Единственным укрытием здесь оказалась куча камней – все окружили их. Шибулдин ранен, сзади меня кричит Лысов: ему ногу оторвало, а помочь нет никакой возможности. Раненым укрыться некуда: повсюду рвутся снаряды, высота вся дрожит, и нет нигде живого места.
На сопку пытается подняться пехота, танки, самолеты – все это уничтожается ураганным огнем. Горит лес – сплошной дым.
С нашей стороны тоже стреляют наши орудия, минометы, "наташи". По ним бьют финские орудия – стоит адский гул.
И так продолжается весь день. Терпеть нет никакой возможности. Как у Лермонтова: "И залпы тысячи орудий слились в протяжный вой…"
К вечеру стало затихать. Послышалась команда: "Вперед!" Мы пошли в атаку. Из всей роты ПТР я остался один. Как только мы вышли из траншеи и бросились вперед, по нам опять финны открыли ураганный огонь. Потери очень большие – атака захлебнулась. Кто выжил – отошли на старое место, но многие остались в поле.
Вскоре последовала команда о наступлении в другом направлении. Своих я никого не вижу, и кто дает команду – мне все равно.
Мы спустились вниз к лесу. Впереди танки, сверху самолеты – и всеми силами навалились на финнов, но они начали бить термитными снарядами.
Наши танки вспыхивали, как свечи, и стали отходить назад. Нас было мало, и тех перекрошили. Я пополз на сопку по мелкой траншее, а пули чуть меня не захватывают, но добрался до глубокой траншеи. Время двенадцать часов, но из-за луны видно хорошо. Пошел по траншее искать своих. Всю сопку облазил и никого из своей роты не нашел. Измученный, голодный, забрался под камень отдохнуть, но не прошло и часа, задрожала опять вся земля. И весь день 12 января били финны снарядами по этой сопке. Где были окопы – стало ровное место. Столько людей погибло в этих траншеях и сколько техники было уничтожено!
К вечеру подошла свежая рота автоматчиков и под прикрытием артиллерии сходу прорвала оборону. Так была полностью прорвана вторая линия Маннергейма. Финны отошли вглубь, на третью линию, и сопка затихла.
13 января мы стали выходить из боя, и тут я увидел командира роты Наговицына, командира взвода Романова, старшину Борисова. Где они были? Не знаю, остается только предполагать.
Трое суток дрожала земля на этой сопке 175. Сколько стонов было… — и вот все стихло: взрывы и стоны. Многие здесь затихли навеки.
Стали мы собираться – нас шесть солдат, три командира от всей девятой роты ПТР. Такими были полки, да и дивизии – все остались на этой высоте 175.
Идем мы по лесу – все измученные. От леса одни головни. Я задумался: "Было нас семьдесят, осталось – девять, где же люди? Как распорядилась людьми судьба?"
Пришли на место назначения, позавтракали и сразу уснули после такой катастрофы. Кое-как нас разбудили на обед. Поднялись с неохотой. Думали, что поедим и опять заляжем. Но отдыха не получилось. Приказано: "Выступать!"
Вооружились и пошли. Тяжело: шли день и ночь. Финны все бросают и уходят. Уходит гражданское население. На станции все разбросано, по лесу бродят коровы, свиньи. Идем и ничего не понять: где фронт, где тыл? Кругом леса и болота. Глубокий снег, под ним незамерзающая топь. Отстанешь – пропадешь: или в болоте погибнешь, или к финнам в руки попадешь, так как в лесах прячется много людей. Все население вооружено – живыми не сдаются: сами себя уничтожают. Самый опасный человек – финн.
Мы идем своей ротой в девять человек. Однажды командир полка приказал оборудовать ему командный пункт. Наш командир роты нашел разбитую землянку и приказал обустроить ее. Мы подошли к ней – она вся разрушена, а работать некому: три командира, два солдата личной охраны и нас четверо, которые должны работать. Мы покопались в ней, бросили и пошли дальше. Осталось об этом воспоминание, что один работает – двое командуют.
Наткнулись по дороге на железобетонный дот – полтора метра толщиной. Это был обычный командный пункт у финнов еще в войну 1939 года. Дот весь разбит – наверное, сотня бомб упала на него.
Переночевав здесь, двинулись дальше. Все наши походы – это погоня за финнами по лесам. Их везде много было разрозненными группами. Однажды поймали пятнадцать человек молодых финнов без оружия. Их даже вооружить не успели.
Вскоре все остатки полка собрали в один батальон. Нашу роту ПТР придали стрелковой роте из трех ружей – и отправили в бой.
Не успели подойти к сопке, как на нас обрушился огонь – значит, здесь сильное укрепление. Мы вышли на опушку, окопались.
Впереди стояло несколько домиков, а справа – высокая укрепленная сопка. Между нами завязалась перестрелка.
Командир стрелковой роты готовит нас к выступлению, мы все опасаемся снайперов финских. Но наступать не дает сильный огонь со стороны финнов. И тогда мы стали бить из ружей бронезажигательными пулями по домикам – сразу три из них запылали. Потом там пошел треск – значит, в них хранились боеприпасы.
Так мы уничтожили много точек, мешающих нашему передвижению. К вечеру пошли в атаку, но результату никакого, только людей потеряли много.
