Фельдфебель буквально подпрыгнул от негодования, и умоляюще прижал руки к груди:
— Мы справимся, господин офицер, честно справимся. А стрельбу все равно будем вести по методу наблюдения знака падения. Сложные исчисления не понадобятся.
Мне даже жаль стало финна, так искренне старавшегося угодить новой власти, но Павла его заверения не впечатлили.
— Может все-таки лучше действовать наверняка? Вот скажи, Сихво, тебе-то зачем торопиться? А вдруг напортачишь?
Финн глянул исподлобья и на минутку задумался, подбирая слова:
— Господин лейтенант, — начал было Тату, но запнулся, глядя на немецкую форму Авдеева. — Простите, сейчас на вас трофейный мундир германского лейтенанта, и я не знаю, какое у вас звание в Красной армии. Впрочем, я в ваших новых званиях и не разбираюсь. Так вот, вы с вашими сослуживцами уже прославленные воины, захватившие наш остров, и наверняка участвовавшие в осенней и зимней кампаниях. А я для вашей армии пока никто! И если сейчас я сам, без вашего артполка, смогу организовать стрельбу батареи, и она покажет хороший результат, то ваше командование меня отметит. Я займу важный чин в новой финской армии, не важно, присоединят ли Финляндию к вашему Союзу, или нет. В ней я буду прапорщиком и помощником командира этой батареи. А когда я стану офицером, то смогу хоть каждый день белить кофе молоком, пить водку, париться в сауне, менять подметки на сапогах, а по выходным ездить в столицу.
По мне, так мотивация вполне понятная и убедительная. Тахво, тьфу ты, Тату не желает прозябать на младших должностях, и тем более не хочет оказаться в лагере для военнопленных, зато жаждет запрыгнуть в социальный лифт. Следовало немедля принять меры, чтобы наш новый союзник не обиделся, и я как можно более сухим тоном обратился к Авдееву:
— Товарищ младший лейтенант госбезопасности, если у вас имеются конкретные подозрения в саботаже относительно товарища Сихво, то выскажите их. Если нет, то не мешайте работе моей батареи.
Услышав слово "госбезопасность", фельдфебель непроизвольно ахнул, но потом понимающе ухмыльнулся, и примеряющее заметил, что все понимает. Дескать, у тайной полиции такая задача – мешать работать строевикам.
Решив, что на этом инцидент исчерпан, Тату предложил подняться на палубу горизонтального наведения.
Погремев ногами по железной лесенке, наша сильно поредевшая артиллерийская команда ввалилась на второй уровень, где находился пост привода поворота башни. Первое, что бросалось в глаза, это многоухватистая ручка, рассчитанная на четырех человек. В случае отказа электромоторов или отключения питания башню, как и вообще все приводы на батарее, можно было двигать вручную. Как раз с этой ручки утер и начал свою экскурсию по палубе:
— Это розмах ручного горизонтального наведения. Его крутят, как ручку колодезного ворота, только вчетвером, по два человека с каждой стороны. Дело это медленное, и если людей не сменять, то башню на пол-оборота можно полчаса разворачивать. А еще надо не забывать предупреждать солдат перед выстрелом, чтобы отошли от ручки.
— А, понятно, — блеснул я своим знанием физики. — В башне два орудия, и расположены они не по центральной оси. Это значит, после каждого выстрела башню от отдачи немного, но крутанет. Пусть всего на долю градуса, но розмах при этом так дернет, что он крутильщикам все кости переломает.
— Верно, — довольно кивнул Сихво. — А вот здесь пост горизонтальной наводки. Кто из ваших людей тут встанет? Белов? Учись, давай. Тянем рычаг и смотрим вон в тот люк на верхнюю шкалу.
Зазвенел звонок, предупреждающий группу заряжания, и тысячетонная махина башни с грохотом задвигалась, причем довольно быстро, а через несколько секунд остановилась, повернувшись градусов на десять.
Так, с системой поворота башни разобрались, теперь посмотрим, что там с циферками.
В окошке указателя угла поворота башни имелось две шкалы. Верхняя – это нанесенные по ходу часовой стрелки обычные русские тысячные, унаследованные Финляндией от Российской империи. Они используются в военном деле для удобства прицеливания и корректировки огня. Суть в том, что полный круг делится на шесть тысяч частей, так называемых "тысячных". Каждая примерно равна одной тысячной доли радиана, и такую угловую меру очень легко измерить. Наблюдатель, глядя на цель, измеряет угол между нею и ориентиром по угломерной сетке бинокля, после чего докладывает, например, "влево пятьдесят тысячных". Мы, соответственно, поворачиваем орудие на этот угол, стреляем, а корректировщик, наблюдая разрывы снарядов, измеряет отклонение от цели по фронту и дает новое указания "вправо десять".
К слову, в Германии и в США тысячные отличались от наших. У них круг делится на 6400 частей, что довольно неудобно.
Сейчас стрелка на шкале указывала на значение "30-05", что почти точно соответствовало югу. Выше окошка висела табличка с азимутами окрестных островов. Достав карту, я попробовал проверить один из них. Вот, к примеру, островок Harmaja. Направление "47-39". Ну да, на карте он и лежит на западо-северо-западе отсюда. Все сходится.
