушку. Заняв свой пост в коридоре, недалеко от двери в лекционный зал, где у неё проходили занятия, я взял в руки учебник и стал внимательно его изучать, как будто только в нём имелись ответы на все мои вопросы, в том числе и личные.
Ждать пришлось минут двадцать, когда, наконец, двери аудитории распахнулись, и оттуда стали выходить студенты. Я отошёл дальше, чтобы не привлекать к себе много внимания и одновременно иметь возможность заранее увидеть Женевьеву. Дальше я предполагал поговорить с ней в большом зале, что находился ниже, и где я мог легко догнать её, как бы невзначай. А вот и она!
Женевьева в своём брючном костюме, в котором обычно ходила на занятия, выглядела просто потрясающе, а я смалодушничал и заклеил сегодня свой шрам пластырем. Увидев девушку, я отлип от стены и влился в общий поток студентов, стараясь не упустить её из вида и не отстать. Женевьева тоже заметила меня, но не ускоряла шаг, и когда мы спустились в огромный холл учебного здания, она остановилась и, обернувшись ко мне, посмотрела прямо в глаза.
— Женевьева⁈
— Слушаю вас, барон! — внешне холодно, но с откровенным любопытством отозвалась девушка.
— Я хотел бы с вами поговорить.
— Вы уже со мной и так разговариваете, барон…
— Да, но я хотел бы…
— Слушаю вас, барон, вы уже две минуты пытаетесь завязать со мной разговор, но всё никак не начнёте. Я уже стала уставать. И зачем вы налепили на лицо этот ужасный пластырь, он вам не идёт! — и Женевьева дёрнула головой. Элегантная шляпка от этого движения заколыхалась, как от ветра, указывая на мой провал.
Мимо проходили другие студенты, с любопытством глядя на нас и переговариваясь. Женевьева сделал несколько шагов, отойдя к широкому большому окну, и я шагнул вслед за ней, как будто меня привязали к ней верёвочкой. Тут я вспомнил про пластырь и, схватившись за него, сдёрнул резким рывком с лица.
— Гм, ну не стоит так буквально понимать мои слова, барон, хотя, должна признать, что шрам действительно довольно уродлив, но он получен в бою, а значит, носитель его более благороден, чем те, которые сбежали с поля боя и потому с ним вы производите впечатление настоящего мужчины. И вообще, со временем он станет украшать ваше лицо для дам, а другим мужчинам внушать уважение и страх.
Произнося эти слова, Женевьева смотрела мне прямо в лицо, и говорила это честно, ничуть не кривя душой, так, как есть. И от её слов мне становилось как-то теплее и даже спокойнее. Меня накрыла мягкая волна любви, да так, что я не мог произнести больше ни слова, только смотрел на Женевьеву с немым обожанием.
Наверное, со стороны это выглядело очень глупо, если кто-то специально смотрел на нас, но в холле постепенно оставалось всё меньше людей, пока он совсем не опустел, и тогда Женевьева сказала.
— Барон, давайте выйдем из зала, здесь душно, и я хочу увидеть людей, что не стоят, как мы, вдвоём.
Я понял намёк и согласился с Женевьевой, она направилась к выходу, я за ней. Выйдя из здания, мы подошли к недалеко растущим деревьям, остановившись в их тени.
— Я слушаю вас внимательно, что вы хотели мне сказать, причём, не стесняясь других. Наверняка у вас есть на то очень важная причина и ярая необходимость⁈
— Да, есть, Женевьева. Я хотел бы учиться вместе на одном факультете, как мне перевестись к вам в группу?
Женевьева некоторое время озадаченно смотрела на меня, потом её губы дрогнули и стали расползаться в улыбке, пока она не расхохоталась, слегка наклонив голову и закрыв тем самым своё лицо элегантной шляпкой. Я стоял, хлопая глазами, и не зная, что сказать дальше, однако Женевьева уже пришла в себя.
— Барон, мне восемнадцать лет, я совсем ещё ничего не понимаю в жизни, вам тоже, но вы сейчас задали мне такой вопрос, на который у меня просто нет однозначного ответа. Скажите, а зачем вам учиться на моём факультете, да ещё и в одной со мною группе?
Я молчал, пытаясь найти наиболее оптимальный для меня вариант ответа, и вроде бы готовился к такому вопросу, но глядя в её голубые глаза, абсолютно обо всём забыл. И не в силах ничего сказать, опять замолчал. А Женевьева также молча продолжала ждать моего ответа. Её глаза мерцали, словно гипнотизируя меня. Потом на меня что-то нашло, и я резко выпалил.
— Потому что вы нравитесь мне, и я хочу быть рядом с вами, как можно чаще.
— Вот как⁈ А вы, барон, действительно храбрец, заявить такое девушке на выданье, да ещё графине.
— Я сознаю разрыв, существующий между нами, но я и не прошу многого, точнее, от вас это и не зависит. Я сам пойду в деканат и попрошу перевести меня к вам на факультет, но я хотел бы услышать от вас, стоит ли это делать. Ведь если вы не захотите меня видеть в одной с вами группе, то и все усилия окажутся тщетны.
Мои слова заставили теперь уже девушку задуматься над своим ответом. Между нами, и я это чувствовал, зародилась искра того трепетного чувства, которое случается у всех, хотя бы один раз в жизни. И только поэтому Женевьева подарила мне свой платок. Вспомнив о нём, я полез во внутренний карман кителя и вытащил его.
— Вот то, что вы мне подарили, Женевьева, и я его ношу всегда у себя на груди, как память о вас.
Девушка внимательно посмотрела на платок, перевела взгляд на меня, её глаза снова замерцали внутренним светом, потом в них промелькнула лукавинка, и она сказала.
— А хотите, барон, я переведусь к вам в группу? Я осталась одна из барышень на всём курсе, и мне с удовольствием пойдут навстречу. Так будет проще и вам, и мне. Я знаю вас, знаю вашего друга фон Биттенбиндера, он весьма достойный юноша, а остальных уже знаете вы, и поможете мне быстро вникнуть в учёбу. Вот я вам не смогу помочь, если вы перейдёте на мой факультет. А на вашу помощь я могу рассчитывать, если я переведусь к вам в группу?
— Вы?!!! Да, конечно, да я, вы, конечно, я… — остолбенев от такого предложения, залепетал я.
— Я рада, то есть, вы мне поможете? — мягко оборвала мои противоречивые восклицания девушка.
— Безусловно, я весь в вашем распоряжении.
— О! Спасибо! А то я уже подумывала бросить учёбу и уйти, но если вы мне станете помогать, то…
— Я приложу все свои силы, и не только, ради этого. Вы ни в чём не будете нуждаться, я смогу помочь, более того, я стану делать всё за вас.
— За меня ничего делать не надо, — улыбнулась Женевьева, — я сама не дура, и смогу учиться наравне со многими, если не лучше. Я сдала первую сессию на все пятёрки. Кстати, вы не проводите меня до выхода, а то мой охранник ждёт меня и переживает, вон он, кстати, стоит.
— Да-да, конечно! Вы опасаетесь за свою жизнь?
— Да, представьте себе, точнее, за неё опасаются мои родители, время сейчас такое, но охранник не сможет сидеть со мной на занятиях, там я беззащитна.