Проводить операцию должен был сам начальник отделения, и он же ведущий хирург госпиталя Мультановский.
Верная своему обещанию, Ландышева вполголоса, чтобы не мешать врачам, стала рассказывать забавные истории. Случаи из практики ее ведомства были секретными, и поэтому она ограничилась тем, что услышала здесь же в госпитале.
– Вот недавно был случай. Одному бойцу требовалось немедленное переливание крови, а у всех медработников кровь уже взяли.
– А что, консервированной крови не было? – вяло поинтересовался я, чтобы поддержать разговор.
– Она тогда еще не поступала. И вот товарищ Мультановский, который, кстати, вас сейчас и оперирует, приказал взять у него пятьсот миллилитров, после чего продолжал операцию. При этом он еще и шутил, что работать стало легче. Это был первый случай переливания крови от хирурга прямо у стола.
– Так вот почему тут ведро с водой стоит, – догадался я. – После сдачи крови работающей бригаде врачей все время пить хочется.
– А вот еще история. Одну из санитарок поставили часовым. И тут какой-то старшина решил девушку попугать, хотя его и предупреждали, что этого делать не стоит. Он залез в кусты и начал рычать. Часовой услышала и кричит: «Стой! Кто идет?» А он все равно не останавливается, идет в темноте и рычит. Санитарка сделала предупредительный выстрел в воздух, а второй уже в него, да так метко. Стреляла на звук и попала прямо в рот. Хоть в осназ ее бери.
– Дурак старшина, – отозвался я. – И сам по-глупому погиб, и девчонку под трибунал подвел. Чем расследование закончилось?
– Конечно ее оправдали. Но весь госпиталь очень плакал. – Медсестры, которым напомнили эту грустную историю, действительно всхлипнули. Да, что-то не очень получилось у сержанта меня развеселить. Тем не менее я мужественно выдержал всю процедуру, ни разу не застонав. Впрочем, на самом деле я почти ничего и не чувствовал.
Наутро после операции мое состояние уже пришло в норму, хотя я и старался двигаться поменьше. Впрочем, мне не приходилось даже писать, так как умные мысли по тактике и военной технике у меня закончились. В конце концов, моя голова это не кладезь премудрости. Поэтому я начал размышлять, что еще могу сделать полезного. Среди классических задач попаданцев, первую – убить Хрущева, я честно пытался выполнить, и не моя вина, что его не расстреляют. Вторая – убить Гудериана, тоже невыполнима, ведь для этого надо сначала забраться к немцам в тыл. Да и вообще, он сейчас находится далеко отсюда. Зато еще одна миссия человека из будущего, а именно записать новые песни, была мне вполне по силам.
Как я и предполагал, Ландышева стенографировать умела. Правда, ей пришлось послать запрос, имеет ли на это право, но после получения положительного ответа с радостью принялась мне помогать.
Хорошо помня, что житель двадцать первого века легко может засыпаться на текстах песен, содержащих анахронизмы, я сначала проговаривал их про себя, и только потом начинал диктовать. К вечеру сержант уже устала писать, но отказывалась останавливать такую интересную работу. Ее легко понять, ведь не каждый день услышишь одновременно столько хороших стихов. Особенно Ландышевой понравилась песенка военных корреспондентов. Застенографировав ее, она заявила, что мне уже пора отдохнуть, но сама продолжала что-то писать.
– Тут только надо кое-что исправить, и будет как надо, – довольно говорила она при этом сама с собой.
– Да, точно, – вспомнил я, – там слова «Так давай по маленькой хлебнем» можно заменить на фразу «Так давай за дружеским столом».
– И это тоже поменяем, – согласилась Ландышева, продолжая черкать карандашом.
Я же закрыл глаза и стал потихоньку засыпать.
– Еще упоминание о «Лейке» выкинем, – донеслось до меня сквозь сон. Видимо, редактировать стихи было для сержанта внове, и она повторяла свои мысли вслух.
– А зачем «Лейку» выкидывать? – приоткрыв глаза, спросил я. – Как же корреспондентам без фотоаппарата?
– Вы спите, спите, товарищ Соколов, а я пойду в коридоре поработаю.
Когда Ландышева выходила, я расслышал, как она бормотала себе под нос:
– Ну как же, корреспонденты. Они же там все литераторы. Поэты, видите ли. Вот пусть сами про себя стихи и сочиняют. А эта песня достанется тем, кто ее заслужил.
Глава 2
Старинов задрал голову вверх, сдвинув панамку на лоб, и удивленно присвистнул:
– Это еще что такое?
В коротких шортах и в панамке полковник походил на обычного туриста, прибывшего в тропическую страну на отдых. Но сейчас маска беззаботного путешественника, которую Старинов все время носил, исчезла, и он снова превратился в грозного диверсанта.
Из группы подрывников, которым было поручено минирование плотины Гатунского водослива, вышел самый старший из них – знаменитый революционер и не менее знаменитый художник Давид Альфаро Сикейрос.
– Бутылка, товарищ Рудольфе, – пояснил он, хотя это было и так очевидно. Огромный, двенадцатиметровый плакат с профессионально нарисованной запотевшей бутылкой и призывом пить только это пиво.
