Остатки всех потрепанных полков сначала шли дружно, так как снаряды на нас падали, но не густо. Подошли ближе – огонь усилился.
Мины рвались одна за другой, застрекотали пулеметы. Пробиваться вперед стало труднее из-за сильного пулеметного и минометного огня – нужна была поддержка артиллерии. А им говорят: "Нет боеприпасов".
И тут меня опять ранило в ногу. Я метнулся в сторону воронки, в ней был солдат. Он помог мне перевязать рану и ушел дальше, а я остался.
Оставил пулемет в воронке и по-пластунски пополз назад. Оружие кто-нибудь возьмет потом, кто придет на мое место, как я недавно его взял у убитого.
Ползти пришлось метров триста, до того рва, из которого утром пошли в атаку. Но эти метры очень тяжело дались, приходится все время прятаться от пуль за бугорки и кочки, прижиматься к матушке-земле, чтобы отдохнуть немного.
Наконец, добрался до рва. Пошёл дальше, пересёк железную дорогу, здесь все перекопано, а недалеко, в леске, санчасть батальона. Зашёл к ним, но меня отправили в санчасть полка. Со мной пошел младший лейтенант, у него ранение в руку. Идти полтора километра. Лейтенант шагает впереди, я все время отстаю, и он меня потом все же поджидает. Наконец, дошли до санчасти. Мне сделали перевязку, и я пошел спать в палатку. Мины где-то рвутся близко. Всю ночь не мог уснуть от горестных дум: "Полтора месяца существовала рота ПТР, но после этих боев остался ли кто в строю? Есть ли вообще кто живой?! — ведь я их всех хорошо знал."
Утром погрузили нас в машины и повезли в санбат. Там наложили шину на ногу и отправили поездом в Ленинград.
Сгрузили, помыли и стали растаскивать на носилках по каким-то помещениям. От всех дум и бессонницы я сразу уснул. Не пытаясь даже определить, где я.
Утром, когда проснулся, смотрю: мимо идут люди в туалет – значит, лежу в коридоре на койке. Подошла сестра-хозяйка. Я ей рассказал, что мне надо, и вскоре дали завтрак, принесли костыли, халат, тапки и отправили в палату.
Сначала я ходил с костылями, но рана стала быстро заживать, и я стал ходить с палочкой, полегоньку ступая больной ногой. Рана оказалась не тяжелой. Пуля поранила мякоть выше колена, а кость не была задета.
Пролежал в госпитале недолго: ровно месяц. Госпиталь N 1194, город Ленинград, улица Невская. Но за это время я отдохнул, ходить стал хорошо, успел с товарищами подружиться. Когда стали знакомиться, то оказалось много из 281-й дивизии – значит, не все полегли у той сопки.
Мне сообщили, что наши войска все-таки заняли эту высоту 70.6, а потом по льду форсировали реку Вуокса. Но наш 1064-й полк до того берега не дошел, от него остался один номер. Командир роты тоже был ранен. А еще в газете написали, что в том бою погиб младший лейтенант Есенин, сын поэта. Он, оказывается, в этом же полку служил.
7 января 1942 г. Лондон
Работать советским послом в Англии во время войны было нелегко. И газеты и радио без устали расхваливали СССР, ведущий тяжелую борьбу с фашизмом, и Советский Союз стал очень популярным у англичан. Майский каждый день получал по несколько приглашений на светские, дипломатические, правительственные и общественные приемы, а все знакомые считали своим долгом позвать его к себе в гости. Конечно, Майский использовал любую возможность, чтобы выступить перед англичанами и рассказать им о своей стране. Он читал речи на собраниях, митингах, приемах, заседаниях, обедах. Выступал на заводах перед рабочими, в закрытых клубах перед промышленниками, разговаривал со студентами и даже со школьниками.
Приглашений было так много, что большинство из них приходилось отклонять, чтобы успеть на самые важные мероприятия, как например, на сегодняшний прием, организованный парламентским комитетом.
В банкетном зале было незаметно, что в Британии действует карточная система. Здесь собрались сливки общества – лорды, министры, шахтовладельцы, послы, и эти люди не знали слова "нормирование".
К советским представителям почти все присутствующие относились с симпатией. Даже правые консерваторы, ненавидевшие коммунизм и критиковавшие самого Черчилля за его "слишком левую" политику, понимали, что лишь благодаря СССР над Англией больше не висит угроза вторжения. И чемберленовцы и черчиллевцы, представлявшие господствующий класс Англии, хотя и не разделяли восторженного отношения рядовых англичан к русским, но охотно предоставили Советам право сделать всю грязную работу, уничтожив Германию, и искренне аплодировали успехам Красной армии.
Лишь польское правительство в изгнании не спешило поздравлять советских представителей с победами на фронтах. Хотя два года назад поляки потеряли свою страну из-за того, что отказались от советской помощи и понадеялись на пустые обещания англичан, но урок не пошел им впрок. Сикорский продолжал постоянно мутить воду, требуя от Британии вернуть Польше не только Западную Украину и Белоруссию, но даже Литву, как будто это и в самом деле было возможно. Вместо того, чтобы вернуться в реальный мир и всерьез подумать о будущем, поляки устраивали закулисные игры, пытаясь сколотить коалицию против Советского Союза. Так как большие страны их всерьез не воспринимали, то поляки стали досаждать эмигрантским правительствам, мечтая возглавить хотя бы виртуальный союз бывших стран. Но к их удивлению, ни Чехия, ни Голландия, ни Норвегия входить в польский антисоветский блок не собирались. Норвежцы вообще ждали освобождения чуть ли не со дня на день, и к антисоветским инсинуациям относились крайне отрицательно.
