Девушка брезговала покупать подобные кушанья, неизвестно какими руками и где всё это делалось, и как хранилось, да и продавцы не отличались абсолютной чистоплотностью, а их рекламе и расхваливаниям Женевьева не верила.
Возвращалась она обратно домой, но рассчитывала к началу августа заглянуть и в Павлоград, а больше всего она хотела поговорить с отцом, чтобы выведать у него то, чего сама не знала, и чего не ведала маман. Дорога домой пролетела незаметно. С Женевьевой пытались разговаривать молодые люди, сидевшие рядом с ней в дирижабле, некоторые даже засматривались, она отвечала, но холодно и с явным неодобрением.
За пролетевшие летние месяцы девушка вытянулась, похорошела, у неё округлилась грудь, что не укрылось от мужских взглядов, и вообще, по мнению матери, оказалась выше всяких похвал. Кто бы теперь это смог оценить лично… но таковых для неё пока не имелось. А барону Дегтярёву слишком жирно будет, хоть он, вроде, и герой, но воспользоваться сможет, если станет достойным, а пока одного геройства для того мало.
Приехав домой, Женевьева стала терпеливо ждать отца, который пропадал всё время на работе. Ей удалось с ним поговорить только на третий день, зато она смогла задать все интересующие вопросы, впрочем, отец, как оказалось, тоже готовился к разговору. Маман не стала ничего скрывать и отправила ему подробное письмо с рассказом о реакции дочери на известие о гибели барона Дегтярёва, так что, отец всё знал. И вот они, наконец, встретились за ужином для долгожданного разговора.
Отец устало взял чашку с налитым кофе и посмотрел на дочь, отметив, что она изрядно похорошела и очень привлекательно выглядит в своём сегодняшнем платье. Бело-жёлтое, лёгкое, в тоже время очень строгое, оно ненавязчиво подчеркивало достоинства её фигуры, в то же время, убирая возможные недостатки.
— Ты хотела со мной поговорить, дочь?
— Да, папа, — не стала скрывать своих намерений Женевьева.
— Ну, что же, я весь к твоим услугам, спрашивай, что считаешь нужным, ведь ты не зря вернулась раньше с отдыха?
— Да. Папа, маман сказала, что нам может грозить опасность?
Граф вздохнул, отпил кофе и, отставив чашку, поднял глаза на дочь. Он ожидал первый вопрос совсем не таким. Что же, дочь молодец, в первую очередь заботится о собственной безопасности.
— Женя, меня лично предупредил император, что тебе и другим детям высших чиновников может грозить опасность. Могут убить и меня, но всегда есть вероятность того, что удар нанесут по детям. Нет, не думаю, что их цель убить. Скорее, похитить, увезти, взять в заложники, особенно девушку. Поэтому, пока ты летела в дирижабле, за тобой присматривали, по моему личному распоряжению. Ты не заметила этого?
— Нет, — немного удивленно ответила Женевьева, растерявшись от услышанного.
— Вот теперь знай. Слава Богу, с тобой в дороге ничего плохого не произошло, хоть путь и неблизкий. Поэтому здесь ты станешь всегда находиться под охраной и выезжать только на личной машине, а не на незнакомых извозчиках. Поняла?
— Поняла. Маман с револьвером в сумочке ходила, а мне можно?
— Тебе нет.
— Почему?
— Ты не умеешь стрелять.
— Я научусь.
Отец поморщился и, вновь подняв чашку, отхлебнул почти остывший кофе.
— Не говори глупостей, тебе нужен телохранитель, желательно с боевым даром, только тогда я смогу жить спокойно, и, скорее всего, ты не вернёшься на учёбу в академию.
— Это ещё почему?
— По той же самой причине, я не могу гарантировать твою безопасность в этом образовательном учреждении, просто не получится.
— А если у меня будет личный телохранитель?
— Пока у нас такого не предвидится. Что ещё ты хотела узнать, дочь?
— Папа, расскажи, что случилось в военно-полевом лагере, где проходил службу барон Дегтярёв?
— Ох, уж этот Дегтярёв…
— Что с ним?
— В госпитале лежит, с тяжелым ранением, но вроде как, жив и очнулся. Император приказал поставить на ноги любыми доступными средствами, а то не знаю, что с ним сталось бы.
— Так что там случилось, тебе же писала мама?
— Писала. Это ты из-за него в обморок упала?
Женевьева чуть поколебалась, но решила, что отрицать очевидное глупо, и она призналась, но частично.
— Да, почти.
— Что значит почти? Объяснись⁈
— Я не ожидала, что кто-нибудь из моих знакомых студентов может умереть. Я просто привыкла, что есть такие, как барон Дегтярёв… и вообще, я очень мнительная стала.
— Гм, я бы так не сказал, наоборот, ты стала слишком самостоятельная и решительная, что меня удивляет. Ладно, не стану тебя пытать, всё слишком очевидно и без твоих ненужных признаний, однако, я попытаюсь сыграть с тобой честно, дочь, ведь ты многого не знаешь о Дегтярёве. Мы и не говорили тебе, потому как надеялись, что твоя влюблённость пройдёт сама по себе, но вот не прошла. Однако, это не повод для печали или разочарований, никто не знает, что нас ждёт впереди, это известно лишь господу Богу!
