– Напрасно опасаетесь.
Коротко, в двух словах, я поведал легенду, отработанную для непосвященных, о своих заморских похождениях в Америке, где мне удалось подсмотреть множество современных технических секретов.
Выслушав мои побасенки, Андреев оттаял и облегченно расслабился. Вместо прожженного авантюриста он увидел во мне скромного инженера, делающего нужную стране работу, и нарком заявил, что не смеет больше задерживать. Но к этому времени у меня самого появились вопросы. До сих пор мои помыслы занимали только танки с самолетами и стрелочки на картах, а вот логистикой я не интересовался, и видимо, совершенно напрасно. Мало иметь дивизию, пусть даже укомплектованную и оснащенную. Воинское соединение само по себе ничего не стоит, если его вовремя не доставить в нужное место, где оно сможет выполнить свою задачу. Да, впрочем, отправить дивизию – это лишь полдела. Для нее ежедневно нужно посылать эшелоны с продовольствием, сеном, горючим, стройматериалами, пополнением, не говоря уже о боеприпасах. А еще санитарные поезда, плюс снабжение тыловых подразделений. И потом, чтобы эти боеприпасы изготовить, сколько раз нужно гонять выгоны с рудой, коксом, селитрой и много еще с чем. Так что настала моя очередь задавать вопросы:
– Скажите, товарищ Андреев, а почему у нас не хватает подвижного состава? Ведь с оккупированных территорий его старались полностью эвакуировать.
Тяжело вздохнув – то ли удивляясь глупости собеседника, то ли от огорчения сложившейся ситуацией, бывший нарком отложил трубку телефона, за которую уже было взялся:
– С арифметической точки зрения вагонов действительно стало больше, это так, – начал он терпеливо объяснять. – Но и число поездов, находящихся в движении, возросло втрое по сравнению с предвоенным периодом. А ведь еще следует учесть потери от ударов авиации противника.
– Неужели втрое? – не поверил я. – Откуда такие цифры, если производство упало, а, следовательно, необходимость в перевозках снизилась?
– Производство – да, но сильно возросла воинская погрузка, причем крайне неравномерно. Если средняя цифра – тридцать процентов от перевозок, то на самых западных дорогах ее доля составляет восемьдесят пять процентов. Отсюда перегрузка транспортных магистралей. И учтите, что ремонтная база сократилась. Хотя мы и смогли эвакуировать большую часть деповского хозяйства и оборудования паровозоремонтных заводов, однако все это еще нужно перебазировать и смонтировать, а потери от бомбежек просто огромные. К тому же скорость движения сильно упала из-за перенасыщения дорог подвижным составом, хотя иногда до половины эшелонов идут сдвоенными. Другая проблема – не хватает угля. Донбасс эвакуируется, подмосковный угольный бассейн после бомбежек работает вполсилы, а Кузбасс и дороги на восток перегружены. Перешли на дрова, из-за чего тяговое плечо сократилось, а дровяные склады вдоль всей дороги создать еще не успели. На паровозах наращивают тендер, но для переоборудования всех локомотивов тоже нужно время. Железнодорожники собирают кусочки угля на путях, чтобы хотя бы маневровые паровозы снабдить топливом, даже из дома приносят. Со складов угольную пыль выгребли, хотя толку от нее чуть. В ход уже идут опилки и шлакоотсев. Специалистов мало, уж очень многих призвали в армию. И не только сцепщиков и стрелочников, но и ремонтников. Бригады сами ремонтируют локомотивы.
Эх, садовая я голова, ведь читал же когда-то, что только в 1943-м железнодорожников демобилизуют из армии, и ничего об этом не доложил.
Между тем Андреев продолжал перечислять проблемы, свалившиеся на транспорт с начала войны:
– Нагрузки на технику выросли, а нормы пробега между промывками и подъемочным ремонтом приходится увеличивать. А тут еще постоянные наступления. Нет, вы не подумайте, наступление – это замечательно, но ведь немцы перед уходом все взрывают, и дороги приходится строить практически заново. И заметьте, это притом, что поставки материалов уменьшились, а ведь нам еще нужно устранять повреждения колеи прифронтовых дорог после бомбежек, строить обводные пути, да еще постоянно сооружать новые линии, например, Архангельск—Беломорск. Скрепления и рельсы со второстепенных путей давно поснимали, и в ход уже идут короткие обрубки, но этого совершенно недостаточно.
Бывший нарком еще долго перечислял проблемы, и меня от этого разговора как ушатом холодной воды облили. Выйдя на улицу, я в задумчивости остановился, вперив невидящий взор в небо. Есть о чем подумать. Например, как упростить систему перевозок. Как программист, мог бы придумать какой-нибудь алгоритм, но уж очень я далек от этой специфики. Надо попробовать что-нибудь вспомнить, но в голову ничего не идет. Первое и, пожалуй, единственное, что всплыло из памяти, это устранить дублирование функций управления дорогой. Лишь в сорок втором правительство решило создать центральное управление и передать ему руководство движением поездов. Значит, внедрив данную инновацию сейчас, мы получим положительный эффект на несколько месяцев раньше. Но как бороться с большим количеством переадресовок, ведь не всегда же возможно формировать составы с прямыми маршрутами. И как оптимально регулировать поезда по степени их важности? Вопросы, вопросы. Что же я раньше ими не задавался?
