Ничего не добившись, 24 июня русские посланцы двинулись обратно. Едва они отъехали от города, как их нагнали шахские «приставы» и стали пугать окрестными разбойниками; «по отъезде их, несколька минут спустя, человек с 40 или болше ширванцов конных наскакали и кричали, чтоб они без мучения головы дали себе отсечь». Дипломаты и охрана четыре часа отстреливались от нападавших и в конце концов пробились, хотя в нескольких «узких местах» на дороге в них не только стреляли, но и «с гор каменья великие пущали»[168]. Прибывший в июне в Решт с закупленным в России товаром и встреченный с почётом Измаил-бек ехать к своему государю категорически отказался, предпочитая оставаться на русском содержании и под русской охраной.
Шамхал решил действовать самостоятельно. Имам кули-бек в июне 1724 года сообщал Матюшкину: Адиль-Гирей и уцмий Ахмед-хан отправились в поход на Шемаху, разоряли окрестные деревни, отгоняли скот, вымогали деньги и якобы заявляли при этом, что «они такое дело чинят по его императорского величества указу»[169]. Сам шамхал в беседе с отправленным к нему из Баку переводчиком-татарином Китаем Режеповым признал, что действовал без указа, желая взять город «для его императорского величества, а туркам в де в Шемахе быть не для чего и дела им до Шемахи нет». Грабежи закончились, как только шемахинцы согласились принять «наипами» сыновей шамхала и уцмия[170].
В феврале 1724 года в базарный день «верховный управитель» Левашов объявил в Реште новым царским подданным полученные им повеления вместе с увещевательными «письмами» посла Измаил-бека; по окрестным селениям их разносили гонцы-армяне. Реакция оказалась неутешительной: гилянская верхушка, по мнению Левашова, была возмущена «лишением лакомств», правда, оказалась «разномысленной»; тем не менее «военные собрания» вокруг Решта умножились, «дороги заступили и на реках крепости построили и всякими мерами народ развращают и стращают».
Располагавший четырёхтысячным гарнизоном бригадир решил не дожидаться объединения «бунтовщиков». Отряд полковника Шипова разогнал их «партию» на реке Пасахани. Вслед за тем Левашов сумел договориться с кескерским визирем — в мае отряд под командованием майора Василия Нейбуша без боя занял Кескер, находившийся в 45 верстах от Решта, и разгромил противника на р. Пасахани: 26 человек было «побито», а в качестве трофеев русским достались 13 пушек, 13 лошадей, брошенные пищали, порох и сабли. На Кескерской дороге от Энзелийского залива была возведена новая крепость, получившая название Екатеринполь. В июле подполковник Григорий Каирев во главе отряда в 700 человек после удачного боя занял селение Куч-Испогань и город Лагиджан[171].
Однако на этом успехи закончились. Левашов признал: «ребелизанты» в бою уступают его войскам, но продолжать расширение российских владений на южном берегу Каспия посылкой дальних экспедиций невозможно. Жаркое лето и «нездоровый воздух» подрывали силы войск гораздо больше, чем боевые потери. На 16 июля 1724 года у Левашова из 4 706 солдат и офицеров 1 270 были больны, а согласно рапорту от 16 сентября на 1 603 здоровых приходилось уже 2 264 больных. За два месяца от болезней умерло 853 человека — при том, что в боях погибло только 8[172].
Повстанцы стали преследовать тех, кто сотрудничал с русскими, а увещаниям российских властей противопоставляли свои воззвания. Явившийся 5 июня 1724 года с отрезанным ухом в Решт купец Дарбыш Мамес рассказал, что в двадцати верстах от города в деревне Белесабан был «принародно» избит, ограблен и едва избежал казни. Он и доставил «бунтовскую» прокламацию, переведённую на русский язык в канцелярии Левашова: «Старшие и редовые рященские и фуминские и кучеиспоганские. Ведайте вы, которые люди исполняют бригадира бека прихоти и ему служат и в деревнях к старостам ради объявления кто пойдет, и тому кара такая»[173].
Осенью Левашов вынужден был признать, что «весьма все провинции и деревни бунтуют, и при них все дороги засекли, и приезд всем пресекли, и во многих местах собрание умножаетца». В ответ начались репрессии. Русские «партии» стали расправляться с бунтовщиками. «…некоторые повешены, а некоторые четвертованы, а иные на колья посажены и в розных местах несколько дворов бунтовщичьих созжено и разорено, в которых в стенах бойницы поделаны», — докладывал генерал Петру 5 октября 1724 года. Тем не менее начавшийся было сбор податей прекратился, «приход караванов отовсюду пресечен»; «кумуникации от Ряща до Перебазара и до новой крепости и от Катеринполя до Кескера с нуждою и з боем содержатца»; подчинённые Левашова могли передвигаться по гилянским дорогам только отрядами не меньше ста человек[174]. В рапорте Матюшкину российский управитель признавал: «…домы свои оставя, [местные жители] в леса уходят, но и натуры здешних мест, рвы и коналы и беспутные уские дороги в том им помогают, а полкам беглецов сыскать невозможно. И зима по здешним теплым краям быть им в лесах не возбраняет — не так, как в других краях стужа из лесов выгоняет». «А особливо, по многим резоном как видно, под высокою державою его императорского величества быть весьма не желают и в том намерены состоять», — делал он неутешительный вывод[175].
