Нам сейчас трудно представить себе, каким скандалом была первая женщина, которая шла в брюках по улице. Причем эта женщина явно и вполне сознательно шла на скандал. К тому же это был идеологически заряженный скандал. Бабьи штаны стали знаменем эмансипасии. Сама же эмансипация проходила под антихристианскими знаменами. Женщина своими штанами бросала вызов традиционному сознанию народа, "темного, забитого, неразвитого, все еще к сожалению находящегося под влиянием этих ужасных попов". И вот эта с позволения сказать институтка в своих штанах да еще и в храм прется? Да она в храме ни чего иного и хотеть не может, как только надо всеми посмеяться. Разумеется, ее не пускают.
А что имеем сейчас? Все ровным счетом наоборот. Брюки стали самой обычной, самой заурядной женской одеждой. Брюки есть в гардеробе у каждой женщины. Единственная тому причина – в ряде случаев для женщины это самая удобная одежда, причем, заметьте – одежда максимально скромная. Теперь эта одежда идеологически ни как не заряжена, и ни кого она больше не скандализирует.
Но в храм женщинам в брюках по-прежнему нельзя. Почему? Как-то на доске объявлений у одного храма я обнаружил следующее тому объяснение. Это нарушает правило Трульского собора, запрещающее ходить в одежде противоположного пола. Обоснование, мягко говоря, не убедительное. Брюки для женщины перестали быть одеждой противоположного пола. Женские брюки и по фасону, как правило, отличаются от мужских, это теперь чисто женская одежда. Кроме того, сам смысл трульского правила очевиднейшим образом направлен против половых извращений, что к теме современных женских брюк не имеет ни малейшего отношения. То есть мы пытаемся применить церковный канон совершенно не понимая его смысла.
Так в чем же причина этого ограничения? В консервативности церковного сознания. Такая консервативность есть безусловное благо. Церковь вообще очень медленно что-то у себя меняет, а иные вещи не меняет ни когда, даже если они относятся к чисто внешней сфере, например – облачения священников. Это очень хорошо, что Церковь не хочет быть флюгером на ветрах эпох. Мы ни когда не примем либеральных призывов, обращенных к Церкви – шагать в ногу со временем. Мы предпочитаем шагать в ногу с вечностью.
И все же иногда в церковную жизнь неизбежно приходит что-то новое. Допустили же мы в храмы электричество, хотя оставили и свечи. Интернет первоначально был встречен церковным сознанием в штыки, а сейчас многие православные, работая в сети, по сути воцерковляют некоторые ее сегменты. Есть такие "участки линии фронта" на которых "держать оборону" нет ни какого смысла. Да, нам дороги формы внешнего благочестия, и мы будем за них держаться, потому что понимаем: форма влияет на содержание. Но бывают такие случаи, когда, отстаивая внешнее, мы забываем о внутреннем. А это уже плохо. Следить за одеждой куда легче чем за душой, и мы предпочитаем выглядеть, а не быть православными.
Если женщина в брюках хочет зайти в храм помолиться, а ее не пускают, мы жертвуем содержанием ради формы. Можно ей сказать: "В храм не принято ходить в брюках, вы в следующий раз имейте это ввиду", но вообще не впустить ее не только глупо, но и грешно.
Мы порою цепляемся за некоторые обычаи, совершенно переставая понимать их смысл. Женщину в брюках в храм не впустят, а в юбке по колено – впустят, это вроде бы не запрещено, хотя любому церковному человеку понятно, что брюки на женщине куда предпочтительнее, они выглядят более скромно, менее соблазнительно. Когда речь идет о слишком открытой одежде, обосновать ее недопустимость так легко, что и обосновывать особо не надо. О брюках можно спорить, а тут и спорить не о чем. Мужики – не железные, и не надо их вводить в соблазн, это, как минимум, отвлекает от богослужения. Но у нас до сих пор нет критериев, исходя из которых можно определить, какая женщина одета слишком открыто, а какая – не слишком.
В Иерусалимском храме Гроба Господня этот вопрос решили очень просто: должны быть закрыты плечи, живот, колени. (Мусульмане на Храмовой горе добавили еще одну деталь – должны быть закрыты локти). А вот брюки женщинам как раз не возбраняются, в брюках их впускают не только в храм Гроба Господня, но и в саму Кувуклию. Такой дресс-код понятен, целесообразен, обоснован. Не принять ли его и нам?
Вот, казалось бы, незначительный, пустяковый вопрос, но за такие вопросы постоянно цепляется церковное сознание. Вечно мы норовим устроить «битву народов» по такому поводу, который и внимания не стоит. Тут бы лучше рукой махнуть: как будет, так и ладно. Но есть ли пустяки в церковной жизни? На этот вопрос уже не стоит махать рукой.
Нашла ли св. Елена крест?
В Церкви нет ни чего случайного, а вот в церковной жизни случайного предостаточно, если считать случайным то, чего могло и не быть, и ни чего бы при этом не изменилось. В Церкви все от Бога, поэтому все истинно, а в церковной жизни многое от людей, порою – от искаженной грехом человеческой природы. В Церкви нет лжи, но в книгах, изданных церковными издательствами, много вранья. И даже в очень авторитетных книгах, даже в житиях святых.
