И.К.) сам объявит войну»[153]. Это означало, что Турция желает продолжать свои «прогрессы», но нападающей стороной быть не хочет. Когда же Дамад Ибрагим-паша предложил всё-таки заключить договор, де Бонак и Неплюев поняли, что войны не будет…
Две империи достигли компромисса, но его ценой стало крушение мечты о закавказском царстве Вахтанга VI. «Ориентальной Иверии король» по возвращении из похода вынужден был отвечать на предложение о «протекции» со стороны турок и отбиваться от нападения соперника и пока ещё верного вассала шаха — «кахетинского хана» Константина II (после перехода в ислам — Мехмед Кули-хана). Осенью и зимой 1722 года Вахтанг ждал Петра, «яко входа Христова в Иерусалим», и безуспешно просил двинуть войска к Шемахе или прислать ему «порядочный отряд конницы»[154]. Пользуясь временным затишьем на дипломатическом фронте, Пётр сделал попытку помочь союзнику — 17 апреля отдал приказ Матюшкину отправить две тысячи драгунов в Грузию; этого было достаточно для борьбы Вахтанга с его противниками, но не с турками. Но было уже поздно. «Царь картлинцов» прислал очередное послание, в котором признал: «Мы велели сказать султану, что мы покоряемся ему». Однако это не помогло — в мае 1723 года Вахтанг VI был разбит Константином и его союзниками-лезгинами и навсегда покинул Тбилиси — ушёл в Имеретию и далее в Цхинвал, Оттуда Вахтанг прислал письмо с последней просьбой к царю: «учинить вспоможение или к себе взять»[155].
Результаты похода
Россия получила необходимую паузу для закрепления своего присутствия в бывших иранских владениях. Относительно спокойное принятие горскими князьями (хотя и не всеми) во главе с тарковским шамхалом российского подданства как будто облегчало задачу интеграции этих территорий в состав империи.
Поначалу так и было — местные владетели стремились приспособиться к новой ситуации. Владелец Эндери Айдемир дал аманатов, вместе с братьями принёс присягу на Коране, обещая «никакого воровства впредь людям, живущим в новопостроенной крепости, отнюдь не чинить, и лошадей и скоту не отгонять, и людей в полон не брать»[156]. Осенью того же года Петру «били челом» табасаранские кадий и майсум, владетели Аксая, Эрпели и кабардинский князь Арслан-бек Кайтукин. Казикумухский Сурхай-хан, требовавший от шамхала вывода русских войск, сам вдруг обратился в Коллегию иностранных дел с заверением, что «дружба и пароль, которой я вам дал, и ныне оное содерживается, и кто вам недруг и мне недруг, а кто вам друг, тот и мне также друг». Обращение было оставлено без ответа — его автору было «невозможно верить».
В Дербенте трудами «виноградного мастера» и его помощников заработал царский винный завод: в 1724 году им было произведено 60 бочек красного и белого «чихиря его величества». В 1723–1724 годах дербентский комендант отправлял в Астрахань партии шафрана с дербентской плантации и свежий виноград в «кадочках» к императорскому двору[157].
Дербентцы при поддержке российских солдат собрались в поход на владения нападавшего на город и его окрестности уцмия Ахмед-хана. Победители не только «отогнали скотину», но и привезли трофеи — «головы отрубленные, в том числе одна голова племянника усмеева»[158]. Участники другой такой экспедиции в сентябре 1723 года разгромили деревню Митягу: «со всех сторон зажгли и всю разорили»; на обратном пути в лесу им пришлось выдержать тяжёлый бой, в котором погибли 40 рядовых и капитан. Боевые потери вынудили Матюшкина запретить поход на деревню Магерку. Потери противника были неизвестны, поскольку горцы уносили своих убитых, а о погибших в самом селении «знать было им (русским участникам боя. — И.К.) не можно, понеже все были в ызбах и в погребах, в которые места метали гранаты»[159].
Ахмед-хан в письме российским властям просил «отпустить прошедшие вины», оправдываясь тем, что военные действия против дербентцев и русских вёл не он, а его «противники из лезгинского народу» во главе с «чугутанским владельцем» Магдабеком и Гайдабеком Кубадашским. Он обещал «вседушевную службу» с заверением, что «таких верных людей, как мы, не сыскивалось»[160], после чего присягнул и дал аманатов.
