Оглядев зал, я попытался угадать, какие еще гении скрываются среди этих студентов и просто школьников, с нетерпением рвущихся в бой. Потом меня что-то торкнуло, и я подозрительно спросил:
– Как фамилия Александра?
– Шелепин, наш инструктор комсомола.
– Он уже не инструктор, – поправила строгая девушка в залатанной гимнастерке, сидевшая с нами рядом, – а секретарь городского комитета комсомола и заведующий военным отделом.
Так вот с кем мне пришлось поручкаться – с самим будущим председателем КГБ «железным Шуриком». Личность он очень даже известная. При нем грозный Комитет поменял свои приоритеты и почти полностью переключился на международные дела, оставив внутренние МВД. Да и саму работу госбезопасности он реорганизовал, создав централизованное управление. Так, вспомним, чем еще отличился нынешний юный комсомолец. Попытался освободить из тюрьмы Судоплатова, других разведчиков, а заодно и Василия Сталина. Создал «группу Шелепина». Она, в частности, протежировала знаменитому писателю Иванову, которому в далеком будущем предстоит написать культовую «Русь изначальную». Еще уламывал Политбюро, чтобы больше производили товаров народного потребления, правда, безрезультатно. Ну все, мальчик, ты попался.
Не подозревая, какую участь я ему готовлю, секретарь горкома уже с силой тряс нам руки.
– Благодарю вас, товарищи. Если позволите, нам хотелось бы еще раз пригласить вас на встречу. Как вас можно будет найти?
– Полагаю, нам с вами скоро еще предстоит встретиться, – загадочно ответил я, сделав многозначительное лицо.
– Что это вы за цирк вчера устроили на заводе? – кипятился майор госбезопасности, едва не потрясая кулаками.
– Простите, Василий Николаевич, а в чем проблема, – искренне удивился я. – Все заслуги принял на себя Леонов, а на меня никто внимания не обратил. Скрытность и конспирация прежде всего.
– Но зачем же вы там обсуждали устройство ракет? Я еще понимаю, на электромеханическом заводе, где они и делаются. Но на «Компрессоре» собирают гвардейские минометы «Наташи», а вы выставили конструкторов идиотами. Сейчас все только и говорят о том, что простой пехотинец, приехавший с фронта, сразу придумал то, до чего конструкторское бюро не могло додуматься.
– Если так заботитесь о конструкторах, – обозлился я, – то почему держали их в туполевской шарашке?
– Ну почему же, Туполева еще в июле освободили и восстановили в правах, и все тридцать человек его группы тоже. Остальных позже, когда они закончили свои самолеты.
– Да нет, я имею в виду, что конструкторов три-четыре года держали в заключении, причем почти всех.
– Ну, про всех вы ошибаетесь. Заметьте, что, например, у Ильюшина практически никого не арестовали. Но в общем, вы, конечно, правы. Вот того же Королева совершенно напрасно осудили, и я этого не одобряю. Но вы знаете, что многие люди давали на него показания, и в том числе Глушко.
– Их заставили.
– Увы, да. Ежовские следователи ни с кем не миндальничали. Я с Туполевым разговаривал, бить его, правда, не били, но почти год в тюрьме сидеть это не сахар. Да и следователи заставляли конструктора подолгу стоять, а ведь он уже не молодой и здоровьем похвастать не может. А потом и вовсе сказали, что посадят его жену, и действительно арестовали ее для дознания. Так что в конце концов Туполев не выдержал и тоже подписал показания. Но все же я считаю, что он получил по заслугам.
– Это из-за холодильника?
– Что? А, вы имеете в виду холодильники, плащи и шубы, которые конструкторы привезли из Америки? Нет, как раз в этом их никогда не обвиняли. Контейнер с вещами привезли совершенно официально, и тут никаких претензий к ним нет. Но вот относится Туполев к советской власти не очень лояльно. Он не таясь расхваливал западный образ жизни, даже в партию отказывается вступать. Мое мнение, что как раз он-то и заслужил наказание.
– Все равно нельзя так поступать с конструкторами, – продолжал я упрямо гнуть свою линию.
– Ну ладно, оставим в покое прошлое, его все равно нельзя изменить, – примирительно предложил майор, не желая продолжать дискуссию. – Так вот, товарищ Сталин поручил мне узнать…
Назвав это имя, Куликов даже сделал движение, собираясь привстать, и посмотрел на портрет, висящий над моим рабочим столом. Заметив мой ироничный взгляд, он нахмурился и начал читать нотацию:
– Высшую власть надо уважать. Без лизоблюдства, конечно, а так, как вы, например, уважаете своего комполка Козлова.
– Я-то уважаю, а вот почему ему очередное звание не присвоят? Ведь есть за что.
Куликов озадаченно посмотрел на меня, недоумевая, почему я сегодня такой ершистый:
– Так ему же дали майора, разве нет?
– Но командует-то он полком.
– Вот черт, – гэбэшник с досадой поискал вокруг, чем бы хлопнуть об стол, и в итоге выбрал своей жертвой блокнот. – Кто тут минуту назад толковал о скрытности и непривлечении внимания? Если капитану сразу присвоят звание полковника, то кое-кто этим очень сильно заинтересуется. Но не сбивайте меня с мысли.