Командир роты говорит, что перед нами двенадцать пулеметов, а нас очень мало, и мы сидим в окопах под разрывами мин. Да, утром было десять снайперов, к вечеру там стало двенадцать станковых пулеметов, а завтра утром будет сто орудий.
Так и получилось. Утром к нам подошла штрафная рота. Несколько раз пытались идти в атаку – и все безрезультатно.
И хотя мы всячески пытались поддержать их огнем, но впереди были настолько сильные укрепления, что нашей потрепанной дивизии их не одолеть было. Эту гранитную стену надо было разбивать большой техникой.
И мы протоптались на этом месте еще двое суток – под беспрерывным огнем противника. Пехоты почти не осталось. Лес был густой, а сейчас – пустое место. И только три наших окопа остались невредимыми.
Нас – три ружья, и мы держим оборону почти под круглосуточным обстрелом. Лишь с 12 ночи до 3 часов немного стихает гул. Спим, когда совсем утомимся, по очереди по одному – остальные наблюдают и ведут огонь.
Командир роты все время кричит: "Дайте патроны для "кривых"!" Это наши ружья звали "кривыми".
Потом нас вывели из боя в тыл. Хотя нас осталось после предыдущего боя немного, но сейчас пока все уцелели. Дивизию быстро пополнили – нам тоже дали восемь человек. И снова в бой к этой сопке, только с другой стороны. Так и не успели мы отдохнуть от одного боя, как опять бессонные ночи в кипучем "котле".
На нашу долю выпало прорывать третью оборону финнов; второй раз с новыми силами подходим мы сюда. Наша задача – взять высоту и форсировать за ней водную систему, а дальше дело пойдет.
Пехота двинулась к сопке, мы – в резерве, но ненадолго. Дивизия быстро убывала.
К вечеру командир взвода Романов собрал нас – первых номеров, построил и объявил, чтобы мы забрали карабины, патроны, гранаты и шли бесшумно штурмовать сопку.
Через час мы были в траншее. Здесь все разворочено. Бой затих, и никого не видно. Везде валяются убитые, а где и живой, как убитый, — ничего не разберешь: кто держит оборону?
Но нам они не нужны, нам надо идти штурмовать сопку. Только подумали… — Как грохнет! И пошло беспрерывное буханье.
Сорвалась наша штурмовка. Мы стали зарываться в землю. Вдруг меня хлестнуло по лицу, потекла кровь. Утром рассмотрел: задело мелкими осколками по щеке и виску – вроде вреда большого не случилось.
Днем все затихло. Мы хорошо окопались. С нами командир взвода Романов, тоже зарылся под дерево так, что и бомба не возьмет. Скоро должно быть наступление. А кто пойдет? В каждой роте по семь человек. Да ведь нашего ума не требуется здесь.
Снайперы финские так и щелкают. Сколько ни прочесывали лес, а они все щелкают – голову не поднимай от земли.
В 17 часов – артподготовка, через два часа – штурм. Сопку покрыло всю дымом, так как огонь открыт с обеих сторон. Стоит общий гул.
Меня командир взвода послал к сержанту, чтобы он собрал всех в кучу. Я пополз по траншее, а она мелкая, и везде солдаты.
Ползу по людям, осколки меня чуть не захватывают. Благополучно вернулся назад – доложил командиру взвода. Смотрю: только что у дерева стоял станковый пулемет – и вот он уже перевернулся в траншею. Я прижался к стене, в окоп стали падать мины. Командир взвода командует: "Вперед!" Я тоже бегу вперед, вижу – рядом наши перебегают. До опушки леса было метров триста – и все стремимся туда. Я перебегаю от ямы к яме, но вот огонь прекратился, атака приостановилась – все залегли.
Попробовал приподняться – снайперы бьют по цели. Надо отходить. Ждать ночи нельзя – финны близко. Я стал наблюдать за разрывами мин: они идут волной, после разрыва дым все закрывает и видимости для снайперов нет. Я стал немного отходить после очередной волны взрывов. По пути встретил двоих своих солдат. Говорят, что поразбилось все. В это время 1063-й полк шел на передовую, несли ПТР. А мы с карабинами.
Тот же лес, сосны, ночь холодная: вот и ложись под сосной – русская печь далеко осталась. Только кое-как угрелись под сосной, поднимают снова – пришла кухня. Нас покормили – и опять в наступление. Я подобрал один ручной пулемет: по-видимому, он совсем недавно еще трещал – и пошел воевать с этим пулеметом. Работал он безотказно.
Ходить в темноте очень трудно: сплошные окопы, люди, сумки, оружие, воронки от снарядов и мин. Атаки наши давали мало результата: продвигались на сотню метров вперед – залегали, потом опять вперед шли. Была такая адская круговерть: гул самолетов, стрекотня пулеметов, летят лохмотья от шинелей, крик раненых, рядом убитые, но мне стало все безразлично, все окаменело, пропал страх, отступили все мысли о родном крае, что не давали покоя, и осталась одна ненависть к фашистам.
Только начался бой – ранило командира взвода. Мы вдвоем его перевязали, пошли вперед, и тут же убило моего помощника. Остался я один со своим пулеметом. Забрал диски у погибшего и снова вперед.
Перебегать с пулеметом, запасом патронов сил уже не было – и я шел прямо, не сгибаясь. Около меня падали люди, а я все шел невредимым и совсем потерялся от своих.