– Но ведь он лицемер и лгун! Хрущев подделал много документов, чтобы обвинить предыдущее руководство страны в том, чего они не совершали. Например, он так грубо подделал протокол заседания Политбюро с якобы принятым решением о расстреле поляков в 1940 году, что поставил на него печать КПСС.
– А что такое КПСС?
– Так лет через десять переименуют ВКПб. Или, к примеру, он состряпал поддельные копии телеграмм о том, что якобы ЦК партии разрешает применение физического воздействия, проще говоря, пыток в НКВД.
– Я таких телеграмм не видел, – нахмурился капитан. – Когда она была направлена?
– Самого оригинала, естественно, не сохранилось. Что же касается так называемых «копий», то сначала их датировали июлем 1939 года.
– Дайте-ка вспомню, – нахмурился Соколов. – Так ведь сам Кукурузник к этому времени уже был членом Политбюро.
– Совершенно верно, поэтому он сделал новую копию, и там уже указан январь месяц. А вообще-то там по тексту много ляпов, эту фальшивку делали кое-как. А ведь во время волны репрессий сам Хрущев старался перевыполнять план по расстрелам.
– Этого мы не забыли, – хищно улыбнулся капитан, напоминая при этом изготовившегося к прыжку тигра.
– И что теперь с ним будет?
– Никитку мы накажем… понизив его в должности.
– И всё?
– Ну, – развел руки капитан, – если мы берем курс на смягчение внутренней политики, то почему должны делать исключения? С 39-го года количество применения высших мер наказаний неуклонно снижалось. Правда, из-за войны совсем отменить смертную казнь удалось только в 47-м году – вы сами это рассказывали. Все-таки пусть Хрущев и не справился с управлением государством, но для работы на среднем уровне его способностей хватит. Да и по большому счету, что он делал неверно? Сажал кукурузу и осваивал целину? Исполнение никудышное, но сама идея вполне здравая. Зарезал программу по авианосцам и самолетам? Но у нас и так военные расходы были огромные. Строил маленькие квартирки? Зато расселил коммуналки. Не захотел совместно с американцами осваивать Луну? Так ведь в это время мы были лидерами в космической гонке. Согласись он на предложение Кеннеди, то его бы за это еще сто лет грязью обливали, потому что, дескать, добровольно уступил первенство в ракетостроении. И так во многих его делах. Хотелось-то как лучше, а если получилось, как всегда, то не только из-за его скудоумия. Дураком-то он никогда не был. У него же были наркомы, то есть министры, помощники и прочие советчики и исполнители.
– Да, но он сделал партийный органы неподконтрольными госбезопасности.
– А разве это ему было нужно? Он же глава государства, у которого все спецслужбы в подчинении. Нет, это было выгодно всем остальным партийным деятелям, которые хотели безопасности. Кто-то знал за собой грешки, кто-то просто боялся ложных обвинений. А значит, любой, севший на его место, будет обязан сделать то же самое. Поэтому, хотя Хрущеву теперь в ЦК путь заказан, но проблема-то останется. Вот кто, по-вашему, должен занять это место в 53-м? Если кто-нибудь из его соратников, вроде Маленкова, то это значит, что ничего не изменится. Генерал Жуков? Да, этот умеет держать подчиненных в узде. Но не хотелось бы, чтобы такой человек стал правителем страны. Его самого надо постоянно контролировать, чтобы жесткость не переросла в жестокость.
– Может быть, кто-нибудь из молодых? – робко предложил я.
– Ладно, допустим, выдвинем Устинова или Громыко. Они умные, честные и перспективные. Так ведь в вашей истории именно эти люди стояли у руля власти, когда страна начала распадаться. Так что как бы они не развалили ее еще раньше.
– У меня уже голова кругом идет, – простонал я. – Может, тогда и не надо Никиту Сергеевича убирать? А то, как ни крути, но может получиться только хуже.
– А что, время еще есть. До конца войны мы его трогать не будем. Он все-таки единственный из всего ЦК несколько лет провел на фронте. Конечно, не на самой передовой, но бомбы и мины на него сыпались.
– Ладно, пусть он не трус, и не такой уж глупый, как у нас принято считать. Но списки репрессированных-то он подписывал, и ему все было мало.
– Хорошо, попробую объяснить вам на пальцах. Допустим, вы поймали отряд немцев, которые сожгли деревню вместе с жителями. Ваши действия?
– Всех расстрелять.
– То есть никакого расследования? Но ведь у них есть тыловики, которые в убийствах не участвовали.
– Они пособники террористов, в смысле преступников, и не попытались помешать им. Да уже за то, что они на нас напали, их можно было бы без суда и следствия расстреливать. Если мы этого не делали, то лишь для того, чтобы другие немцы не боялись сдаваться в плен.
– Ладно, расстреляли. А среди них еще были наши граждане – полицаи. Они-то к нам не вторгались.
– Этих повесить. Предатели, участвующие в убийстве своих сограждан, еще хуже оккупантов.
– Как я понял, следствие здесь тоже проводить не будем? А вот если нам надо узнать, куда направились остальные полицаи. Вдруг еще одну деревню жечь? Как будем допрашивать задержанных? В смысле – пытать их можно?
– Разумеется.