Король Норвегии Хокон VII – высокий, представительный мужчина, все еще, несмотря на свои семьдесят лет, сохранивший царственную осанку, тоже присутствовал на приеме. Беглый монарх постоянно проживал в Лондоне и уже настроился было на длительное пребывание за границей, но события последних недель заставили его поверить в скорые изменения на Северном фронте. Улучив минуту, когда толпа, обступившая Майского, немного расступились, норвежский король поспешил высказать свое одобрение советскому послу.
— Поздравляю, господин Майский, до сих пор Красная армия очень хорошо била немцев, а теперь взялись и за финнов. Как сообщили, в Карелии ваши войска освободили Петрозаводск, а под Ленинградом прорвали первую линию финской обороны и уже берут вторую.
— Полагаю, Финляндия скоро выйдет из войны, — ответил Майский, потихоньку отводя короля в сторону, — а затем мы сможем изгнать фашистов и из Норвегии. Я в этом не сомневаюсь.
— Я разделяю ваше мнение, и я рад за мою страну, — совсем не радостно улыбнулся Хокон. — Но я хотел бы знать, останусь ли я королем.
— Простите, а какие существуют препятствия? — изумленно вскинул брови Майский. — Норвежский народ горячо вас поддерживает, а мы не собираемся менять формы государственного правления других стран, если речь не идет о фашизме.
— Итак, вы заверяете меня, что Советский Союз не станет вмешиваться во внутренние дела Норвегии? — недоверчиво уточнил Хокон.
— Я категорически подтверждаю! — заверил посол. — Смена правительства, как и изменения границ, могут происходить только с согласия населения, за исключением случаев усмирения агрессора. Так, мы решили после войны выселить всех немцев из Восточной Пруссии, всегда служившей оплотом агрессии на восток, и союзники нас в этом поддержали. Полагаю также, что явная и оголтелая агрессия, совершенная Финляндией, тоже должна повлечь за собой территориальные уступки с ее стороны.
— И, вы уже выбрали какие? — вполголоса спросил Хокон.
— Полагаю, мы можем потребовать большую часть Лапландии. С одной стороны, эта территория малонаселенна, там проживает лишь несколько процентов финнов, так что особого ущерба от этого Финляндия не понесет. Но, в то же время, Лапландия – это четверть территории страны, и ее потеря послужит финнам хорошим уроком на будущее.
— Пожалуй, это было бы справедливо, — несколько нерешительно одобрил монарх. — Ведь ваш народ столько натерпелся от войны.
— Однако, ваша страна тоже пострадала от нападения фашистов, — напомнил Майский. — К тому же, вся северная Финляндия нам особо и не нужна, лишь ее восточная часть. Главное, отодвинуть границу от стратегически важной железной дороги, ведущей к Мурманску, а нужды в западной Лапландии у нас не имеется.
— Но, похоже, вас будет волновать близость норвежской границы от Мурманска, — предположил Хокон, поняв, на что намекает собеседник.
— Увы, но факты таковы, что любой агрессор, собирающийся напасть на Советский Союз, непременно строит планы по овладению Варангер-фьордом и Киркенесом, чтобы создать там базу для действий против нашей страны. Так хотели поступить Англия и Франция весной сорокового года, и так же поступил Гитлер. И вам и нам было бы намного спокойнее, если бы в Варангер-фьорде находилась наша постоянная база, защищающая дальние подступы к Мурманску. Возможно, вы согласитесь обменять округ Сер-Варангер и часть полуострова Варангер на впятеро большую территорию в западной Лапландии, вмести с портом Кеми.
Услышав такое предложение, Норвежский король замолчал на несколько минут и, опустив глаза, задумчиво смотрел в пол. Лишь его густые усы беспокойно топорщились, показывая, как сильно волнуется их хозяин. С одной стороны, отдавать свою землю, пусть даже довольно пустынную и бесплодную, не хотелось. Но взамен Норвегия получает значительную территорию, причем богатую лесом и рыбой, с железными и золотыми рудниками, а порт Кеми давал прямой выход в Финский залив, да еще являлся важным железнодорожным узлом.
— Предложение заманчивое, — наконец произнес Хакон. — Но что скажут союзники о нашем плане аннексирования части Финляндии?
— Во-первых, не союзники, а только один союзник – США, — с самым серьезным видом возразил Майский. — Понятно, что такие важные вопросы Черчилль не смеет рассматривать самостоятельно и передает их на рассмотрение Рузвельта. Во-вторых, нам их согласия, в общем-то, и не требуется. Да они и сами прекрасно понимают, что не смогут заставить нас уйти с нашей земли. К тому же мы уже обговаривали с Иденом, что Финляндия должна понести надлежащее возмездие за свое поведение в ходе войны. Особенно, когда это касается интересов безопасности нашей страны. И, наконец, если англичане не станут возражать против наших планов, то и мы поддержим их в планах по созданию после войны британских баз во Франции, что с точки зрения Великобритании является очень важным.