С лета 1723 года развернулось строительство главного российского форпоста на Кавказе — крепости Святого Креста; царь-инженер лично давал указания по её сооружению и утверждал чертежи. Сенатские ведомости свидетельствуют, что на Кавказ из Центральной России перебрасывалась масса «воинских припасов», хозяйственных грузов, инструментов и строительных материалов: «для дела фортеций» отправлялись верёвки, канаты, кожи, хомуты, гвозди, проволока, котлы, корыта, дёготь, мешки, зубила, клещи, мотыги, кирки, ломы, пилы, топоры, буравы, листовое железо. Особая нужда имелась в строительном лесе «на бастионы под пушки» — добротных брусьях и досках, которых постоянно не хватало. Туда же направлялись тысячи пудов пороха, свинец для литья пуль, пушки, фитили, ядра, бомбы, картечь, сукна, холсты, портупеи и другие необходимые для обмундирования вещи, включая медные пуговицы и «козлиные штаны»[161]. К пушкам и ружьям требовались всё новые «канониры» и «фузелёры» взамен погибших в столкновениях с горцами или умерших от болезней. По данным Военной коллегии, к июлю 1723 года на юг было отправлено 5 947 рекрутов[162]. Пополнений хватало для возмещения убыли в строевых частях, но задуманное царём масштабное преобразование края постоянно требовало рабочих рук. На Кавказ ежегодно отправлялись донцы. В августе 1723 года Пётр решил перевести на Сулак гребенских казаков, однако те саботировали исполнение царского указа и даже стали уходить за Кубань[163].
В декабре 1723 года царь из своего «Зимнего дома» в Петербурге распорядился обеспечить будущие стройки рабочей силой. Новую крепость в Баку и город на Куре предстояло возводить пяти тысячам мобилизованных рабочих «из подлых самых татар» — жителей Нижегородской, Казанской и Астраханской губерний. В апреле следующего года Пётр указал включить в их число работников «из служилой мордвы и чюваши», не трогая ясачных плательщиков. Возводить бастионы крепости Святого Креста должны были 2 500 украинских «черкас», а ещё 2 000 — строить дербентскую гавань[164]. Последних в 1723 году повёл в Дагестан лубенский полковник Андрей Маркович; в 1724-м — гадячский полковник Михаил Милорадович. Указы требовали ежегодно отправлять своим ходом через северокавказские степи десять тысяч «черкас», но на деле выходило меньше: за вычетом пятидесяти семи умерших по дороге и 211 бежавших Милорадович привёл в крепость Святого Креста 7 024 человека[165]. Наконец, охрану новых поселений вместо гребенских казаков пришлось нести донцам: в феврале 1724 года царь повелел отправить с Дона «с пожитками и скотиной сухим путём» 500 семей на Аграхань и другие 500 на Терек; всех новопришедших расселили по Аграхани и Сулаку[166].
В мае 1724 года после торжественной коронации супруги Пётр собственноручно написал Матюшкину инструкцию по хозяйственному освоению новых провинций:
1. Крепость Святого Креста доделать по указу.
2. В Дербенте цитадель сделать к морю и гавань делать.
3. Гилянь уже овладена, надлежит Мозендарат также овладеть и укрепить, а в Астрабадской пристани ежели нужно сделать крепость и для того работных людей которые определены на Куру, употребить в вышеписанные дела.
4. Баку укрепить.
5. О Куре разведать до которых мест мочно судами мелкими идтить, чтоб подлинно верно было.
6. Сахар освидетельствовать и прислать несколько и какой может быть… из оного, также и фруктов сухих.
7. О меди також подлинное свидетельство учинить, для того взять человека который пробы умеет делать.
8. Белой нефти выслать тысячу пуд или сколько возможно.
9. Цитроны, сваря в сахаре, прислать; сего для поискать здесь мастера.
Единым словом как владение, так сборы всякие денежные и всякую экономию в полное состояние привесть[167].
Однако ратифицировать торжественно заключённый в Петербурге русско-иранский договор не удалось. Дипломатический вояж Аврамова и Мещерского превратился в серьёзное испытание. По дороге из Решта к шаху в Ардебиль весной 1724 года посольскому конвою пришлось выдержать сражение с четырьмя сотнями повстанцев у местечка Кесма. «Ребята де играли, не изволь гневатца, мы де, сыскав их, жестоко накажем», — извинялся рештский визирь. В течение месяца шли безуспешные переговоры. Тахмасп II принял подарок — золотой кальян, называл Петра I «дядей», однако расчёт на уступчивость шаха-изгнанника не оправдался. Его главный советник («эхтима-девлет») и другие министры, заявив, что Измаил-бек не имел полномочий на заключение договора, а в Петербурге «напоя ево пьянова, учинили трактат», «отреклись» от ратификации. «На предложения наши такие дают ответы аки люди умалишённые», — докладывал Мещерский командующему в Гиляне бригадиру В.Я. Левашову. К самому же шаху, которого, по слухам, его слуги «повседневно спаивают», им пробиться так и не удалось. Тщетно Аврамов пытался «партикулярно» повлиять на персидских вельмож — он смог только выяснить, что шамхал писал шаху письма, предлагая ему взять Шемаху и «порубить» русских.