Очередное собрание в кабинете Сталина трудно было назвать официальным словом «совещание». Скорее, сборище заговорщиков. Никакого названия узкий кружок посвященных пока не получил. В случае необходимости Поскребышеву просто говорили обзвонить товарищей из «того списка». Зачем и почему нужно собирать людей из разных ведомств, секретарь Верховного, естественно, не спрашивал.
Атмосфера на собрании посвященцев была сугубо неформальной, подобно конспиративным сходкам революционеров. Никто не объявлял заседание открытым, не назначал порядок выступления докладчиков и не стенографировал. Все, у кого были интересные мысли, просто делились своим мнением.
На этот раз посвященцы собирались обсудить международную обстановку и ждали только Молотова, который должен был вскоре подойти. Однако у Берии тоже имелось сообщение для собравшихся. Пошуршав бумагами, нарком внудел встал и, откашлявшись, попросил слова.
– Пока докладчика нет, я, пользуясь паузой, скажу пару слов по одному вопросу. Как вы помните, мне поручили разыскать Резуна-старшего, чтобы попробовать выяснить, какие ошибки мы допустили в воспитании следующего поколения, и почему перспективный офицер, в смысле его сын, встал на путь предательства.
Незначительный в настоящее время вопрос о Резуне обещал стать очень важным в будущем, и посвященцы приготовились внимательно слушать. Только Рокоссовский, не выдержав затянувшейся паузы, нетерпеливо спросил, что же дали исследования психологов.
– Дело в том, – смущенно улыбнулся Лаврентий Павлович, – что поиски несколько затянулись. Поначалу задача представлялась крайне легкой. Этот самый Виктор Богданович пози-ци-они-ровал, – ввернул новомодное словечко нарком, – себя как полного знатока всех дивизий, а уж про соединение своего отца должен был знать всё. Как нам сообщил попаданец, отец Резуна воевал летом сорок первого в пятой армии. Номер дивизии и корпуса Андреев, к сожалению, не помнит, но где-то рядом находилась двухсотая дивизия Людникова. Согласно данным перебежчика, за несколько дней до начала войны дивизия его отца начала выдвижение к границе, и уже двадцать третьего приняла бой.
– Так почему же вы не смогли найти? – удивился Куликов. – Армия известна, и фамилия редкая.
– К сожалению, привычка Резуна-младшего лгать всегда и во всем и тут не дала сбоев. Он даже своего родного отца не пожалел и все переврал, а скорее, просто действительно не знал. Ведь, разумеется, никакого доступа к Центральному архиву у него быть не могло, да и времени для исследований у простого курсанта не нашлось бы. Поэтому, основываясь на вышеуказанных сведениях, разыскать Резуна не удалось. Тогда мы решили расширить круг поиска. Двухсотая дивизия – это 31-й корпус. Ближайшие его соседи – девятый и двадцать второй мехкорпуса. И там ничего. Наконец, разослали запросы во все действующие армии, и вот что выяснили: Резун Богдан Васильевич служил в 140-й дивизии 36-го корпуса шестой армии, а вовсе не пятой. На войне с 28 июня. 20 сентября переведен на западный фронт, хм, почти одновременно с попаданцем, а в ноябре его дивизион перебросили на северо-западный. Отзывы командования и подчиненных исключительно положительные.
– И что же получается, – задумчиво и почти растерянно вопросил Сталин, – гора родила мышь? Можно понять, когда к врагу сознательно переходят бывшие нэпманы, дворяне и кулаки. Также естественно, что многие бойцы, оказавшись в плену, просто хотят спасти свою жизнь. Но почему вот так, в мирное время, человек с очень перспективным будущим бросает все и бежит за кордон?
– Привык к сладкой жизни за границей, – пожал плечами Берия, – а тут подходит к концу срок пребывания в посольстве. Вот и все.
Сталин разнервничался настолько, что за отсутствием любимой трубки начал грызть карандаш. То, что его младший сын Василий вырос избалованным, он уже и сам видел, тут никакие послезнания не нужны. Как же тут не волноваться.
Неловкую паузу очень вовремя прервал появившийся Молотов. Он немного удивился, когда Верховный попросил у него сигарету и закурил, но дипломатично не подал виду.
Уточнив, что никого больше ждать не нужно, наркоминдел перешел к освещению будущих событий в Азии, а точнее, к «жемчужине» британской короны:
– Пока Индия японцам не по зубам, – начал Молотов, отступая при этом от сухого официального стиля. – Но за зиму они разгромят колониальные войска в Бирме, а весной полностью очистят страну от англичан.
Сталин нетерпеливо махнул рукой, это он и так знал. Но, не обращая внимания на жесты Верховного, нарком невозмутимо продолжал:
– После оккупации Бирмы коммуникации японцев сильно растянутся, войскам потребуется пополнение, так что подготовить наступление на Индию быстро не получится. Но вот что мы уточнили у попаданца незадолго до того, как он исчез в неизвестном направлении. С одной стороны, японцы понимают, что неподготовленное наступление при плохо организованном снабжении – это самоубийство. Волнения индусов, конечно, несколько сковывают англичан, но японское командование не слишком полагается на этот фактор. Но с другой стороны, им совершенно ясно, что,