ку, и мы пошли прочь, провожаемые взглядами поручика и его солдат.
— Ты слышал, как они смеяться стали?
— Слышал, но они не смеялись, а просто не верят. А ты сам бы поверил на месте поручика?
— Поверил! — вспылил я, лукавя перед самим собой.
— Не поверил бы, не кипятись, твой гнев для других пригодится, нам ещё до академии добраться нужно, желательно целыми и невредимыми.
— Доберёмся, буркнул я в ответ, — и мы зашагали быстрее.
До академии оставалось совсем немного, когда по нам вдруг стали стрелять. Пули щёлкнули о мостовую, отрикошетили, а мы застыли посреди улицы, пытаясь отыскать взглядом неведомого стрелка. По всей видимости, он сидел на чердаке. Вот только где? И зачем он по нам стрелял вообще?
На этот вопрос ответов не нашлось, но вот в одном из слуховых окон мелькнула рука с револьвером. Я увидел её чуть ли не в последний момент и успел закрыться щитом. Пули защёлкали вокруг, а я, не став дожидаться результата, бросил сумку, рывком достал свой револьвер, взвёл на нём курок и открыл в свою очередь огонь по чердаку. Кажется, я попал неведомому стрелку в руку, а может, и нет, в любом случае, он прекратил стрелять, а мы, подхватив свои вещи, тут же бросились бежать прочь.
Больше по нам никто не стрелял, и мы смогли благополучно добраться до входа в академию, где нас ещё раз проверили и пропустили на территорию. Однако под защитой солдат всегда намного легче живётся, чем в одиночестве шастать по восставшей столице.
Семья Синегреевых не понимала, что происходит сейчас в столице. Вернее, понимала, но не принимала. Кто-то скажет, что не принимала близко к сердцу, но это могло оказаться неправдой, ведь трудно принимать близко к сердцу тому, кто его не имеет в фигуральном значении этого слова.
Глава семейства сердце имел, но скорее, как жизненно необходимый орган, нет, он жил, как вполне себе обычный человек, иногда жалел животных, иногда людей, но относился к ним так же, как и к животным. Он просто искал, что с них можно взять, нет шерсти (денег), значит, есть сало (знакомства), нет ни того, ни другого, тогда можно использовать как источник передвижения или временного вложения собственных денег, или просто использовать, как работника. А тут уж функции одинаковые, что у работника, что у подневольного животного, все работают только за еду.
Глава семейства искренне думал, что так честнее, поэтому и ни второго, ни третьего ребёнка заводить не стал — дорого, потому что в городе растить, да образование давать, а потом уже и поздно стало. Деньги пришли, да желание мучиться с малышами заново уже пропало. Так и жил.
Небольшое производство, что давало существенный и стабильный доход, со вчерашнего дня остановилось. Рабочие потребовали повышения зарплаты, на что он не согласился и, воспользовавшись беспорядками, они все вышли на стачку. Синегреев же, заслышав про первые столкновения с полицией и выстрелы, тут же свернул производство, закрыл лавку и, не пытаясь вернуть рабочих, решил переждать смутные времена дома.
Он и собственную дочь воспринимал как товар, который можно выгодно продать или отдать за выгодные предложения в будущем. С этой целью и образование ей дал, дочь окончила женскую гимназию и обучалась в музыкальном училище, так как грамотная, но скромная жена — это залог хорошего ведения хозяйства, а если ещё с музыкальным образованием, то это уже прекрасная жена для господ с более высокими запросами. Их, кажется, эстетами зовут. Елизавета и музицировать умеет, и готовить, и матерью станет прекрасной, и воспитана. В общем, всем угодить сможет, а на такую жену и жених непростой должен «клюнуть», на то и весь расчёт.
Один вон «клюнул», но несерьёзный попался, жадный, от жадности и сбежал. Но ничего, может ещё вернётся, оно ведь как бывает: с одной девицей познакомится, потом с другой, а всё не такие, одна дура набитая, другая страшная, как грех, или как эти, что в Ниле живут африканском. Эть, забыл уже, как их там? Земноводные или пресмыкающиеся? Но нужное название всё в голову не шло, не став дальше мучиться, глава переключил своё внимание на семейство.
— Куда Лиза собралась? — спросил он у жены, увидев, как дочь, уже совсем одевшись, ходит из комнаты в комнату, в поисках непонятно чего.
— Так в музыкальное училище, — всплеснула руками жена.
— Зачем?
— Так учиться же! — ответила на этот раз Лиза.
— Какая учёба, глупая ты девица! Стреляют на улицах, анархисты бродят с чёрными флагами, людей пугают, а она учиться удумала. Дома сиди, слышишь, Лиза, дома. Я тебе отец, а не враг, поймают тебя возле этого самого училища, и с собой заберут, а не пойдёшь, так прямо там за тебя возьмутся.
Лиза, которая и сама не хотела никуда идти, уселась за стол и растерянно посмотрела на мать, не зная, что и делать. Последние события просто послужили определённым катализатором её настроения. Она с нетерпением ждала встречи с Фёдором, а он не пришёл, точнее, предупредил, что не придёт, сославшись на занятость.
