— Плохо конечно, но в моей истории в это время фронт проходил километров на двести восточнее.
Как бы невзначай, Соловьев спросил, что мне известно о судьбе старшего сына Сталина — Якова, попавшего в плен в начале войны. Этого вопроса я ждал давно, и рассказал об отказе верховного обменять лейтенанта на фельдмаршала.
— В этом же году Яков попытался бежать, и фашисты его застрелили. В конце войны американцы захватили немецкие документы, которые свидетельствовали об этом, но советской стороне ничего не сообщать не стали. А вообще удивительно, что в ваше время дети руководства страны воюют на фронте наравне со всеми. Вот, например, сын Хрущева — обычный летчик, и он тоже погиб на войне.
— Ну, насколько мне известно, он сейчас в госпитале, и постепенно выздоравливает.
Заметив мой удивленный взгляд, капитан объяснил. — Его авиаполк был придан нашей 22-й армии, а армейские особисты мне все по секрету рассказывают. — Соловьев кивнул на свои петлицы, и усмехнулся. — Хотя мое звание и невысокое, да и в госбезопасность меня пока не перевели, но зато я теперь личный порученец наркома. Так что со мной все стараются дружить.
Приятно было слышать, что даже высокопоставленные гэбэшники кого-то бояться.
— Да, раз уж мы вспомнили о Хрущеве, то скажите, что о нем думают в ваше время знатоки истории?
— Большинство считает, что его надо убить.
— И тогда все станет замечательно? Но ведь после того, как его сняли, ничего принципиально не изменилось. Да и вообще, откуда у ваших современников такая наивная вера в то, что убрав одного человека, можно сразу все улучшить. Вы знаете фразу товарища Ленина «мы пойдем другим путем»?
— Да, я же учился в школе еще в советское время.
— Так вот, он правильно понял, что ликвидации одного правителя, даже такого, как самодержавный император, недостаточно чтобы изменить всю Систему. А ведь этот ваш Никитка далеко не самодержавец. Его выбирали, на него возлагали надежды, а когда правление Хрущева стало многим не нравиться, то был выбран новый правитель. То, что по-настоящему в выборах принимала участие лишь верхушка руководства страны, сути не меняет. Будущий правитель должен будет учитывать мнение и интересы различных группировок этой верхушки. Кто бы ни оказался на его месте, будет вынужден действовать точно также.
— Но ведь он лицемер и лгун. Хрущев подделал много документов, чтобы обвинить предыдущее руководство страны в том, чего они не совершали. Например, он так грубо подделал протокол заседания политбюро с якобы принятым решением о расстреле поляков в 1940 году, что поставил на него печать КПСС.
— А что такое КПСС?
— Так лет через десять переименуют ВКПб. Или, например он состряпал поддельные копии телеграмм о том, что якобы ЦК партии разрешает применение физического воздействия, проще говоря, пыток в НКВД.
— Я таких телеграмм не видел, — нахмурился капитан. Когда она была направлена?
— Самого оригинала, естественно, не сохранилось. Что касается так называемых «копий», то сначала их датировали июлем 39-го года.
— Дайте-ка вспомню, — нахмурился Соколов. — Так ведь сам Кукурузник к этому времени уже был членом политбюро.
— Совершенно верно, поэтому он сделал новую копию, и там уже указан январь месяц. А вообще-то там по тексту много ляпов, делали эту фальшивку кое-как. А ведь во время волны репрессий сам Хрущев старался перевыполнять план по расстрелам.
— Этого мы не забыли, — хищно улыбнулся капитан, напоминая при этом изготовившегося к прыжку тигра. — Вот, посмотрите, меня просили показать вам его письмо Сталину. — «Украина ежемесячно посылает 17–18 тысяч репрессированных, а Москва утверждает не более 2–3 тысяч. Прошу Вас принять срочные меры».
— Ну да, как раз поэтому он и заслуживает смерти. И что теперь с ним будет?
— Это письмо мы опубликуем, а Никитку примерно накажем… понизив его в должности.
— И все?
— Ну если мы берем курс на смягчение внутренней политики, то почему должны делать исключения? С 39-го года количество высших мер наказаний неуклонно снижалось. Правда, из-за войны совсем отменить смертную казнь удалось только в 47-м году — вы сами это рассказывали. Все-таки пусть Хрущев и не справился с управлением государства, но для работы на среднем уровне его способностей хватит. Да и по большому счету, что он делал неверно? Сажал кукурузу и осваивал целину? Исполнение никудышное, но сама идея вполне здравая. Зарезал программу по авианосцам и самолетам? Но у нас и так военные расходы были огромные. Строил маленькие квартирки? Зато расселил коммуналки. Не захотел совместно с американцами осваивать Луну? Так ведь в это время мы были лидерами в космической гонке. Согласись он на предложение Кеннеди, то его бы за это еще сто лет грязью обливали, потому что, дескать, добровольно уступил первенство в ракетостроении. И так во многих его делах. Хотелось-то как лучше, а если получилось как всегда, то не только из-за его скудоумия. Дураком-то он никогда не был. У него же были наркомы, то есть министры, помощники, и прочие советчики и исполнители.
— Да, но он сделал партийный органы неподконтрольными госбезопасности.