– Ну вот вы и попались. Вы же знаете, что многие старосты и полицаи добровольно вызвались на эти должности по предварительному поручению наших органов. Так сказать, наши агенты. И вообще, лишь несколько процентов из них после войны были осуждены. Сами все это рассказывали. Так зачем же их сразу пытать и казнить? Сначала надо все тщательно выяснить. Вот такие же горячие головы, как вы, и взялись с энтузиазмом за репрессии в 37-м. Они тоже были уверены, что предателей жалеть нельзя, и нужно казнить. А перед этим долго пытать, чтобы узнать о всех членах их преступной организации. И когда они несли своему руководству списки признавшихся в преступлениях, то искренне недоумевали, почему их не утверждают. А сам Хрущев ведь никого не бил, не арестовывал. Ему говорили, что нашли преступников, и он верил. Заметьте, не карьеру делал, а искренне верил. И чтобы их наказать, даже готов был пойти на конфликт со Сталиным. И точно так же, как вы сейчас, приказывал пытать предателей, чтобы раскрыть все нити заговора.
– Ну ладно, допустим, он верил следователям. Но этих изуверов действительно нужно наказать. От первого до последнего.
– Всех ли? Вот расстреляли Ежова, и вместе с ним было осуждено порядка тысячи следователей. Я постараюсь сделать все, чтобы посадили еще столько же. Чувствуете вы от этого радость?
– Честно говоря, не очень. Да и цифры не впечатляют.
– Уж извиняйте, миллиона следователей у нас нет. Но в своем большинстве они просто выполняли приказания. А вот обычные граждане, которые строчили доносы, действовали так по своей инициативе. Помните наш разговор про Таубина? Другие конструкторы если и не были в этом замешаны, то, по крайней мере, не захотели ему помочь. Или наш космический гений Королев. Те, кто его избивал, уже наказаны, но вот что делать с его коллегами, писавшими доносы? Вдруг кто-нибудь в будущем станет академиком, очень полезным для страны.
– Так это что, по большому счету выходит, что почти никто наказан не будет?
– Увы, но это так. Иначе придется поднимать новую, еще более сильную волну репрессий. Считайте, что это была гражданская война, и все ее участники получили амнистию.
– Стоп, но среди осужденных по пятьдесят восьмой статье массовой амнистии не было.
– По ним начали работу, но на это потребуется время. Ведь придется вдумчиво и кропотливо пересмотреть свыше полумиллиона дел. А когда закончат с живыми, начнут пересматривать дела расстрелянных. Чтобы все это раскопать, потребуется не один год. К тому же вы предложили всех старых следователей расстрелять. Или уже передумали?
– Ох, товарищ капитан, распорядитесь, пусть мне тоже нальют чая, – несколько неуклюже попытался я вывернуться из затруднительной ситуации.
– Или вот вам другой пример, – продолжал добивать меня доводами энкавэдэшник. – Мы проанализировали все сведения по генералу Власову и решили, что при определенных условиях его можно оставить даже в действующей армии. Все-таки способности у него выше среднего, и послужной список хороший. До сих пор за ним числилось только одно небольшое прегрешение. Когда он командовал вашим 215-м полком…
– Пффф-кхаа-кхаа.
Соловьев растерянно помахал обожженной рукой, чтобы охладить ее. Сам виноват, зачем такое говорить, когда я пью горячий чай.
– Когда это он нашим полком командовал? – наконец, с возмущением спросил я.
– В тридцать седьмом году. А что вы удивляетесь, все генералы когда-то были полковниками, и из-за системы ротации кадров командование частей менялось довольно часто.
Беседа затянулась допоздна, и возвращаться обратно пришлось уже в сумерках. Хотя я уже нашел с моей лошадкой общий язык, но все же предпочитал не спеша трусить и не пытался пустить ее рысью. Рядом со мной ехал сопровождающий боец, внимательно поглядывающий по сторонам. Погрузившись в свои мысли, я проехал уже половину пути, как вдруг тишину нарушили выстрелы, раздавшиеся со стороны села Плицино, где, как я знал, располагались склады нашей дивизии.
– Зенитки 37 миллиметров, – машинально отметил я, – и пулеметы. Наверное, «Раму» шугают.
– Вряд ли, товарищ старший лейтенант, – отозвался красноармеец. – «Рамы» высоко летают. Из пулемета их не достанешь. Наверно, какой-нибудь шальной бомбер решил вылететь, пока погода позволяет.
– Нет, – покачал я головой, – облака там плотные, через них ничего не видно. Так что корректировщик все равно должен опуститься низко. А был бы бомбардировщик, мы бы уже услышали взрывы.
Рассуждая таким образом, мы тронули поводья и собрались снова ехать дальше, как вдруг гудение самолета, до этого еле слышное, начало приближаться. Расчехлив бинокль, я нашел взглядом быстро растущую точку, которая целенаправленно летела вдоль дороги.
– Это «мессеры». Похоже, что, летят прямо сю… Воздух!
Местность, по которой мы ехали, была безлесой, поэтому прятаться, кроме как в канаве, было негде. Бросив лошадей на произвол судьбы, мы попрыгали в кювет по разные стороны от дороги. После прошедших дождей канава больше чем наполовину наполнилась водой, и мне пришлось высунуть голову из воды, чтобы вдохнуть побольше воздуха.