Прошёл уже месяц, но от него не было ни писем, ни посещений возле ворот музыкального училища. В душе она таила надежду, что он явится без приглашения и поведёт её в кафе, но этого так и не случилось, а тут ещё эти события. Лиза понимала и сама, что выходить на улицу просто опасно, а женщинам тем более, а собиралась просто из духа противоречия, и чтобы обратить на себя внимание родителей. Последнее, кажется, удалось.
Она поняла, что её просьба о подарках родителям не понравилась её потенциальному жениху, возможно, это даже и оказалось основной причиной его нежелания встретиться с ней. Конечно, можно думать, что хочешь, и обманывать себя, но Лиза отличалась практичностью, доставшейся ей от родителей, но в той её составляющей, что она не строила себе никаких иллюзий об окружающем её мире и людях. Она прекрасно понимала мужчин, может, даже более, чем это нужно для юной девушки.
Она просто понимала и знала, что такое хорошо, а что такое плохо, и знала все недостатки и возможное поведение собственных родителей. Знала и пыталась на них влиять через это понимание. Пока получалось плохо, но она старалась. Мать, что пока не вмешивалась в монолог отца, тут сочла нужным вставить своё броское слово.
— А то же, Лизонька, ты глянь, что на улице творится, сегодня за хлебом пошла, так чуть под пули не попала, какие-то рабочие бежали мимо, да как начали пулять, как начали. Я присела на дорогу, а они дальше метнулись по улице и убежали.
— А в кого стреляли-то, мать? — удивился отец.
— Так в городового.
— И что?
— Так убили его наповал, постреляли, и он в них пару раз успел, они и бежать, а он упал и больше не поднялся, а я подхватилась от страху и убёгла.
— Мама, а ты не стала ему помогать?
— Вот ещё, и меня бы убили, да и крови с него натекло, а я крови страсть, как боюсь. Бежала, себя не помня. Ужас, что творится, просто ужас.
В это время на улице хлёстко прогремели два винтовочных выстрела, отчего стёкла в рамах окон мелко-мелко задрожали.
— Ой-ой-ой, — всполошилась мать и бросилась в другую комнату, подальше от окон, Лиза задрожала, но осталась на месте.
Отец не испугался, а вскочив, осторожно подошёл к окну и выглянул в него. Некоторое время он молча рассматривал то, что происходило на улице, затем хмыкнул и, потянувшись к шторам, закрыл окно.
— Электричество придётся жечь тогда, темно будет, а сейчас светло, — тут же отозвалась из другой комнаты мать, заметив, что в квартире резко потемнело и, услышав, как отец задвигает шторы.
— Действительно, ладно, потерпим, авось в нас стрелять не станут, да и что пуле шторы? А вот как стемнеет, тогда надобно задёрнуть, на всякий случай, чтобы на огонёк не прилетело, и дверь на цепочку закрыть.
— А если к нам с оружием придут? — спросила Лиза.
— Не придут, не нужны мы им.
— А если всё же придут?
— Вот тогда и решим.
— Тогда уже поздно решать, папенька, против револьвера поможет только другой револьвер или решительно настроенный мужчина.
— Больно много ты понимаешь, глупая ещё, вот выйдешь замуж, тогда и посмотрим, станет тебя муж защищать или нет.
— Да вашими стараниями, папенька, я вообще никогда не выйду замуж!
— С чего это ты взяла, глупая?
— Барон Дегтярёв нас всех спас, он молодой, красивый, перспективный, а вы всё препоны какие-то выдумываете для встречи с ним. И вот он не пишет мне, а сейчас и подавно.
На шум перебранки вернулась и мать, страх пересилило любопытство. Лиза посмотрела на неё и поняла, что дальше ругаться она не сможет, и рассказать, что хочет замуж за барона Дегтярёва и о жадности родительской по отношению к потенциальному жениху тоже. Ничего не сможет, а осознав этот факт, она закрыла лицо руками и стала рыдать, оплакивая свою беспомощность.
Отец некоторое время смотрел на неё, хмурясь и пытаясь понять, что случилось, и отчего дочь стала рыдать, потом махнул рукой.
— Мать, ты успокой Лизу, чего она рыдает?
— Так замуж хочет, а не получается. Барон этот, Дегтярёв который, ответ ей прислал, что, дескать, не может он, весь в трудах, весь в заботах.
— В каких это он трудах и заботах, он же студент?
— Так учится весь день, а на Лизоньку времени нет или денег.
— На девок завсегда деньги найдутся, — не подумав буркнул отец, отчего обе женщины уставились на него во все глаза. Жена приоткрыла рот от неожиданности, а Лиза, что успевала и рыдать, и уши держать открытыми, отняла руки от лица и подняла на отца заплаканные глаза. Пока мать обдумывала услышанные слова и собиралась с мыслями и вопросами, Лиза с ходу выпалила.
— А я не девка продажная и не продаю своё тело, я замуж хочу за достойного, а не за абы кого, кто станет только деньги считать, да попрекать меня каждой копейкой.
Отец понял, что сболтнул лишнего, и в то же время не желал уступать свои выигрышные позиции.
— Так все такие… с чего это ты, дочь, взяла, что Дегтярёв тебя попрекать не будет? Они, благородные — все кровопийцы! С простого люда каждую копейку тянут, а у кого крестьяне есть в найме, а раньше и поместные, а то и крепостные, так они в поколениях привыкли три шкуры драть с них.