Дальше слились вместе самолетный гул, тарахтение скорострельной пушки, разрывы малокалиберных снарядов и взрыв бомбы. Когда стихло всё, кроме звона в ушах, который, казалось, становился все громче, я поднял голову, чтобы проверить, не возвращаются ли стервятники обратно. «Мессеры» уже скрылись из виду, и можно было выбираться из канавы. Но вода, которая ее наполняла, волшебным образом превратилась в землю, и мне стоило немало сил стряхнуть ее с себя. Я кое-как выполз на дорогу, но тяжесть, которая на меня давила, почему-то не исчезала. Очень хотелось отдохнуть, прикрыть на минутку глаза и полежать.
Очнулся я от того, что меня кто-то тормошил:
– Товарищ командир, вы живы?
Посмотрев, кто это меня так бесцеремонно толкает, я увидел склонившегося надо мной красноармейца, чье лицо мне было смутно знакомо. Судя по разгоравшемуся закату, я пролежал тут не меньше получаса. Наверно, контузия.
– Федоров я, – напомнил боец. – Вы меня месяц назад перебинтовывали, только тогда вы были в штатском.
– А, теперь вспомнил. Так вы уже успели выздороветь?
– Успел. Я и так столько времени в госпитале прохлаждался, хотя кость у меня была почти не задета. А теперь возвращаюсь в свою роту. Мне уже сказали, что вместо старшины Свиридова теперь вы командуете.
Разговаривая, Федоров взвалил меня на спину и потащил на себе, покряхтывая.
– Ох и тяжелый же вы, товарищ старший лейтенант. Ну ничего, нам бы только до лошади дойти, вон она, метрах в двухстах, а дальше поедете с комфортом.
– Подожди, – вдруг вспомнил я. – В другом кювете должен быть красноармеец.
– Нет там уже никого, – мрачно ответил Федоров. – Я посмотрел, только воронка осталась.
В глазах постепенно темнело, и последнее, что я помнил перед тем, как потерять сознание, это как меня подсаживали в седло.
Дальше события слились в сплошной калейдоскоп: постоянные перевязки, капельницы, горькие лекарства, бульон, который кто-то давал мне из ложечки. Когда я, наконец, окончательно пришел в себя и смог оглядеться вокруг, то увидел, что нахожусь в больничной палате. Кроме меня, раненых здесь больше не было хотя, судя по размерам комнаты, она легко могла вместить четверых.
Сидевшая рядом медсестра, у которой белый халат был накинут поверх военной формы, потрогала мой лоб и спросила, болит ли у меня что-нибудь. Боли я не чувствовал, но вот кожа под бинтами зудела так, что хотелось ее почесать. И еще у меня появился зверский аппетит. Слушая мой ответ, девушка довольно улыбалась, как будто я был ее близким родственником. Она подняла трубку телефона, стоявшего на прикроватной тумбочке, и счастливым голосом защебетала о том, что больной пришел в себя. Через несколько секунд в палату ворвалась, как мне показалась, целая толпа медперсонала. Впрочем, присмотревшись, я понял, что врачей только трое, просто они двигались так быстро, что создавали эффект присутствия большого числа людей.
Мне одновременно ставили градусник, меняли повязки, ширяли шприцами и давали какие-то лекарства. Добреньким голосом, как будто разговаривает с ребенком, врач уговаривал меня выпить сиропчик со сладким медом, хотя я вроде и так не отказывался. Закончив процедуры, доктор с довольным видом потер руки и повернулся к сиделке.
– Ну всё, товарищ сержант госбезопасности. Можете докладывать, что пациент пошел на поправку.
Врачи исчезли так же внезапно, как и появились, а я прикрыл глаза, чтобы немного отдохнуть. Через минуту слегка скрипнула дверь, и по звуку шагов я определил, что в палату кто-то вошел. Смотреть, кто это, мне было лень. Если врачи, то пусть думают, что я сплю. Сержант-медсестра обратилась к вошедшему:
– Товарищ майор, вы пока последите за раненым, а мне надо начальству сообщить. – После этого по полу быстро зацокали каблучки.
«Беги, беги, – добродушно усмехнулся я про себя. – Ты еще не знаешь, что скоро тебе дадут орден за выхаживание ценного больного. И всему медперсоналу тоже».
– Мне сказали, что вы не спите, – тихо произнес знакомый голос, кажется, принадлежавший командиру полка.
Сон мгновенно слетел с меня, и я тут же открыл глаза. Майор Козлов был в больничном халате и слегка опирался на тросточку.
– Ну здравствуйте, Александр Иванович. Сейчас такое пожелание вам как нельзя более кстати.
По-хорошему мне следовало вежливо ответить любезностью на любезность, но вместо этого я сразу обрушил на командира град вопросов:
– Какое сейчас число? Что на фронте? Где дивизия? Как вас ранило?
