Но сюрпризы в воздухе еще не закончились. До сих пор мне не приходилось видеть нашу авиацию, а теперь, когда она была не очень то и нужна, появилось сразу три истребителя. Обернувшись на радостный крик наблюдателя к другому окну, я поднял бинокль, гадая, смогу ли отличить на большом расстоянии МиГ от «Яка». То, что это ни то и ни другое, стало ясно сразу. Древние бипланы с изогнутыми крыльями могли быть только «Чайками». Интересно, как они смогли уцелеть в горниле войны?
Несмотря на маленькую скорость и слабенькое вооружение, И-153 смогли задать немцам жару. Закрутив крутые виражи, они принялись расстреливать фрицев с разных сторон, не давая им времени опомниться. Сразу после начала стремительной атаки всполошившиеся «лаптежники» бросились врассыпную. Несколько особо упрямых попытались построиться в круг, за что тут же были наказаны. Не обращая внимания на удирающих бомберов, истребители дружно навалились на оставшихся и совместным огнем сбили одного из них. После этого у немцев героев уже не осталось, и через минуту над Торопцом не осталось ни одного вражеского самолета. С исчезновением «юнкерсов», затихшее ненадолго сражение возобновилось с прежней силой.
В то время как мы выкуривали немцев на своем участке, наши соседи справа прошли через Вознесенское кладбище и заняли западную окраину, застроенную в основном деревянными домами. Там они соединились с партизанским отрядом, который наше командование привлекло к штурму города. Теперь направление наступления изменилось, и мы развернулись фронтом на восток, чтобы освободить центр города. Прямо перед нами находилась церковь. Если верить карте, Казанская. Она возвышалась над окрестными домами и, естественно, немцы сделали ее своим опорным пунктом. Выбить их оттуда с ходу не представлялось возможным. Древнее здание, очевидно, построенное еще в допетровское время, хотя и было украшено красивым декором, но своим видом больше напоминало крепость. О его церковной принадлежности говорила только маленькая главка с луковкой, венчавшая крышу. Массивно-тяжелая, квадратная в сечении башня и толстые стены как будто специально планировались для обороны. Вполне возможно, что при его постройке действительно учитывалась такая возможность. Тогда недалеко отсюда проходил рубеж русских земель, и над городом постоянно висела угроза нападения поляков или шведов.
Собрав командиров взводов, я стал разрабатывать с ними план атаки.
– Может, запросить артподдержку, – предложил Кукушкин. – Здание высокое, корректировщику батареи оно должно быть видно, так пусть накроют его гаубицами.
Разрушать памятник архитектуры, переживший недавнюю борьбу с религией, очень не хотелось. Кстати, в этом небольшом городе, с населением всего пятнадцать тысяч человек, насчитывалось с десяток каменных церквей, хотя наверняка большинство из них было закрыто. Впрочем, разрушить его не так-то и просто.
– Нет, – отклонил я предложение младлея. – Эти стены 105-миллиметровые снаряды не возьмут. Придется брать штурмом. В принципе, ничего сложного. Согласно донесениям, там засело не больше пяти-шести фрицев. Установим пулеметы в ближайших зданиях и не дадим им даже носа высунуть оттуда.
Исправных пулеметов, относительно свободных и снабженных боекомплектом, нашлось целых шесть штук. Остальные были очень нужны на других участках, и снимать их оттуда не стоило, да и полдюжины вполне достаточно. Из тыла к нам все время приносили новые ящики с боеприпасами, так что патроны можно было не экономить. Пулеметчики держали под прицелом окна храма и придела, стреляя, как только замечали малейшее шевеление. Два ротных миномета засыпали минами подходы к храму. Вряд ли они могли нанести какой-нибудь ущерб немцам, но такая задача им и не ставилась. Дымом от взрывов мин заволокло окна, ограничивая фрицам обзор, а большего и не требовалось.
Под таким прикрытием десяток красноармейцев смогли подбежать к церкви. Минометный обстрел прекратился, но пулеметы продолжали строчить, перейдя на огонь длинными очередями. Окна были закрыты решетками, но подойдя к ним вплотную, бойцы смогли забросить в них гранаты. Сержант, руководивший штурмом, помахал над головой руками, подавая знак пулеметчикам, чтобы они прекратили огонь. Примерно полминуты ничего не происходило, но, судя по всему, сержант вел переговоры с оставшимися в живых немцами. Скорее всего, его лексикон ограничивался простейшими фразами, но этого оказалось достаточно. Сначала медленно открылась дверь придела, и оттуда на четвереньках выползла серая фигура немца. В бинокль мне было видно, что он весь вымазан в крови, и наверняка не только в чужой. Затем из другой двери, ведущей уже в основное здание церкви, вывалилась тушка второго немца, тоже явно не похожего на целого и невредимого.
Заходить внутрь сержант пока не спешил. Сначала внутрь полетела очередная партия гранат, а уже потом туда ворвались бойцы с автоматами. К счастью, никаких сюрпризов там не осталось, и вскоре в этом важном опорном пункте расположились наши пулеметчики.