Если вы прочитаете все жития святых и поверите всему, что там написано, это, мягко говоря, не сделает чести вашему интеллекту. Порою там много легко различимой фальши. В Евангелиях фальши нет, там все правда, а в житиях много вранья. Вы уже готовы сесть и заплакать? Вы пришли в Церковь, имея готовность верить всему, что здесь услышите, а здесь, оказывается, не каждому слову можно верить. Если одни говорят одно, а другие – другое, так кто-то явно ошибается. И вам придется научиться понимать, где голос Церкви, а где человеческие голоса. Где абсолютное, а где относительное. Чему вы теперь обязаны верить, а чему верить не обязаны. Господи, как тягостна бывает порою свобода…
Я, к примеру, не верю в историю о том, как св. Елена, мать императора Константина, поехала в Иерусалим и нашла истинный крест Христов. Удивляюсь даже, как в эту историю хоть кто-то смог поверить. От Распятия до царицы Елены прошло около трех веков. Вы можете представить себе, что деревянный брус пролежал на одном месте три столетия, ни кем не тронутый?
Вот, к примеру, у нас в Вологде так же около трехсот лет назад бывал царь Петр I. Сохранился каменный дом, в котором останавливался царь. Предположим, царь любил посидеть рядом с домом на каком-нибудь бревне. Не пойти ли нам, не поискать ли это бревно? Может быть, оно там и до сих пор лежит? Если я внесу такое предложение, ведь меня же сумасшедшим будут считать. А если я скажу, что пошел туда и обрел это бревно? Тогда уж точно, принудительная госпитализация мне гарантирована. Кажется нелепым даже доказывать, что кусок дерева не пролежит в людном месте несколько веков, ни кем не потревоженный. Это и так понятно.
Теперь представьте себе Голгофу. И до Христа на этом месте казнили, очевидно, казнили и после. Этот крест могли еще много раз использовать, как орудие казни, а когда он пришел в негодность – заменить на новый. Старый крест обязательно кто-нибудь стащил бы на дрова. В тех местах очень плохо с древесиной, бревно просто так валяться не будет. Для того, чтобы спустя много времени крест продолжал находиться там, где он и был в момент распятия, на этом месте должна была прекратиться всякая человеческая деятельность. Надо, чтобы по этому месту ни кто больше не ходил и ни когда ни чего на этом месте не делал. Это для сохранения креста на месте хотя бы в течение нескольких десятилетий.
А через несколько десятилетий Иерусалим был полностью разрушен римлянами. Город прекратил свое существование, там не осталось камня на камне, как и предрекал Христос. Где-то полвека на этих камнях не было ни какого населенного пункта. И вот во II веке, спустя уже почти столетие после распятия Христа, император Адриан построил на этом месте новый город – Элию Капитолину. Это был принципиально другой город. Другие дома, принципиально другая, чисто римская, планировка улиц. Неужели возможно поверить, что на некоем холме посреди столь радикальных перемен так и осталось лежать бревно, брошенное там сто лет назад? Проходит еще 200 лет, и вот туда приезжает царица, которая находит на Голгофе не только крест Господень, но и кресты разбойников, распятых одновременно с Господом. Мы знаем из жития, что у нее даже возникла проблема, как отличить крест Господень от крестов разбойников. Всего этого просто не могло быть.
Могли ли ученики сохранить крест Господень? Теоретически – да, но для этого надо было увидеть святыню в орудии позорной казни, что маловероятно. Тогда от креста на них веяло ужасом, а не святостью, а спустя несколько лет это бревно уже вряд ли удалось бы отыскать. И уж тем более ни кто не стал бы сохранять кресты разбойников. Их обретение Еленой уже ни каким чудом не объяснить.
Вот плащаница вполне могла сохраниться. После Воскресения Христова, обнаружив Гроб пустым, ее, конечно, прибрали, а потом передавали из рук в руки в течение многих веков. В этом нет ни чего невероятного. А кусок дерева, который крестоносцы получили в качестве креста Господня, безусловно, таковым не являлся.
Как-то я поделился этими своими соображениями с одной верующей женщиной и мне стало не по себе от того удручающего впечатления, которое произвел мой скептицизм. Я же верующий человек и мне очень неловко было чувствовать себя в роли скептика-рационалиста, разрушающего чью-то наивную и бесхитростную веру. Далеко не все способны отличить главное от второстепенного, людям проще верить всему, что они слышат от священников и читают в православных книгах. И если кто-то способен верить в фальшивые псевдоправославные мифы, так ведь вреда для души от этого не будет? Может вообще не касаться такого рода тем? Вера вообще не терпит неосторожных прикосновений. Один кирпичик с места стронешь – все здание разрушится. Здание моей веры строится отнюдь не на кирпичиках житийных мифов, и в моей душе ни чего в сторону не съедет от разрушения этих мифов. А другие люди по-другому устроены, для них мои слова могут оказаться разрушительными, они, когда поймут, что им хоть в чем-то говорили неправду, могут и в церковь перестать ходить. Вот уж не хотел бы я такого результата.