— Думаю, правильно обороняться за три месяца войны мы научились. Вот только разведка у нас не налажена как следует. Немцы собирают для наступления огромные силы, а мы об этом ничего не знаем. Отсюда и неожиданные прорывы вражеских войск там где их не ждали. Кстати, что касается разведки, то мы затрудним немцам ее проведение, если введем красноармейские книжки. У нас весь рядовой и сержантский состав не имеет документов. Как в таких условиях можно отлавливать шпионов, я даже не представляю.
— Это действительно наша большая недоработка, но такой приказ уже готовится.
— Тогда пусть поторопятся. Да, еще в бланках красноармейских книжек была допущена опечатка. На одной из страниц вместо точки была поставлена запятая. Когда немцы стали изготавливать фальшивые книжки для своих диверсантов, то там они исправили ошибку, и поставили точку. По этому признаку можно было выявлять вражеских агентов.
— Значит, думаете, ошибка? — весело спросил Куликов. — Конечно, это большая тайна, но вам можно об этом сказать. В других документах тоже есть такие вот ошибочки, и немцы неизменно клюют на эту нехитрую уловку, со всей своей педантичностью печатая в поддельных бланках «правильный» текст.[8]
Начав разговор о диверсантах, я не мог не упомянуть о батальоне «Бранденбург 800». Но о его существовании НКВД уже было известно.
— Подготовленных диверсантов не так уж и много. К нам чаще засылают обычных солдат вермахта, переодетых в нашу форму. Причем карабины и автоматы у них свои, русским языком мало кто владеет, так что выявить их не так уж и сложно. Когда я сюда ехал, в особом отделе дивизии меня предупреждали, чтобы я был осторожнее. Недавно они обезвредили такой вот отряд. Судя по соотношению потерь — десять к одному[9], и это несмотря на то что немцы первые открыли огонь, диверсанты явно не проходили спецподготовку.
— Так вот, — вернулся я к обсуждению тактики и стратегии — если налаживать систему обороны мы уже кое-как научились, то с умением наступать дела у нас обстоят очень плохо. После того, как мы остановим фашистов, то наши фронты перейдут в контрнаступление, и к этому времени надо подготовить новую теорию наступательных операций.
— Чем же плоха старая теория?
— В первую очередь надо значительно сузить полосу наступления, и сосредотачивать на ней как можно больше артиллерии. Даже в конце войны, когда у нас будет много пушек, их будут устанавливать на очень узком участке прорыва. Плотность артогня достигнет сто-двести орудий на один километр фронта.
— Вот это да, — по-детски восхитился капитан. — Так наступать милое дело. Но сейчас у нас столько артиллерии нет.
— Но зато и враг пока не успел создать сплошную линию укреплений. В ближайшие месяцы их оборона будет носить в основном очаговый характер. Это значит, что нужно по возможности просачиваться между узлами обороны, и перерезать пути снабжения немецких гарнизонов. Кстати, необходимо пересмотреть взгляды на ведение боя в темное время суток. Нужно проводить тренировки по ночному просачиванию через передний край обороны с последующей атакой противника. Следующий момент. Пока у врагов нет мощной линии обороны, а мы не можем достигнуть значительного численного преимущества даже на небольшом участке фронта. Поэтому глубокое эшелонирование боевых порядков, предусмотренный довоенным уставом, теряет смысл. Части и подразделения должны идти в атаку одним эшелоном, развернувшись цепью, чтобы использовать в наступлении все имеющееся оружие. Участок прорыва для одной дивизии должен быть не больше двух-трех километров.
— Но по уставу так и есть.
— Вот как? Значит, наступления на широких участках фронта, которые будут практиковаться в первый год войны, не соответствуют требованиям устава. Конечно, есть и исключения, но достаточно мало.
— А глубина наступления?
— Пока у нашего командования всех уровней — от взводных до командармов нет достаточного опыта организации наступательных действий, ее нужно устанавливать по минимуму.
Закончив обсуждение ситуации на фронтах, мы перешли к технике и начали естественно с атомной бомбы.
Глава 6
20 сентября. Вечер.
Ядерную программу мы, недолго думая, решили назвать просто проект «А». Устройство атомного оружия всегда вызывало большой интерес. Поэтому, как только у меня впервые появился доступ к интернету, я прочитал все, что только смог найти по этому вопросу, и теперь мог вспомнить достаточно подробностей. Куликов сразу же понял принципы ядерного деления, и мы перешли к технологическим подробностям.
— Атомную бомбу теоретически можно делать из тория, но на практике его не используют, и все ядерное оружие изготавливают из урана или полученного искусственно плутония.
— А в чем проблема?
— Честно говоря, не знаю. Это считается само собой разумеющимся.
— Возможно ли взять под контроль все основные месторождения урана в мире?
— Ну, для этого придется сначала завоевать всю Землю, так как месторождения есть во многих странах. На первом месте по запасам находится Австралия, затем идут ЮАР, США, Канада. Россия где-то на пятом месте, а за ней с небольшим отрывом идут Казахстан, Украина, Узбекистан, Нигерия, Бразилия. Да вообще, в любой стране средних размеров можно накопать урана хотя бы на несколько бомб.