– Вижу, что не статуя Мухиной. Что это, мать твою, за художественная самодеятельность? – Негодующий Старинов перешел на родной «богатый и могучий», чтобы полнее выразить обуревавшие его чувства.
Обескураженный его негодованием Сикейрос смутился и попытался возразить:
– Ну зачем же сразу ругаться, товарищ Рудольфе. К тому же вы все-таки разговариваете с равным по званию.
– Ну да, неудивительно, что имея таких вот полковников, республиканская Испания проиграла войну. Ну ничего нельзя вам доверить. В Троцкого вы с вашей группой стреляли практически в упор, и то не смогли попасть.
– Это так, – признал Сикейрос, – но ребята были неопытные и немного выпили текилы для храбрости.
– А вы, товарищ Фелипе, куда смотрели, – повернулся Старинов к Григулявичусу – очень смуглому человеку лет тридцати, совершенно не похожему на прибалта, спокойно смотревшему на происходящее холодными глазами.
– Я в тот день водку не пил, только вино.
– Тьфу ты, Иосиф, я говорю вот об этой мазне.
– Но мое дело диверсии и саботаж, товарищ Рудольфио, а по рисованию у нас специалисты это Сикейрос и его шурин Ареналь.
Еще один несостоявшийся убийца Троцкого – Луис Ареналь Бастар, выступил вперед и начал расхваливать плакат, который, по его словам, был настоящим произведением искусства.
– Вы просто не разбираетесь в живописи, товарищ Рудольфе. Мы все нарисовали очень тщательно, что, учитывая размеры полотна, было непросто. Только посмотрите на капельки воды, выступившие на заиндевевшей бутылке. Если вы взглянете на нее с расстояния, чтобы можно было охватить глазом весь плакат, то держу пари, вам самому захочется ее выпить.
– Но вас прислали сюда не для того, чтобы пропагандировать иностранцам нетрезвый образ жизни.
– Это не агитация, а реклама, – обиженно надул губы Ареналь. – И если повезет, мы даже сможем окупить часть расходов на операцию. Заказы на нашу фирму так и сыплются. Мы уже заключили контракты по аренде площади рекламных плакатов на год вперед.
– Да ты совсем обалдел, коммерсант хренов, – буквально взревел Старинов. – Какой еще следующий год, если операция завершится максимум через месяц.
– Но мы не должны выбиваться из образа. Ни один капиталист не откажется, если ему предложат выгодный контракт.
– Так, ладно с ней, с этой рекламой. Докладывайте, что у вас с выполнением графика.
– Идем с опережением. – Григулявичус подтянулся и стал четко докладывать: – Радиовзрыватели у нас качественные. Мы проверяли, они срабатывают даже в трехстах километрах от передатчика. Хотя все-таки желательно их активировать на расстоянии не больше ста пятидесяти, мы же не знаем, какие будут метеоусловия в день операции.
– Антенны?
– Подняты максимально высоко и тщательно замаскированы. Еще мы закрепили дополнительную антенну на рекламном плакате, что должно увеличить дальность подачи сигнала на взрыв. Но из тринадцати быков плакаты мы пока установили только на четырех.
– Поставьте на восьми. Не будет заказов – неважно. Напишите крупными буквами, что место свободно для рекламы. Минноподрывного имущества хватит?
– Взрывателей достаточно. Мы закупили их с двойным запасом, и все уже провезли сюда в стройматериалах. Вот со взрывчаткой пока сложнее, ведь ее требуется десятки тонн.
– Тогда можно изменить схему минирования и продублировать детонаторы в каждой закладке. На каждый заряд устанавливайте шесть радиоустройств. Вы их проверяли?
– Выборочно. Отказов в работе не было, и тестировать все не стали. Фирма надежная и дает гарантию.
– Что там производитель обещает, значения не имеет, – отрезал полковник. – Если среди устройств имеются неисправные, то нужно это выяснить заранее. Тем более что с началом войны производство этих игрушек резко выросло, а значит, возросла вероятность брака. – Старинов невольно усмехнулся, представив себе иск в суд на недоброкачественного производителя, из-за которого сооружения Панамского канала уцелеют. – Аккумуляторы уже подключали?
– Да, ведь для нас главное скрытность. Мы соединяем всю цепь и сразу же тщательно маскируем, чтобы снаружи не было видно никаких следов установки.
– Рабочая частота?
– 607 килогерц.
– Какой режим таймера выставили? – Старинову приходилось работать в основном с отечественными устройствами, но в импортных, закупленных Григулявичусом, принцип работы был таким же. Для экономии электроэнергии приемник почти все время находится в выключенном состоянии, а часовой механизм периодически включает его на короткое время.
– Режим самый экономичный, емкости аккумулятора должно хватить на сорок суток. А мы их начали подсоединять седьмого ноября – за месяц до крайнего срока.
Задав еще несколько вопросов, полковник проникся осторожным оптимизмом. В целом работа группы Старинова устраивала. До сих пор он опасался, что ничего не получится, но пока все шло как по маслу.