В этот раз грохнуло не в рощице, а прямо посреди капониров, а вслед за первым адским грохотом эхом прогремела еще целая серия взрывов.
Хорошо укрепленный КНП, тщательно обвалованный и выложенный снаружи огромными камнями, можно было уничтожить лишь прямым попаданием крупного калибра, и взрыв в полусотне метров особого вреда ему причинить не мог. Но в наполненном пылью, дымом и грохотом помещении было жутко. По крыше непрерывно барабанило что-то очень тяжелое, в смотровые щели влетали мелкие камушки и сверкали нехорошие зарницы. Не все артиллеристы смогли спокойно перенести кошмарный обстрел. Некоторые впали в ступор и скорчились, зажмурившись на полу. Но были и те, кто сразу же после взрыва снова поднялись и заняли свои посты.
Встав, пошатываясь, на ноги, и машинально отряхнув пыль, Зиллиакус едва ли не бегом метнулся к столу телефонистов. Юхани, отвечавший за связь с батареей "B" уже проверил телефон. Догадавшись по губам, что майор произнес слово "связь", телефонист истово закивал и протянул командиру трубку. Схватив ее, комбат попытался что-то сказать, но закашлялся. Наконец, с трудом переведя дыхание, майор истошно прокричал:
— Куйвасаари захвачен. Немедленно открыть по нему огонь!
о. Куйвасаари
Проутюжив ближайшую финскую батарею и получив, наконец, от вернувшегося Леонова подробную карту, я задумался, выбирая следующую цель. Вот еще две большие батареи на дальнем конце острова, а вот, совсем рядом с уже разгромленной огневой позицией, находится командный пост, и с нашей стороны он должен хорошо просматриваться. Вот влепить бы по нему прямой наводкой полутонным снарядом.
Однако, Алексей принес не только карту, но и какой-то пакет, нехорошее содержимое которого он начал изучать, сверяясь с шифровальным блокнотом.
Не ожидая от послания ничего хорошего, я подозрительно ткнул в бумажку пальцем:
— Это что такое?
— Шифровка из особого отдела дивизии.
— Нашли время. И долго расшифровывать?
— Не, тут лишь несколько слов переданы шифром, да отправитель с получателем заменены кодовым номером. Все, уже готово, — окинув взглядом соратников, не все из которых служили в нашей дивизии, Леонов, задумался, но решил, что скрывать нечего. — Помнишь, в Эстонии пропал штрафник Бабаев. Так вот, он перебежал к немцам и дает показания.
— Досадно, но чего особисты от нас хотят?
— Просят припомнить, какие важные сведения Бабаев мог знать и сообщить фрицам.
— Да что он там мог… — раздраженно начал я, и вдруг, вспомнив кое-что, осекся. — Авдеев, радируй в дивизию прямым текстом: Бабаев мог догадаться, что нашу дивизию скоро перебросят в Финляндию.
Но Павел не отозвался и с напряженным лицом вслушивался в трубку, а потом вдруг заорал в нее так, что корректировщики на башне могли услышать его и без телефона.
— Вышка, мать вашу! Толком доложите, что у вас там стряслось!
Матиас Хакала когда-то клял свою судьбу за то, что вырос он невысоким и тщедушным. Зато из-за хлипкого телосложения в тридцать девятом его не взяли в армию, приписав во вторую категорию, а после лишь раз призывали на сборы. Правда, в июне сорок первого, когда перед большой войной в Финляндии объявили всеобщую мобилизацию, Матиаса все-таки призвали. Но все равно не отправили к границе, а определили в столичную береговую батарею. Штат подразделения, расположенного в далеком тылу, был неполным, и солдат, зачисленный в хозяйственное отделение, служил и плотником, и повозочным, и младшим поваром, а порой и помощником слесаря в оружейной мастерской. Служба не тяготила, похлебки и каши с картошкой худенькому парнишке хватало досыта, а война шла где-то далеко. Одним словом, живи да радуйся. Но в одну неладную ночь всех солдат в казарме разбудили невесть откуда свалившиеся немцы, а после согнали в солдатскую столовую, позволив только наспех одеться.
Матиас ничего не понял, но особо не волновался, хотя вокруг слышалась стрельба. Кто там с кем воюет, непонятно. Наверно, немцы отражают советский десант. Не доверяют союзникам, но оно и к лучшему. Пусть сами сражаются, а мы целее будем.
Флегматичный, как многие хуторяне-суомцы, Хакала присел в уголочке, спокойно пожевал табак и даже умудрился задремать, словно бывалый фронтовик, не обращающий внимания на канонаду. Однако он подскочил, как и все пленные, когда раздался громовой выстрел со стороны орудийной башни обуховок.
Офицеров и фельдфебелей конвоиры предусмотрительно поместили отдельно, если только не расстреляли, однако в столовой, превращенной в тюрьму, находилось несколько сержантов, принявших на себя командование. Коротко посовещавшись, они мельком осмотрели заключенных и остановили выбор на Хакале.
Парня схватили за руку и потащили в подсобку, на ходу всучив рукавицы и нахлобучив теплую шапку. Матиас перепугался, но вбитая за время службы субординация не позволяла задавать вопросы, и он послушно шел, куда его вели.
Хакала подвели к маленькому оконцу, расположенному почти под самым потолком, и только тогда он понял, чего от него хотят:
— Мне нужно пробраться в штаб батальона на Исосаари, да?