— Папа, ты говоришь загадками, и так, будто он преступник или очень плохой человек. Скажи, что это не так, ведь тогда император никогда не стал бы помогать преступнику.
— Гм, ты неправильно меня поняла, Женевьева. С ним всё нормально, просто он добился, на самом деле, гораздо большего, чем ты знаешь. Исключительно неординарный человек, жаль, что он не потомственный дворянин, хотя, если бы я услышал, что кто-то смог стать им в течение одного года в восемнадцать лет, я бы не поверил. Что ты хочешь узнать о Дегтярёве?
— Да⁈ Так расскажи мне. Что он сделал? На него просто напали и ранили, или хотели убить?
Граф, выслушав дочь, задумался на некоторое время. Вопрос не оказался для него слишком неожиданным, да и вообще, не нёс никаких рисков и, тем не менее, услышав его, граф понял, что фактически ему нечего сказать, так как он просто не знает, что на самом деле там произошло.
— Гм, дочь, на твой вопрос я не могу ответить подробно.
Сам себе граф мог ответить таким образом: «Я разговаривал с военным министром и навёл несколько справок, чтобы лучше уяснить информацию, полученную от императора, после его предупреждения, но так глубоко не вникал в суть произошедшего».
Но сказать именно так дочери он не мог, она должна думать, что её отец знает всё, или почти всё. Поэтому он попытался вспомнить подробности того, что слышал о нападении именно на этот лагерь, и всё, что непосредственно касалось барона Дегтярёва.
Надо признаться, что графу нравился этот молодой человек, проявляющий храбрость и выживаемость в, казалось бы, самых невероятных ситуациях, но одновременно это и пугало его. Ведь, не дай Бог, такого проблемного жениха в свою семью! Однако, надо что-то отвечать дочери и, желательно, чистую правду.
— Как ты уже знаешь из газет, на их лагерь напали, как и на другие подобные лагеря, но в отличие от других, здесь сопротивление почти не оказывали. Не знаю, каким образом раздобыл оружие барон, но он смог вступить в бой с напавшими. Если мне не изменяет память, он убил несколько человек, и я бы даже не подумал, что такой молодой человек, где-то даже нерешительный, сможет собственноручно и хладнокровно отправить на тот свет целую шайку негодяев и, тем не менее, это факт. Также он спас несколько офицеров и убил кого-то из тех, кто руководил всей операцией по нападению на лагерь. Больше я ничего не знаю, разве только то, что о нём доложили императору, и тот распорядился применить все средства для его спасения.
— Он жив?
Граф глянул на дочь, но та не подавала признаков волнения, а вопрос звучал очень естественно и без надрыва.
— Да, жив, и уже в сознании. Потерял много крови и приобрёл ранение, но в целом никаких существенных повреждений его организм не получил. Военное министерство издало пожелание о посещении пострадавших в ходе нападения, поэтому он находится под присмотром, как врачей, так и служилых людей.
— А я могу его посетить в госпитале?
— Ты⁈ — граф опешил, — а с какой целью?
— С целью его поддержать, выполняя поручение императора, — безапелляционно заявила Женевьева.
— Император ничего не поручал ни тебе, ни мне, по поводу барона Дегтярёва.
— А мы можем таким образом отблагодарить его?
— Император о том не просил и не уведомлял меня. Поэтому я запрещаю тебе появляться в госпитале. Это может дискредитировать тебя, поползут невероятные слухи, что у вас есть какие-то отношения. А ведь их нет, так?
— Да, у нас нет ничего папа, только интерес к Дегтярёву, как к человеку. Он постоянно куда-то попадает, с ним всегда что-то происходит, подчас весьма невероятное. Мне интересно про него слышать, потому я и расстроилась, и больше не из-за чего. Жаль, если такого интересного инженера убьют, ведь он может принести много пользы для нашей империи. И расскажи мне, пожалуйста, за что он получил титул барона и кого он убил в Крестополе, когда его судили?
— Зачем это тебе знать, дочь?
— Ты же мне сказал папа — спрашивай! Вот я и спрашиваю.
Женевьева говорила осторожно, пытаясь показать, что она, с одной стороны, равнодушна, а с другой стороны — и сама не знает, чего хочет. Скорее всего, отец не поверит, но и никаких фактов её любви к Дегтярёву у него тоже нет, только догадки. Если бы она не показала свою тревогу, прочитав новости из газет, то и никаких подозрений у родителей в отношении её и Дегтярёва и не имелось бы, но уже как получилось. Пусть думают, что это её девичья блажь, что почти верно, но не совсем.
— Гм, титул барона Дегтярёв получил за то, что спас дирижабль. Тогда он тоже застрелил, вроде как, террориста, или нет, я уже и не помню. Про случай в Крестополе могу сказать, что Дегтярёв неожиданно нарвался на банду грабителей, терроризировавших окрестности и каким-то образом связанных с покушением на генерал-губернатора, поэтому его оправдали, хотя либеральная общественность следит за подобными случаями всегда и вмешивается, насколько это возможно. Правозащитники негодяев, так я их называю.
— Интересно, то есть, этот юноша уже давно хладнокровный убийца, может и умеет применять оружие в любых ситуациях, так, папочка?