Остров Исосаари который мы намеревались обстрелять, среди ориентиров не значился, что и не удивительно. Финны по нему стрелять не собирались. Но даже без карты понятно, что наш район целей находился к востоку от батареи, примерно в диапазоне 1200-1800 тысячных. Так что для пристрелки направим стволы орудий точно на восток, а там уже посмотрим.
— Белов, ставь пятнадцать ноль-ноль.
Боец включил сервопривод башни и сосредоточенно всматривался в цифры, бегущие в окошке. Я тоже не отрывал глаз от шкалы, и когда стрелка подошла к цифре "16-00", над которой карандашом была дописана буква "R", скомандовал стоп. Эта пометка явно означала какой-то заметный ориентир на Исосаари.
— Готово, — последовал доклад. — По основной шестнадцать ноль-ноль.
Фельдфебель приглашающее махнул рукой, зовя нас наверх, но я вдруг остановился и уставился на нижнюю шкалу. Она была какой-то странной. И не тысячные, и не градусы, а черте что. Так, а ведь я недавно видел нечто похожее. На центральном командном посту батареи среди приборов лежал артиллерийский круг с непонятным лимбом. У него одна из разметок, разделенная на 1600 делений, шла в обратном направлении и была смещена на девяносто градусов.
Унтер на мой вопрос о странной оцифровке только виновато вытянулся:
— Вашбродие, не могу знать. Мое дело механизмы, а как господа офицеры высчитывают цифры, мне неведомо.
О, сумрачный суомский гений! Кто же мне разъяснит, что это тайна? Ну да ладно. Хватит нам и обычной шкалы. Пора двигать дальше.
Когда я поднялся на орудийный уровень, который до этого осматривал лишь мельком, то остановился, как завороженный. Мне уже доводилось видеть и маленькие пушечки и здоровенные гаубицы, как наши, так и немецкие, но то, что находилось в башне, не походило ни на одно орудие. Это скорее выглядело как станок. Электродвигатели, трубы, шланги, вентили, здоровенные гайки, валы, цепные передачи, шестеренки, тросы и рычаги не вызывали никаких ассоциаций с артиллерией. Честно говоря, если бы я заранее присмотрелся к этой мешанине механизмов, то оценил бы свои шансы разобраться в них как безнадежные.
Наша маленькая компания разбрелась по башне, заглядывая во все углы. Зайдя за перегородку, разделявшую заброневое пространство пополам, Михеев радостно известил меня, что нашел второе орудие. Вот обрадовал, мне бы с одним сначала разобраться.
— А просторно тут у вас, — заметил я унтеру.
— Башню брали от четырнадцатидюймовки, так что места много. Но пора расчехлить орудия и расставить номера по постам.
И верно, нечего зря время терять.
Фельдфебель вывел нашу команду на крышу башни, и под его руководством бойцы начали стаскивать со стволов масксети и чехлы, открывать колпаки прицелов вертикальной и горизонтальной наводки и протирать объективы.
Наша башня, замаскированная под сарай и закрытая со всех сторон досками и листами фанеры, выглядела несерьезно, но избавленные от маскировки стволы, грозно смотрящие в сторону Исосаари, внушали уважение. Один залп, и они разнесут любой вражеский дот.
Вот только даже в бинокль мне было трудно разглядеть на острове какие-нибудь видимые цели. Над Исосаари периодически вспыхивали зарницы, но куда стрелять, было совершенно непонятно. Правда, в комнате управления огнем есть большая карта окрестностей Хельсинки, но этого мало. Нужна разведсхема Исосаари, а ее у меня нет. Впрочем, не беда. Эта схема есть у корректировщиков артогня, засевших на вышке, вот они и дадут мне наводку.
Дальнобойная артиллерия вообще редко привлекается к поражению наблюдаемых целей. Обычно она применяется для выполнения задач в глубине обороны противника. Так что цель в визир наводчика я вряд ли увижу, как и результат обстрела. Впрочем, при желании можно забраться на вышку и наблюдать оттуда.
Закончив все дела наверху, унтер провел краткий румтур по башне, и его сразу же засыпали вопросами:
— Вот это что за трубочки на казеннике?
— Система продувки ствола, — поспешил я блеснуть своей эрудицией. — Чтобы всю башню не заполнило дымом, после каждого выстрела ствол обязательно продувают сжатым воздухом.
— Верно, верно, — покивал фельдфебель, — иначе канониров потравит. Да и ствол от нагара следует очищать. — Вот вентили, вот баллон, вот манометры системы продувки. Но тут все настроено и проверено.
— А что за огромная линейка?
— Угломер прицела вертикальной наводки
— А это?
— Переговорная труба, ведущая к перегрузочному посту. Снимаешь с трубы заглушку, и можно говорить.
Несмотря на кажущуюся сложность, управляться с орудиями оказалось не так уж и трудно, если все уже отлажено и проверено. Да и людей много не требовалось. Рядом с каждой пушкой находился пульт управления механизмами заряжания, а впереди за выгородкой прятался закуток вертикального наводчика, вот и все посты.
Физических усилий наводка двенадцатидюймовок тоже не требовала. Конечно, вертикальное наведение орудий, как и горизонтальное, можно при необходимости производить вручную. Но сейчас все розмахи сняты. Рукоятки ручного привода затвора тоже убраны за ненадобностью. Вот если отключат электричество, тогда действительно начнется морока.