Воспользовавшись секундной паузой в моей тираде, командир начал последовательно отвечать на все вопросы:
– Сегодня двадцать девятое октября. Все это время вы в основном были в бреду и лишь иногда приходили в сознание. На всем фронте пока затишье. У немцев уже не осталось сил, чтобы продолжать наступать, а мы, как мне кажется, пока концентрируем силы. Нашу дивизию отвели в тыл на отдых и переформирование. А ранило меня так же, как и вас – обстрелял самолет на дороге. Лежите-лежите, вам пока нельзя вставать. Так вот, вы, наверно, слышали, что когда человек погибает, у него перед глазами проносится вся жизнь? У меня все было по-другому. Я увидел небольшую речку, которую пытались форсировать немцы, ее название само собой всплыло у меня в памяти – Большая Коша. Откуда-то мне стало известно, что три дня назад наш полк держал оборону на левом берегу Волги, но фашистам удалось просочиться к нам в тыл, и мы получили приказ отойти сюда и удерживать село Черногубово. Наш полк постепенно редел, но позиции удерживал, и ни на шаг не отступал. Дальше я, как наяву, увидел, что во время одной из атак большой осколок снаряда попал мне прямо в грудь и стал для меня смертельным. И знаете, что самое интересное? В этом сне я был совершенно уверен, что дальше немцы уже не пройдут.
– А что же было потом?
– Потом я открыл глаза и увидел, что прошло не больше секунды. Немецкий самолет как раз пролетал у меня над головой. Ранение, которое я получил, оказалось нетяжелым, и так как полк уже перевели в тыл, то врачи уговорили меня немного подлечиться. Но это еще не всё. Уже лежа в госпитале, я попросил принести мне карту Калининской области, и действительно нашел на ней те самые речку и село из моего сна.
– Ну, в этом нет ничего удивительного. Вы много раз рассматривали карты и наверняка видели на них эту местность раньше, хотя бы краем глаза. А в момент отключения сознания мозг вспомнил о них и составил вот такой ассоциативный ряд. Так что не берите в голову, это всего лишь сон. Ведь уже совершенно ясно, что немцы не только за Волгу, но даже за Западную Двину не пройдут. – Уверенный в своих словах, я довольно откинулся на подушке и сразу же уснул.
29 октября. Москва
В Кремле шло секретное совещание по ядерной программе США. Приглашенных было немного. Кроме Сталина, присутствовали только нарком НКВД и майор ГУГБ Куликов.
– Докладывай, Лаврентий, – разрешил Верховный.
– За месяц нашими геологами, инженерами и физиками была проделана огромная работа, – начал свой доклад Берия. – Уже произведена предварительная разведка нескольких месторождений, и начинаются мероприятия по началу опытной добычи. Удалось найти небольшой выход очень богатой руды, с содержанием урана не менее десяти процентов. Запущено в эксплуатацию двадцать опытных центрифуг, и уже получены первые образцы урана-235, обогащенного до пяти процентов. Конечно, пока немного, буквально доли грамма, причем не очищенного от примесей. Но, – нарком так и светился от гордости за советскую науку, – это позволило рассчитать коэффициент выхода обогащенного урана и эффективность производства. Теперь мы можем достаточно точно подсчитать, сколько центрифуг нам нужно построить, а также назвать их примерную стоимость и необходимые затраты электричества.
– Значит, ты уже можешь сказать, когда мы испытаем изделие? – уточнил Сталин.
– Это зависит от материала для активного вещества, который мы выберем. Если создавать только урановую бомбу, то к концу 45-го года. Но этот путь очень затратный, и пока не закончится война, просто нереальный. К тому же на производство второго заряда уйдет не меньше года. Гораздо дешевле построить реактор, в котором начнет вырабатываться оружейный плутоний. Себестоимость изделия, изготавливаемого из него, будет в несколько раз меньше, чем из урана. Когда реактор начнет стабильно работать, мы сможем собирать по несколько зарядов в год, но сколько времени потребуется для его наладки, точно сказать пока невозможно. В лучшем случае первые пять килограммов плутония мы получим только к лету 45-го года, когда у американцев уже будет три бомбы. Правда, конструкция плутониевой бомбы более сложная, но эта проблема решаема.
– Сколько материалов нам потребуется в течение ближайшего года?
– Вот два варианта расчета, товарищ Сталин. С максимально возможным темпом производства и с более низким. Во втором случае затраты в полтора раза меньше, и выпуск изделия планируется в 47-м году.
Сталин посмотрел колонки цифр и недовольно нахмурился:
– Даже по второму варианту получается очень большой расход материалов. А что вы выяснили по американской программе?
– По будущему проекту «Манхэттен» ситуация следующая. Нам известны его основные фигуранты, и, в принципе, возможно устранение большинства из них. В прошлой истории решение о создании атомного оружия было принято Рузвельтом в начале декабря, когда он точно узнал о готовящемся нападении японцев. Наша разведка полагает, что начало войны возможно уже 23 ноября, а значит, и атомная программа начнется на две недели раньше.
– А какие-нибудь приготовления к войне войска США уже начали? – поинтересовался Куликов.
– Нет, японцы все-таки поверили, что их дипломатический код читается американцами, и теперь кормят их дезинформацией. Мы, конечно, несколько раз предупреждали Рузвельта о предстоящем нападении, – все присутствующие улыбнулись, – но очень осторожно, чтобы он принял это за провокацию. В своих предупреждениях мы не