Занятия проходили в большой аудитории, на столах которой, расположенных полукруглым амфитеатром, были хорошо видны следы от огня, трещины от ударов ледяных игл и лезвий, и сколы от других проявлений магических воздействий. Многие столы имели также повреждения от потоков воды, ненароком на них направленных.
Всё это были последствия неконтролируемых выбросов энергии молодыми ведьмами и магами. Не все ещё научились правильно обращаться со своим магическим ядром, а уж, тем более, со своими мозгами. Что из этих двух факторов было хуже и мощнее? Для кого как.
На этот раз, чтобы предвосхитить подобное от каждого неофита, декан решил начать с лекции. Вступительное слово о магии произносил каждый лектор, практически перед каждым занятием, вдалбливая в пустые головы студентов необходимое понимание того, чем они владеют, и как это может отразиться на их будущем.
Результат был, но не сильный. Время от времени студенты боевого факультета проверяли свои навыки на окружающих вещах. Не отставали от них и студенты факультета артефакторики. Иногда в этом были замечены и целители.
Но проявления их магии не шли ни в какое сравнение с действиями «боевиков» и артефакторов. Артефакторы, вообще, лишь отчасти считались такими, реализовывая одно из направлений на их факультете специалитета. Как их только не называли: и амулетчиками, и погодниками, и ремесленниками, и ещё с пол десятка названий прочно закрепились за ними.
Но самую опасную среди них группу составляли те, кто пытался управлять погодой. Дальше шли те, кто придумывал и ремонтировал амулеты, а также применял их в бою. Управление металлами и ремонт вещей по опасности были на последнем месте, но и они временами выкидывали неожиданный фортель. Причём такой, что всем от него становилось тошно.
Первый факультет, он и в магической академии был первым. Никто с инквизиторами связываться не желал. Их духовные практики, а также умение разговорить, кого угодно, пугали всех. Особенно девушек, которые, подавшись льстивым речам, могли потерять не только разум, но и мимоходом свою бдительность, будучи полностью уверенными, что сами в этом виноваты.
Любой скандал оборачивался против жертв, и они снова оказывались в цепких объятиях будущих инквизиторов, прощая им все прегрешения и рассказывая все сплетни, которые только знали.
Зная их феноменальные способности в риторике и предельную циничность в достижении поставленной цели, девиц всячески ограждали от их влияния, разбираясь с подобными проявлениями мужской навязчивости в кулуарах на факультете. А главный инквизитор академии, отец Роберто, жестоко наказывал всякого своего студента, замеченного в подобном.
Но никто не запрещал пользоваться знаниями за пределами академии, если они, конечно, у них были! Практика всегда, практика везде. Мы — последний бастион на пути ереси! — был их девиз.
Последними шли мы, как по причине своей малочисленности, так и по причине особенности своего факультета. Да и не лезли мы ни к кому. Стихийная магия у нас была развита слабо. Вдали от морской глади наши способности также почти не были заметны.
Но уроки магии управления погодой я посещал весьма охотно, стараясь научиться там основам приручения стихии и пытаясь с помощью этих знаний управлять хотя бы ветром или дождём. К сожалению, эффект был весьма слабый.
В группе управления погодой на факультете специалитета училась и рыжая ведьма Элис Гамильтон. Её я приметил на первом же занятии. Трудно было не заметить эту копну медных волос, уложенную в толстый хвост, а иногда и свободно рассыпанных, по белым плечам, в кажущемся беспорядке. То, что её волосы, как и яркие глаза, привлекают к себе мужское внимание, она хорошо знала и всячески этим пользовалась.
Столкнувшись с моим изучающим взглядом, она невольно вздрогнула, видимо, чувствуя что-то знакомое, но потом встряхнулась и ответила мне надменным взором, выразив всё своё презрение высокорождённой дворянки к обычному сеньору.
Хмыкнув и отвернувшись от неё, подумал: — Не узнала! Уже хорошо! Взглянув на Винсенте, я заметил его застывший взгляд, направленный на Элис. Почувствовав его, Элис Гамильтон машинально стала поправлять волосы, медленно пропуская их длинные кудрявые пряди между пальцами, что вызвало ещё больший ступор у Винсенте.
Я сидел далеко от него и не мог толкнуть локтем в бок, чтобы он отвис от созерцания «такой» красоты, а чаровница продолжала его баловать своими волосами и украдкой бросаемыми взглядами. Настоящая леди Гамильтон, не дать и не взять! Ну, да, Винсенте тоже был не обычным сеньором, а виконтом, и дочери графа не было зазорно крутить любовь с равным.
Наконец, Винсенте отмер и стал смотреть не только на неё. А посмотреть там было на что, ведь на занятиях сидела элита своего времени. Элита, полученная столетиями скрещивания сильных агрессивных мужчин и самых красивых женщин, достававшихся им в качестве приза.
Чёрные, каштановые, рыжие, белокурые девичьи головки низко склонялись над пергаментами, старательно и аккуратно записывая умные мысли, формулы и рисунки различных магических проекций. То и дело с их рядов слышались горькие вздохи огорчения, от запачканных чернилами пальцев или некрасиво сделанных записей.