— А если сложить запасы РСФСР и других союзных республик, то получиться, что они у нас самые большие в мире?
— Черт, совсем забыл. Простите, но за два десятилетия я уже привык к тому, что Россия теперь отдельное государство. А СССР тогда действительно занимает первое место.
— Значит, у нас должно быть очень много месторождений, и мы сможем выбирать те, в которых стоимость добычи будет дешевле.
— Да, вот только их еще надо найти. Более-менее точно я помню расположение только пары из них: недалеко от Челябинска и в Казахстане. В Забайкальском крае очень хорошая руда. Еще есть месторождения в Оренбургской области, в Бурятии, да еще много где. По крайней мере, искать их будет не трудно. Достаточно разместить в самолете оборудование, измеряющее радиоактивный фон, и облететь нужные районы.
— А где в основном добывают уран в вашем времени?
— Попробую вспомнить. Большая часть добычи ведется в Аргунском месторождении, километрах в пятистах к юго-востоку от Читы. Но там недалеко граница.
Куликов развернул карту, и нашел нужное место.
— Действительно, совсем рядом находится Маньчжоу-Го, и там стоят японские войска.
— Ничего страшного, поиск хороших залежей руды это сейчас второстепенная проблема. В конце концов, в нашей истории кое-какие месторождения все-таки нашли, хотя и далеко в горах. Руду оттуда приходилось вывозить на ослах. Пока требуемые объемы небольшие, уран можно добывать и из бедных залежей. Гораздо сложнее его извлечь, обогатить и сконструировать атомную бомбу.
То, что производство ядерного оружия — удовольствие не из дешевых, капитан уже знал. Но когда я начал расписывать подробности всего процесса, он понял, сколько трудностей нас ожидает.
— Сама добыча руды, ее обогащение и извлечение урана ничем принципиально не отличается от любой другой, только нужно принимать меры для защиты от радиации. Руду дробят, измельчают, помещают в раствор щелочи или сильной кислоты — в зависимости от породы. Из раствора извлекают концентрат оксида урана, который еще нужно отчистить от примесей — бора, кадмия и других веществ, хорошо улавливающих нейтроны. Оксид восстанавливают аммиаком, а потом с помощью какой-то кислоты превращают в гексафторид.
— Наверно, плавиковой.
— Кажется, да. Но на этом основная часть процесса только начинается.
— А почему нельзя работать с металлическим ураном?
— Дело в том, что гексафторид легко испаряется и вся дальнейшая работа по обогащению ведется с газом. К сожалению, он как и все соединения фтора, очень едкий и ядовитый, так что работать с ним будет нелегко.
— Понятно. Все емкости для его хранения нужно делать из алюминия или покрывать никелем. Нельзя допускать, чтобы эта радиоактивная и ядовитая гадость вырвалась наружу. Так что мы делаем с гексафторидм дальше?
— Для ядерного оружия нужен 235-й изотоп, который легко делиться, но его в природном уране содержится очень мало, только 0,7 %. Все остальное — это уран с атомным весом 238. Он стабильный и непригоден для наших целей. Как ученым уже известно, чтобы запустить цепную реакцию в ядерном реакторе, минимальная доля урана-235 должна составлять 1,5 %, но для нормальной работы требуется от 5 до 20 %. Чтобы создать ядерное оружие, степень обогащения доводят минимум до 80 %, но лучше 90–93 %. Вот в этом и состоит основная трудность.
— Я хотя и не ученый, но догадываюсь почему. Химические свойства изотопов полностью идентичны, и с помощью химических реакций разделить их нельзя.
— Совершенно верно. Для разделения урана-235 и урана-238 в настоящее время существуют три метода: газодиффузионный, центробежный и электромагнитный.
— Полагаю, нет смысла использовать сразу все способы.
— Согласен. Американцы собираются испробовать все, но мы выберем самый оптимальный. Теперь подробно по каждому методу. Как я уже сказал, гексафторид легко переходит в газообразное состояние. Насколько я помню, Гровс, это руководитель проекта, в своей книге писал, что…
Когда я закончил описывать методы, капитан сокрушенно покачал головой.
— Как все-таки сложно добывать этот уран.
— Ну, технология его получения хотя и очень трудоемкая, но по крайней мере сравнительно простая.
— Даже так? — удивился Куликов — а что же тогда сложно?
— Сложно это превратить уран-238 в плутоний-239. Для этого придется строить реактор.
Тут уже записной книжкой не обошлось, и мне пришлось чертить различные схемы реакторов на обратной стороне карт.
— Но это еще не все. Получив нужное количества материала, мы сталкиваемся со следующей проблемой. Для урановой бомбы применяют простейшую конструкцию пушечного типа. Ее американцы даже не испытывали, так как она очень надежна. В этой схеме критическая масса в атомном заряде создается сталкиванием двух частей суб-критической массы. Но эффективность в этом случае очень низкая. Другой способ — это имплозивная схема, так называемый «еж», в которой заряд равно