— А разве ему это было нужно? Он же глава государства, у которого все спецслужбы в подчинении. Нет, это было выгодно всем остальным партийным деятелям, которые хотели безопасности. Кто-то знал за собой грешки, кто-то просто боялся ложных обвинений. А значит, любой, севший на его место, будет обязан сделать то же самое. Поэтому, хотя Хрущева в ЦК уже и не будет, но проблема-то останется. Вот кто по-вашему должен занять это место в 53-м? Если кто-нибудь из его соратников, вроде Маленкова, то это значит, что ничего не изменится. Генерал Жуков? Да, этот умеет держать подчиненных в узде. Но не хотелось бы, чтобы такой человек стал правителем страны. Его самого надо постоянно контролировать, чтобы жесткость не переросла в жестокость.
— Может быть, кто-нибудь из молодых? — робко предложил я.
— Ладно, допустим, выдвинем Устинова или Громыко. Они умные, честные и перспективные. Так ведь в вашей истории именно эти люди стояли у руля власти, когда страна начала распадаться. Так что как бы они не развалили ее еще раньше.
— У меня уже голова кругом идет. Может тогда и не надо Никиту Сергеевича убирать? А то как ни крути, но может получиться только хуже.
— А что, время еще есть. До конца войны мы компромат на него публиковать не будем. Он все-таки единственный из всего ЦК несколько лет провел на фронте. Конечно не на самой передовой, но бомбы и мины на него сыпались.
— Ладно, пусть он не трус, и не такой уж глупый, как у нас принято считать. Но списки репрессированных-то он подписывал, и ему все было мало.
— Хорошо, попробую объяснить вам на пальцах. Допустим, вы поймали отряд немцев, которые сожгли деревню вместе с жителями. Ваши действия?
— Всех расстрелять.
— То есть никакого расследования? Но ведь у них есть тыловики, которые в убийствах не участвовали.
— Они пособники террористов, в смысле, преступников, и не попытались помешать им. Да уже за то, что они на нас напали, их можно было бы без суда и следствия расстреливать. Если мы этого не делали, то лишь для того, чтобы другие немцы не боялись сдаваться в плен.
— Ладно, расстреляли. А среди них еще были наши граждане — полицаи. Они-то к нам не вторгались.
— Этих повесить. Предатели, участвующие в убийстве своих сограждан, еще хуже оккупантов.
— Как я понял, следствие здесь тоже проводить не будем? А вот если нам надо узнать, куда направились остальные полицаи. Вдруг, еще одну деревню жечь? Как будем допрашивать задержанных, в смысле пытать их можно?
— Разумеется.
— Ну вот вы и попались. Вы же знаете, что многие старосты и полицаи добровольно вызвались на эти должности по предварительному поручению наших органов. Так сказать, наши агенты. И вообще, лишь несколько процентов из них после войны были осуждены. Сами все это рассказывали. Так зачем же их сразу пытать и казнить? Сначала надо все тщательно выяснить. Вот такие же горячие головы как вы, и взялись с энтузиазмом за репрессии в 37-м. Они тоже были уверены, что предателей жалеть нельзя, и нужно казнить. А перед этим долго пытать, чтобы узнать о всех членах их преступной организации. И когда они несли своему руководству списки признавшихся в преступлениях, то искренне недоумевали, почему их не утверждают. А сам Хрущов ведь никого не бил, не арестовывал. Ему говорили, что нашли преступников, и он верил. Заметьте, не карьеру делал, а искренне верил. И чтобы их наказать даже готов был пойти на конфликт со Сталиным. И точно также, как вы сейчас, приказывал пытать предателей, чтобы раскрыть все нити заговора.
— Ну ладно, допустим он верил следователям. Но этих изуверов действительно нужно наказать. От первого до последнего.
— Всех ли? Вот расстреляли Ежова, и вместе с ним было осуждено порядка тысячи следователей. Я постараюсь сделать все, чтобы посадили еще столько же. Чувствуете вы от этого радость?
— Честно говоря, не очень. Да и цифры не впечатляют
— Уж извиняйте, мильена следователей у нас нема. Но в своем большинстве они просто выполняли приказания. А вот обычные граждане, которые строчили доносы, действовали так по своей инициативе. Помните наш разговор про Таубина? Другие конструкторы если и не были в этом замешаны, то по крайней мере не захотели ему помочь. Или наш космический гений Королев. Те кто его избивал, уже наказаны, но вот что делать с его коллегами, писавшими доносы? Вдруг кто-нибудь в будущем станет академиком, очень полезным для страны.
— Так это что, выходит по большому счету, почти никто наказан не будет?
— Увы, но это так. Иначе придется поднимать новую, еще более сильную волну репрессий. Считайте, что это была гражданская война, и все ее участники получили амнистию.
— Стоп, но среди осужденных по пятьдесят восьмой статье массовой амнистии не было.
— По ним начали работу, но на это потребуется время. Ведь придется вдумчиво и кропотливо пересмотреть свыше полумиллиона дел. А когда закончат с живыми, начнут пересматривать дела расстрелянных. Чтобы все это раскопать, потребуется не один год. К тому же вы предложили всех старых следователей расстрелять. Или уже передумали?