Надо ещё сказать, что однообразной формы в магической академии не было. Если молодые идальго ещё придерживались более однотипной одежды, состоящей из белой рубашки, камзола тёмной расцветки, пышных штанов, чулок и туфель, из тонко выделанной кожи, то девицы пытались выделиться изо всех своих сил.
Их наряды были показателем блеска и нищеты родителей, и небогатым девушкам приходилось нелегко, чтобы соответствовать заявленному уровню. В основном, молодые дворянки предпочитали длинные платья, с открытым лифом, чтобы можно было продемонстрировать все имеющиеся достоинства. Те, кому это было не нужно, предпочитали закрытые платья, или что-то, похожее на охотничий костюм.
Переходя после занятий с Винсентом в другую аудиторию, я спросил у него.
— А чего ты так пялился на рыжую?
— А ты что, заметил? Да, она такая красавица, и я даже не знаю, как её зовут!
— Элис Гамильтон её зовут.
— ???
— А кто такая Элис, и где она живёт, и откуда я её знаю?
— Да, — удивлённо выдавил из себя Винсенте.
— Видел издалека, а рассказывал о ней один случайный знакомый. Точнее, он рассказывал о её отце, графе Гамильтоне, а о дочери он только вскользь упомянул, рассказав, что она тоже едет учиться в эту академию. Я с ней не знаком, если ты об этом хотел меня спросить.
— Да, — разочарованно протянул Винсенте, — а то бы познакомил.
Это вызвало у меня улыбку. Невольно я вспомнил наглые зелёные глаза и требование идти с ней, а потом вспомнил удар арбалетного болта, и всё очарование рыжей красавицы померкло перед той болью, которую я испытал от её выстрела, и если бы не спасший меня амулет, я бы здесь уже не стоял.
Пожав плечами, я промолчал, подумав, что вот насчёт амулета надобно подойти к декану специалитета и спросить у неё, как его подзаряжать. Да и маленькая витая раковина, с жемчужиной внутри, пока так и не стала настоящим амулетом, а была просто запчастями к нему.
Вернувшись от своих воспоминаний к крепко сжатым вёслам, работая которыми мы неслись вниз по реке, я замахал ими быстрее. Можно себя поздравить, плыть на шлюпке я научился. Настоящий моряк, с печки бряк. Но, всего нужно знать понемногу, и это умение было из числа востребованных, для любого моряка.
Через час мы пристали к берегу, подвели итоги нашей лодочной гонки и отправились обратно в Толедо, опять по реке. Это далось намного тяжелее, ведь ладони уже украшали здоровые пузыри, ещё не успевшие превратиться в трудовые мозоли.
Вернувшись и вытащив лодки на участке, который принадлежал магической академии, мы направились шумной группой к себе на факультет. Пользуясь случаем и усталостью, наш самый шумный товарищ, барон Алонсо Перес, предложил зайти в кабачок и славно там посидеть.
Возражений ни от кого не последовало. Стоявший рядом со мной Винсенте ощутимо нахмурился и напрягся. Денег у него было мало, каждый реал на счету, да и взять их было ему неоткуда. А вот у меня деньги ещё были.
— Зайдём, Винсенте, выпьем за дружбу, я угощаю!
Этот аргумент сломил волю моего друга, на его лице появилась улыбка и, кивнув, он согласился с моим предложением. Шумной толпой, вооружённые саблями и шпагами, мы завалились в кабачок, где продавали отличное вино с местных виноградников. Но эстетам могло быть предложено и бургундское, и анжуйское, мадера или херес, и ещё с десяток наименований различных вин.
Рассевшись за столами и сделав заказ, мы стали рассматривать окружающую обстановку. Обстановка была приятной, так же, как и загорелые жгучие брюнетки, разносившие вино и еду.
— А что ты не заказал себе градильяс? — спросил Алонсо.
— Мне своих яиц хватает, и так всё в голову бьёт!
В ответ барон только расхохотался. Узнав, в чём дело, рассмеялись и все остальные, лишь Винсенте позволил себе небольшую улыбку. Ясен Перес был тот ещё бабник, несмотря на свой юный возраст. Ни одна из служанок не миновала его железных пальцев, ущипнувших их за самые мягкие места.
Женские взвизги, запах горячей пищи и ничего не значащая трепотня молодых дворян создавали неповторимую обстановку счастья и довольства. Поправив свою абордажную саблю, я глотнул густого терпкого вина. Саблю я давно достал из загашников вместо сломанной рапиры и теперь всегда носил с собой.
Божественный напиток постепенно начал ударять в голову, легко опьяняя. Превосходно приготовленная еда, вкусное вино, присутствие рядом красивых девушек, кружило голову и, очевидно, не только у меня.
Даже Винсенте стал заглядывать в открытый лиф бегающих взад вперёд служанок, и его загорелые щёки покрыл горячий румянец. Время от времени, то один из нашей компании, то другой, удалялись наверх с одной из соблазнительниц.
В конце концов, из тех, кто не попробовал продажной любви, остались только мы с Винсенте. Не сказать, что мы этого не хотели, наоборот, очень сильно хотели, но отказывались. Каждый из нас не хотел начинать, так сказать, покупку, по разным причинам, и обоим было где-то даже стыдно. Я не привык к такому, а у Винсенте попросту не было на это денег.