На 1 октября 1724 года командующий Низовым корпусом располагал 13 515 здоровыми и 4 651 больным солдатами и офицерами; количество выбывших из строя не могли восполнить прибывшие 2 800 новобранцев[176]. С началом осенних штормов доставить подкрепление стало невозможно. Выступления же против русских начались и в других местах. 2 октября только что вернувшийся из Москвы в Астрахань Матюшкин доложил о трагедии, случившейся 31 августа на Куре с высадившейся командой из шестисот солдат и офицеров: «…наип сальянской из оных, зазвав к себе в гости реченного подполковника Зенбулатова и с ним были капитан и два порутчика и подпорутчик, кондуктор да 15 человек салдат, которых всех порубили, потом напали на лагирь, где стояли салдаты против ево наипова двора на другой стороне Куры реки; и был бой, и видя их сильное неприятельское нападение, убравши из лагора на бусы (лодки. — И.К.), отошли от них отводом»[177]. Остатки отряда сумели добраться до Баку.
Сразу же после убийства русских офицеров и солдат в Сальяны вступил отряд, направленный Тахмаспом. Лазутчики, посланные бакинским комендантом в Сальяны, по возвращении сообщили, что четырёхтысячное шахское войско под командованием бывшего дербентского султана Алхаса прибыло в город. Ходили слухи, что шах собирается отправить на помощь бакинскому Дергах Кулибеку отряд из пятисот человек во главе с сальянским наибом. Наиб Гуссейн-бек послал своих людей «засесть у нефтяных колодезей», чтоб не допустить туда русских.
В сентябре волнения начались и в Баку. «Изменником» оказался юзбаши Дергах Кули-бек, в прошлом году выступивший за сдачу города русским и разоблачивший действия бывшего султана, ведшего переписку с Хаджи Даудом. Комендант города полковник Остафьев сообщил, что Дергах Кули-бек тайно послал слугу в Баку — передать жителям, чтобы они с семьями покинули город. Бакинцы Гаджи Селим и Селим-хан сообщили Остафьеву, что Дергах Кули-бек прислал за людьми из-за «случившегося в Сальяне несчастья». Сам же письменно оправдывался перед Остафьевым, что выехал из города по своим делам, а узнав о случившемся в Сальянах, решил, что его могут заподозрить в сговоре с сальянским наибом. Комендант арестовал четырёх офицеров-юзбаши, 258 служивых и торговых людей, подозреваемых в подготовке антирусского выступления.
Тем не менее жители стали покидать Баку, «забрав жён и детей». Чем именно было вызвано возмущение, сказать трудно. Возможно, ему способствовали высылка в Астрахань бывшего султана и произведённое по указанию царя (данному в резолюциях на доклад М.А. Матюшкина от 29 мая 1724 года) сокращение числа бакинских «служивых людей» из местных «обывателей» с трёхсот до ста человек и урезание их жалованья. Кроме того, русские власти отдали нефтяные колодцы на откуп в пользу казны, тогда как раньше местные правители значительную часть этих доходов оставляли себе[178]. Пётр распорядился отправить бывшего султана на каторгу в Рогервик[179]. 262 человека были «забраны под караул», и командующий Матюшкин дал Остафьеву указание: всех арестованных бакинцев, кроме индийских купцов, допросить «об умыслах их и из оных для страху над винными чинить экзекуцию, а дворы и пожитки переписав, запечатать, и старатца ево юзбашу Дергах Кули-бека самого поймать».
Долгие и тяжёлые переговоры с турками завершились 12 июня 1724 года подписанием договора о разделе российских и турецких приобретений в Иране. Стороны признавали, что вторжение афганского вождя Махмуда привело к свержению законной династии и «разорению Персии», а потому Турция и Россия ввели в Иран свои войска «для отобрания всех потребных… мест». Султан формально признал переход в российское владение Дербента, Баку, провинций Гилян, Мазандеран и Астрабад. Турецкая «порция» включала Тебриз и большую часть его провинции, всю Ереванскую провинцию, Хамадан и Керманшах; Ардебиль оставался во владениях шаха и должен был служить «барьером», отделявшим российские приобретения от турецких. Расстояние от Шемахи до Каспийского моря делилось по времени езды («прямою дорогою среднею ездою ехать») на три равные части; по вычислении двух третей в сторону Шемахи надлежало поставить разграничительный знак. Другой знак ставился на пути от Дербента внутрь материка на 22-м часе езды. Эти знаки соединялись прямой линией, продолжавшейся до места слияния Аракса и Куры, которое становилось конечным пунктом раздела.