Немолодой уже капрал Турунен, призванный из запаса и пользующийся, благодаря своей рассудительности, авторитетом даже среди старших по званию унтеров, одобрительно хлопнул парнишку по плечу:
— А ты не трус. Вижу, мы не ошиблись в тебе, и это хорошо. Мало кто может протиснуться в эту форточку, и мало кто вел себя в эту ночь так хладнокровно, как ты. Но в батальон ты не пойдешь. Красные накинулись на Исосаари большими силами. Наверно, целую армию бросили в наступление, и до утра там не останется ни одного человека. Поэтому пойдешь в Хельсинки. Возражения есть?
Матиас понятия не имел, как проберется через посты, но спорить с обладателем лычек не смел.
— Нет возражений, — довольно хмыкнул капрал. — Ну, тогда слушай. Русские прошли на Куйвасаари в немецкой форме и потому захватили врасплох. Это бы ничего, пленных они не расстреливают. Но красные сумели зарядить двенадцатидюймовки. А палят они куда?
— По Исосаари, — предположил солдат.
— Верно, а тамошние батареи сейчас начнут стрелять в ответ, то есть по нам. Мы видели в окна, как русские сразу забегали, начали переводить своих раненых в старый артсклад, а пехотинцев прятать по укрытиям. Наши тоже стали кричать, просясь в убежище. Повести нас, конечно, никуда не поведут, но зато конвоиры с пулеметом вышли из домика, в котором грелись, и заняли позицию напротив дверей. Теперь никто не увидит, как ты прошмыгнешь на задний двор. К северу сразу не иди, сделаешь крюк через батарею. Когда она стреляет, часовых убирают подальше, это я точно знаю. А там уже доберешься по льду прямо к Хельсинки.
Сержант-зенитчик Нурми, во время разговора торопливо чиркавший карандашом в блокноте, подсвеченном фонариком, и, наконец закончивший свои записи, вырвал несколько страниц и запихал их посыльному в нагрудной карман:
— Отдашь командованию, а на словах в точности передашь все, что тебе говорили.
Убедившись, что солдат готов к выполнению важной миссии, Турунен скомандовал своим зенитчикам. Сильные руки, привыкшее поднимать тяжелые снаряды, легко приподняли Матиаса и, просунув в окошко, бережно опустили вниз, так что он мягко упал на руки. Вслед ему упал длинный столовый нож, а Турунен, выглянув в оконце, показал жестом, что этим ножом нужно будет сделать с часовым при встрече.
Замерев на снегу, Хакала медленно огляделся. Русских пулеметчиков отсюда действительно было не видать, и парнишка на четвереньках быстро пробежал метров двадцать, пока не очутился на протоптанной тропинке, ведущей вдоль берега. Здесь он снова замер и покрутил головой.
Недалеко виднелся странный угловатый танк – маленький, но с большой башней. Его поставили над старой стрелковой ячейкой, перед бруствером, прикрывающим с моря. Из окопчика под днищем танка поблескивало пламя – танкисты в морозную ночь прогревали двигатель, чтобы он мог быстро завестись. Самих же советских солдат видно не было. А если они где и прячутся, то должны пялиться не вглубь острова, а в море или в сторону Исосаари.
— И это хорошо, — мелькнула у Матиаса мысль, — потому что резать часовых он не обучен, да и вряд ли бы справился.
Дальше Хакала передвигался пригнувшись, быстрыми перебежками, благо, канонада возобновилась, и хруст веток никто не слышал. Отбежав к югу, подальше от казарм и домиков, Матиас повернул к батарее и перебежал булыжную дорогу, но дальше пошел спокойно, как будто ни от кого и не убегал. Но, как и обещал капрал, ни одной живой души возле капониров не наблюдалось, что и немудрено. Когда гаркала огромная пушка, от грохота сотрясался воздух, летели ветки, а уши закладывало даже через шапку.
Матиас, подозрительно высматривающий караульных, едва не прошел мимо Тату Сихво, лежащего под деревом. Но, заметив пленного, солдат радостно ахнул. Если он вызволит из плена унтер-офицера, то наверняка получит в награду отпускное удостоверение и окажется дома, а лучше еще дальше, как можно дальше от фронта. Например, в Кеми, где у него живут родственники. С такой теплой мыслью Матиас коршуном набросился на фельдфебеля и, достав нож, принялся резать веревку, стягивающую руки Сихво.
Однако, вместо выражения признательности унтер задергал руками так, что порезал себе запястья, и яростно зашипел:
— Стой, дурень. Если меня не найдут здесь, то отправят погоню. Уходи сам. Только подожди минуту. Как тебя там, Матти, передашь от меня в штаб пару слов, чтобы там узнали, что у нас приключилось.
Сихво скороговоркой коротко пересказал события нелегкой ночи, напрягая голос, чтобы Хакала его услышал, пока рассказ не прервал гулкий звон со стороны наблюдательной вышки. Матиас разглядел сноп искр, высеченных снарядом, отрикошеченным от толстенной стены башни.
— Началось, — буркнул себе под нос Хакала и, не дослушав унтера, помчался к западному берегу острова. Наслушавшись баек от бывалых артиллеристов, он вовсе не желал оказаться под гаубичным обстрелом, после которого от него найдут лишь латунные пуговицы.