После Узбекистана я полностью разочаровался в том, во что верил – в государстве. Тогда я ощутил, что выше меня ни кого и ни чего нет. Я – это все. Если нет Бога, значит я – бог.
Так резюмирует Шараевский свою узбекскую эпопею длиною в год. Крушение личности, которое он там пережил, и привело его в конечном итоге на "пятак". Но неужели тяжелые разочарования непременно должны сделать человека убийцей? Нет, конечно. Есть, однако, особая порода людей. Они ищут высшего смысла, и если его не обретают, тогда превращаются в бешеных волков. Они режут стадо не потому что "кушать хочется", а потому что "плевать на все". Из таких людей порою получаются монахи. Самые ревностные монахи. Или разбойники. Самые лютые разбойники.
***
В.Н. Шараевский, вспоминая про работу следственной бригады в Узбекистане, говорит: "Оттуда нельзя было уехать бедным". Но его самого азиатский "клондайк" не обогатил. Он скорее научился смотреть на золото, как на дерьмо.
Его много раз приглашали работать в прокуратуру области, в прокуратуру СССР, но он отказался. "Только скажи "да" и ты в Москве. А что дальше? Мне ни чего не надо было. Даже от должности районного прокурора я год отказывался, хотя согласился в конечном итоге".
Вот мужик… По всем приметам он сейчас уже должен бы олигархов на допросы вызывать в свой московский кабинет, а он в камере пожизненников сидит. Что же все-таки случилось? Шараевский рассказывает:
– Не только в Узбекистане, но и у себя в Смоленской области я видел очень много богатых людей, когда расследовал дело о хищениях на бриллиантовой фабрике. Один, например, любил демонстративно перед постом ГАИ мыть свою машину шампанским. Другой похвалялся, что завтракает в "Седьмом небе", а ужинает в "Ласточкином гнезде". Множеству смоленских и узбекских боссов я задавал один и тот же вопрос: "А что вы хотели в конечном итоге? К чему стремились?" Они начинали рассказывать про море изысканных удовольствий, но всегда проговаривались. Глаза у них загорались только когда рассказывали, как, например, дергали морковку у себя на даче или ходили босиком по траве. Они шли по трупам в гору, но уже начинали спускаться на другую сторону горы, обратно к подножию. Я это прекрасно понял, и тогда зачем мне было в гору корячиться? Я мог ходить босиком по траве, не имея ни высоких должностей, ни больших денег.
Этот мудрый взгляд на вещи можно и в книжке вычитать, но Шараевский его не вычитал, а выстрадал. И все-таки его трудно понять. Ведь, когда зеленая трава – превыше всего, в душе мир. А у него не было мира в душе. Я не выдерживаю и перебиваю его:
– Так почему же вам нельзя было остановиться в этой точке своего понимания жизни?
– Так и было бы, если бы не было дьявола.
– Но дьяволу надо еще руку протянуть.
– Достаточно просто молчать.
Молчать? До чего же по-разному можно молчать. Мне показалось, что я почувствовал, как жутко молчал тогда Шараевский перед лицом дьявольских искушений. Каких искушений? В беседе со мной Вячеслав Николаевич так же проговорился, как и те, кого он в свое время допрашивал. Он вспомнил эпизод из своего постузбекского прокурорства:
– Я должен был арестовать одну молоденькую продавщицу за недостачу в две с половиной тысячи рублей. А в Узбекистане я акты на сто тысяч оставлял без последствий. Этой девчонке грозило 8 лет, между тем, ее достаточно было просто выпороть. Тогда я резко послал всех подальше и продавщицу привлекать не стал.
– Вы, кажется, очень сильно рисковали?
– А чего мне было бояться? Я был другом Гдляна, я видел, как мое начальство вставало навытяжку перед одной только его фамилией. Мне ни кто не мог препятствовать. Я считал, что имею право на все и был о себе высочайшего мнения.
Ну вот и добрались до сути, подумал я, услышав это откровение. Он весьма успешно отогнал от себя бесов корыстолюбия и дешевых низменных удовольствий. Но он впустил в свою душу беса высокомерия и гордыни. А этот будет покруче двух предыдущих. Девчонку он пожалел? Может быть и пожалел, но на первом месте было, кажется, удовольствие от того, чтобы всех послать. Должности ему не нужны были? Ну еще бы. Когда майоры тянутся перед капитаном, последнему совершенно ни к чему стремиться в полковники. Одержимость бесом гордыни – самая страшная форма одержимости.
Неожиданно Шараевский задает вопрос: "Как человек становится убийцей?" Мне показалось, что он уже ответил, но все-таки интересно, что тут еще можно добавить. Он продолжает:
– Мы всегда стараемся поставить себя на место тех людей, с которыми общаемся, а я общался с преступниками. Я старался влезть в их шкуру и эта шкура постепенно приросла к моей душе. Я видел и анализировал все ошибки преступников, мысленно эти ошибки исправлял, мысленно убивал и грабил. Я думал тогда, что это всего лишь профессиональная тренировка, но постепенно вышел за допустимые рамки и тогда возник вопрос: "А я смог бы?" Я всегда считал себя сильным человеком. Я внутренне согласился на совершение убийства.