Между тем наладилась ситуация и на левом фланге. Второй роте пришлось атаковать площадь, на которой находилось сразу два храма, чьи ступенчатые силуэты возвышались над домами метрах в трехстах от нас. Однако, после того как артиллерия подавила последний вражеский пулемет, немцы не стали там задерживаться и отошли.
Третьей роте, продвигавшейся справа от нас, пока еще не удалось завладеть мостом, но зато она могла держать под прицелом все подходы к нему. Так что фрицы не могли ни получить подкрепления с того берега, ни отступить.
Безысходность ситуации стала для противника очевидной, и постепенно перестрелка начала стихать. Бросая оружие, немцы выходили с белыми флагами и поднятыми руками. Мост через Торопу противник взорвать не успел, и наши разведчики спокойно перешли на южный берег реки. Согласно их донесениям, в заречной части города врагов уже не осталось, так что сражение можно было считать законченным.
После боя ординарец подвел ко мне интеллигентного вида человека средних лет, с висящим на плече трофейным карабином и держащим в руках старую «мосинку».
– Это товарищ Коробов, – представил он мне его. – Участник партизанского движения, кандидат в члены ВКПб и к тому же очень образованный человек. Рекомендую взять его к нам на должность политического руководителя.
– Подождите, пожалуйста, в сторонке пару минут, – обратился я вежливо к новичку, а Авдееву яростно зашептал: – Я не против того, чтобы взять его в отряд, но зачем нам политрук, мы же раньше обходились без него.
– Вы там за границей были не совсем в курсе происходящего, – терпеливо начал объяснять чекист, – и наверно, привыкли к распространенному клише о злобных комиссарах. Политруки заботятся о личном составе, а в бою вдохновляют бойцов своим примером. Пока рота была маленькая и командного состава не хватало, на отсутствие политрука внимания не обращали. Но теперь вам не отвертеться.
– А как же в других странах? Вот англичане обходятся без политработников, и ничего.
– Действительно, ничего, – фыркнул сержант. – После первых же сражений они пошли сдаваться или бросились бежать домой, хотя вместе с французами их было гораздо больше, чем немцев. Только представьте себе, всего за несколько недель полтора миллиона этих союзничков сдалось в плен. Вояки хреновы. И в Африке Роммель своими немногочисленными частями гоняет их в хвост и в гриву. Мы хоть и отступаем, но от превосходящих сил противника, в отличие от британцев.
– Ладно, пусть зачисляют Коробова в роту. Кстати, а почему именно его? Ведь мой замполит должен быть хорошо проверенным человеком.
– Есть целых три причины. Товарищ Коробов воевал в партизанском отряде и показал себя очень хорошо. Кроме того, как я уже сказал, он кандидат в члены ВКПб. Вот его кандидатская карточка, которую он сохранил даже в оккупации. Ну и наконец, товарищ Коробов по матери еврей. Так что в случае, если он попадет в плен, немцы почти стопроцентно не будут пытаться с ним сотрудничать, а сразу расстреляют. Мы, – это слово гэбэшник выделил, – стараемся по возможности ограничить ваш круг общения. Особенно с командирами, которые в случае попадания в плен будут тщательно допрашиваться врагом. Так что такой надежный человек как раз подходит на эту должность.
– Значит, они стараются, чтобы я поменьше контактировал с нашими офицерами? Так вот почему из всех артиллеристов я все время сталкиваюсь именно с Гусевым. Действительно, мог бы и раньше сообразить, что это не случайность.
– Ну ладно, зачисляйте его в штат, но сразу предупреждаю, пусть в мои дела не вмешивается, и всякими там политинформациями красноармейцев не загружает.
Коробов вкратце рассказал нам, что творилось в захваченном фашистами городе. Пять дней назад немецкий комендант приказал переселить всех евреев в один квартал и заставить их носить нарукавные знаки. Что должно было последовать дальше, мы все прекрасно понимали. Там, где у немцев имелось достаточно времени, все еврейское население уничтожалось полностью. На самого Коробова никто не настучал, хотя он проходил у фашистов сразу по двум статьям – и как еврей, и как партиец. Отчасти это произошло, потому что он работал учителем и пользовался большим уважением. А отчасти из-за того, что внешность и фамилия у него были самые что ни на есть обычные. Свою национальность, которая значилась в паспорте и соответственно во всех списках, он указывал по отцу – «русский».
– А как же немцы тогда узнают, что вы еврей и что с вами сотрудничать нельзя?
Политрук с чекистом смущенно переглянулись.
– Ну, как бы вам это сказать поприличнее, – замялся Авдеев. – Для этого фашисты проводят, так сказать, медосмотр пленных.
– И что?
Коробов слегка покраснел и быстро затараторил:
– Это еще до революции было. И моего согласия не спрашивали. Да я вообще тогда еще младенцем был.
Только теперь я наконец додумался, в чем тут дело. Если человеку делали обрезание, то с точки зрения фашистов его надо уничтожить, и никакие документы тут ничего не докажут.