– Мы говорили об уважении к власти.
– Да, верно. Надеюсь, вам еще придется посетить Кремль, встретиться с руководством страны, и там вы почувствуете такое волнение и трепет…
– Мне уже приходилось бывать в кабинете Сталина, – пожал я плечами, – и даже сидеть на его стуле. Но что-то особого трепета не чувствовалось.
– Это когда? А, в будущем.
– Да, в Самаре. Там сохранился правительственный бункер, куда водят экскурсии.
– Нет, это не то. Да там Сталина никогда и не было, правильно? Он же всю войну оставался в Москве. Но вернемся к главному. Из ваших рассказов товарищ Шапошников сделал вывод, что в течение войны количество фронтов увеличивалось, хотя управление войсками уже было хорошо налажено.
– Да, присутствовала такая тенденция, и думаю, совершенно правильная. Было сформировано четыре Украинских, три Белорусских и три Прибалтийских фронта.
– Значит, вы поддерживаете идею разделения фронтов и их разукрупнения?
С важным видом, еще бы, маршалы советуются со мной, как им управлять фронтами, я солидно ответил, медленно роняя слова:
– Да, считаю это целесообразным в нынешней обстановке.
Услышав долгожданный ответ, майор спешно удалился, оставив мне конверт с новыми заданиями. Наверно, собирался выступить на очередном совещании Ставки.
Ближайшие дни пролетели незаметно. Батальон наш еще не прибыл, работа была нетяжелая, и каждый вечер я проводил с сестрами Жмыховыми, искренне радуясь возможности поболтать с Зоей. Аня тоже была приятной в общении, к тому же оказалась очень начитанной, так что с ней мы также подружились. Я решил свести ее поближе с Леоновым, но он не спешил завязывать серьезных отношений, тем более что при его регалиях выбор у него был обширный.
В театр меня, конечно, все же затащили, и я послушно отсидел до конца представления, глазея больше по сторонам, чем на сцену. Хотя публика собралась солидная и достаточно интеллигентная, но сидели все в головных уборах и верхней одежде, уж слишком холодно было в зале. Хуже всего пришлось актерам. Много свитеров и кофточек под сценический костюм не засунешь, и я не знал, смеяться или плакать, когда актриса обмахивалась озябшими руками, заявляя: «Как жарко тут у вас», хотя у самой пар шел изо рта.
Видимо, мое равнодушие к Мельпомене, или как там зовут театральную музу, не осталось незамеченным, и меня переключили на кинематограф. Первый же поход в кино удивил нас всех. Мы, естественно, ожидали что-нибудь патриотическое, вроде «Суворова», но когда увидели афишу, то встали столбом, изумленно рассматривая ее.
– Комедия! – совсем по-детски взвизгнула Зоя и от счастья с восторгом захлопала в ладоши.
Фильм назывался «Сердца четырех», и был снят в этом году, но из-за войны его положили на полку. Предполагалось, что до конца боевых действий комедий в прокате не будет, но теперь правительство решило иначе.
Понятно, что очередь не только за билетами, но и к администратору была немаленькая, но контрмарочки, извлеченные Леоновым, оказались волшебными, и мы заняли самые удобные места в середине зала. Не знаю, может быть, сюжет и не был смешным и оригинальным, но у истосковавшихся по мирной жизни зрителей фильм пошел на ура. Несколько раз киномеханику даже пришлось отматывать пленку назад и повторять интересные сцены заново. Правда, Леонов, слишком привыкший высматривать своим цепким чекистским взором малейшие мелочи, время от времени ворчал:
– Почему у троллейбуса четвертый номер, если на остановке написано 33? Почему это у полковника только три шпалы? Фильм же начали в прошлом году снимать.
Не отставала от него и Аня, замечавшая недочеты уже с точки зрения студента, и тоже недовольно бурчавшая:
– Странно, Галина же заявила, что диссертацию она только пишет, а на обложке ее книги написано «доцент». И задачу как-то странно решили. Надо же хотя бы уточнить, что решение правильно лишь при положительных значениях переменных.
Меня все эти киноляпы не волновали. Единственное, что не давало покоя, это тайна отсутствия портретов и бюстов Сталина. Когда-то мне пришлось посмотреть по телевизору этот фильм, но в то время меня больше интересовала история вообще и культ личности в частности. И вместо того, чтобы следить за перипетиями сюжета, я высматривал признаки того самого культа и с удивлением их не находил. Теперь же загадка разрешилась. В моем времени безжалостная цензура вырезала все лишние кадры, которые здесь сохранились в первозданном виде. Портреты вождей находились на своем законном месте, так же, как в наше время в правительственных учреждениях висят портреты Президента.
Воздушные тревоги сеанс ни разу не прерывали, и впечатление от картины не испортили, так что вышли мы из кинотеатра полные эмоций, положительных, конечно. Правда, между нами разгорелся спор, правильно ли поступили герои картины, поменявшись девушками. Честно говоря, я таких поворотов событий от советского фильма не ожидал. Сначала герои влюблены в одних героинь, потом целуются уже с другими. Но, в конце концов, они же все неженатые и незамужние и могут делать, что хотят.