Так значит речь тут идет всего лишь о профессиональном заболевании? Нет, это не то. Ну, может быть, и не без этого, но главное в другом. Его сделала убийцей гордыня помноженная на отчаяние. Это жуткая смесь. Он не только золото начал считать дерьмом, он всех людей начал дерьмом считать. Жизнь ничтожеств перестала для него что-то значить. И тут вылез вместе с рогами проклятый вопрос Родиона Раскольникова: "Тварь я дрожащая или право имею?" Впрочем, Шараевский вспоминает слова Смердякова: "Если Бога нет, то все позволено". Вот тебе, бабушка, и Достоевский.
Нет, им отнюдь не двигало тогда желание совершить для примера безупречное преступление. Ведь преступление-то его было как раз совершенно не спланированным и непродуманным. Даже не сильно умный преступник организовал бы преступление куда лучше. Это была отнюдь не хладнокровно проведенная акция, а самая настоящая истерика.
***
Был чудный пикник на зеленой траве. На той самой траве, которую он выше всего в жизни ценил и до которой ему теперь далеко, как до звезд. Отдыхали четверо: прокурор Шараевский с младшим братом и две дамы, бухгалтер и кассир, возвращавшиеся из банка и имевшие при себе тысяч тридцать. Дамы чувствовали себя в безопасности рядом с прокурором района. Ни кто не собирался умирать и убивать тоже ни кто не собирался.
Это не было продуманное спланированное убийство. Шараевский с его следственным опытом при желании мог организовать дело так, что комар носа не подточил бы. Но они всего лишь перекинулись с братом несколькими словами, после чего было уже трудно отступать:
– Я был для брата непререкаемым авторитетом, он сразу же согласился, и я обязан был оставаться в его глазах сильным человеком. С одной из женщин мы отошли в сторону, я уже держал нож наготове и… не смог. Почувствовал, что это не мое. А брат на меня смотрит и видит, что я слабак. Мы уже попрощались с женщинами, сели в машину и поехали. Вдруг я услышал внутри себя мощный голос: "Стоять!" Я резко развернулся, и мы поехали обратно.
Я убил одну женщину, брат – другую. Мне казалось, что все это делаю не я, что все это не со мной происходит. Когда потом впервые услышал слово "сатана", то всего лишь узнал имя, я уже был с ним знаком.
Преступлению Шараевского приписали корыстный мотив, но это нелепость. Очень ему нужны были эти несчастные 30 тысяч, когда он мог поиметь в десять раз больше, ни кого не убивая и ни чем не рискуя. У него могли быть личные мотивы, помимо корыстных? Да, могли быть, но и это ни чего не объясняет. Любые проблемы он вполне был в силах разрешить без преступления. Ему доставило удовольствие убить? Но он испытал лишь ужас, по природе своей он не убийца. Может быть, он был пьян? Шараевский ни когда в жизни не пил.
Вопрос о мотивах преступления остается совершенно без ответа. Вероятнее всего, Шараевский сам много лет не мог ответить себе на вопрос, зачем же он все-таки совершил это абсурдное убийство? Отсюда он так часто поминает дьявола как главного виновника своих бед. Ведь если у человека нет мотива, значит он был у «внутреннего голоса»? Поверьте, это не шизофрения, Шараевский – человек с очень крепкой и устойчивой психикой без намека на признаки болезненной экзальтации. Это даже не попытка переложить свою вину на потусторонние силы. Он вполне осознает себя преступником и не снимает с себя ответственности.
Участие в преступлении хвостато-рогатого деятеля по моему личному убеждению – правда, но это лишь половина правды. Для того, чтобы дьявол принял прямое и непосредственное участие в нашей жизни не надо подписывать ни каких договоров и даже устное соглашение не требуется. Шараевский говорил: «Достаточно просто молчать». Да тут вообще не важно, молчишь ты или нет. Лукавый начинает действовать в нас лишь тогда, когда мы ему уподобляемся, и лишь в той степени, в которой мы ему уподобляемся, а беспредельная гордыня – это уже уподобление дьяволу.
Если спросить, зачем Шараевский убил, то ответа не будет, потому что вопрос поставлен неверно. Однако, вполне можно ответить на вопрос почему он убил. Потому что его тотально опустошенная душа очень быстро наполнилась высокомерием и гордыней. И тогда самые зверские фантазии начали требовать немедленного исполнения просто потому, что «я так хочу».
***
И все-таки в нем сохранилась не только достаточно твердая человеческая основа, но и подлинная Божья искра. Лишь исходя из этого можно понять его совершенно невероятные слова: «Камера смертников – самое замечательное место на земле». Непременно счел бы такое утверждение лукавством, если бы не понимал его внутреннюю логику. Этот человек всегда искал в своем существовании высший смысл, страшно мучился, когда пропадала надежда его найти. И вот в камере смертников, где Шароевский провел три года, он вдруг начал этот самый высший смысл обретать:
«Камера смертников – самое замечательное место на земле, потому что сатана доводит лишь до дверей этой камеры, внутрь он уже не проникает. Когда опахнет могилой, обостряются все пять чувств, даже в очерствелом человеке пробуждается нечто глубоко человечное. Только здесь я по-настоящему задумался о четырехлетнем сыне и пятилетней дочери и испугался за них.