[39].
В поволжских городах (Угличе, Твери, Ярославле, Нижнем Новгороде, Казани) силами местных плотников и солдат направленных сюда армейских батальонов развернулось строительство транспортных ластовых судов и «островских лодок» (вместимостью по 30–40 человек); такелаж и паруса для их оснащения брали с кораблей на Балтике.
12 апреля 1722 года М.А. Матюшкин докладывал Петру I из Твери о постройке двадцати семи ластовых судов. Бригадиры В.Я. Левашов в Угличе, И.Ф. Барятинский в Ярославле делали островские лодки силами находившихся в распоряжении каждого десяти батальонов солдат[40]. Недостающие суда «отписывались» у владельцев. Заготавливались необходимые снаряжение (порох, боеприпасы, котлы, бочки для воды, ложки) и провиант (сухари, мука, вино, пиво, вяленая рыба, сбитень); главной тыловой базой стал Нижний Новгород[41]. Для обслуживания судов с Балтийского флота было приказано взять соответствующее число «морских служителей». Пётр торопил с окончанием постройки и снаряжения флотилии, но корабли к сроку (началу мая) не поспевали, а потому с ведома государя отправлялись вниз по Волге без такелажа, «чтоб мочно дорогою доделать»[42]. Последние транспорты со всякими флотскими «припасами» вышли из Нижнего Новгорода 21 июля. Построенные «с великим поспешением» корабли оказались не готовыми к каспийским штормам, что и стало роковым препятствием для продолжения похода…
После неудачного Прутского похода 1711 года Пётр I не желал рисковать — вступившая в период упадка, но всё ещё могущественная Османская империя оставалась главной силой в Закавказье. 13 мая 1722 года в доме Меншикова в Москве царь принял турецкого посланника Мустафу-агу и заверил его в желании сохранить заключённый в Стамбуле в 1720 году договор о «вечном мире». Государь объяснял: он отправляется на юг только для того, чтобы «укротить» взбунтовавшихся подданных шаха, которые перебили в Шемахе русских купцов и разграбили их товары. Резиденту в Стамбуле Ивану Неплюеву было указано: если турки спросят о возможных российских «присовокуплениях» в Иране, можно предложить им «объявить свои намерения» на этот счёт, чтобы в дальнейшем действовать «с общего согласия»[43].
В тот же день Пётр выехал из Москвы «сухим путём» в Коломну, где к нему присоединилась императрица Екатерина Алексеевна, а оттуда они уже вместе отправились на галере вниз по Оке на Волгу. Плыли весело — с гудошницами и бандуристом, а также «со вдовой Авдотьей Истленьевой, которая для увеселения их величества взята в Казани на галеру…»; при отпуске она получила за труды десять рублей. Царь в дороге успевал и заниматься делами: в Саратове встретился с калмыцким ханом Аюкой, у Тетюшей осмотрел верфи и другие предприятия, а также развалины древнего города Булгара — и развлекаться. Среди его расходов числятся «… коломнятенке посадской вдове… за свинью, которую загрызла собака Левик, полтина… баронов Строгановых человеку Максиму Гремзалову за две свиньи, которых травили собаками в Нижнем, дву рубли» (в Нижнем Новгороде государь отметил день рождения)[44].
19 июня император прибыл в Астрахань, где праздновал годовщину полтавской виктории. Собранные пехотинцы вместе с тремя батальонами гвардии на 10 июля 1722 года составляли 21 069 человек, а к 31 июля, моменту высадки на дагестанский берег, части насчитывали 18 602 человек — остальные находились «в отлучках», были больны или состояли при больных[45]. Командование сводными «дивизиями» Пётр возложил на генерал-майоров М.А. Матюшкина, Г.Д. Юсупова, И.И. Дмитриева-Мамонова, Ю.Ю. Трубецкого, бригадиров В.Я. Левашова и И.Ф. Барятинского.
Генерал-майор Гаврила Кропотов степью вёл на юг Московский, Архангелогородский, Рязанский и Ростовский драгунские полки; другой корпус под командой бригадира Андрея Ветерани включал Новгородский, Астраханский и Казанский драгунские полки. Двинулся в поход и Астраханский губернский драгунский полк. Всего конница насчитывала по списочному составу 10 064 человека (по подсчётам Военной коллегии на апрель 1722 года)[46]. С ними шли 12 тысяч украинских и 4300 донских казаков; позднее прибыли 3727 калмыков[47]; однако не все они участвовали в военных действиях.
Общая численность войск, предназначенных для участия в походе, составляла около пятидесяти тысяч человек, однако с учётом отставших и оставшихся в лагере (часть драгун Кропотова строили плотину на Сулаке и «транжамент») непосредственно в марше от места высадки до Дербента участвовало меньше сорока тысяч единиц регулярных и иррегулярных войск. Построенный флот должен был обеспечить переправу войск и снаряжения и снабжение провиантом на берегах Каспийского моря.
Казалось, крах соседней державы близок. Афганский предводитель Махмуд с двадцатитысячным войском двинулся на Исфахан. Сражение при Гюльнабаде 25 февраля 1722 года закончилось разгромом шахской армии, в бою погиб один из её лучших полководцев — Ростом-мирза, брат Вахтанга VI. После этого Махмуд предложил шаху мир на условиях уступки Кандагара, Систана и Хорасана, выплаты контрибуции в 50 тысяч туманов и женитьбы Махмуда на шахской дочери. Когда эти условия были отвергнуты, завоеватели начали осаду иранской столицы, продолжавшуюся семь месяцев — с марта по октябрь 1722 года.
25 июня Пётр I повелел российскому консулу в Иране Семёну Аврамову объяснить Султан Хусейну, что русский царь знает о начавшейся осаде Исфахана и идёт «к Шемахе не для войны с Персиею, но для искоренения бунтовщиков, которые нам обиду сделали». Пётр предлагал соседу помощь в изгнании «всех их неприятелей… ежели они нам уступят за то некоторые по Каспийскому морю лежащие провинции, понеже ведаем, что ежели в сей слабости останутца и сего предложения не примут, то турки не оставят всею Персиею завладеть, что нам противно». Царь предлагал немедленно прислать «к нам посла своего (с полною мочью, с кем о том договоритца), где мы будем обретаться у Каспийского моря»[48].
2 июля Пётр лично составил письмо Вахтангу VI о скорой встрече с ним «на персицких берегах». Император рекомендовал союзнику, чтобы «ваших народов христианя, которые под турецкою властию, ныне никакого б движения не чинили, дабы тем не привлечена была оная держава напрасно к затруднении сего от Бога благословенного дела». В «словесном приказе» отправлявшемуся в Грузию полковнику русской службы Борису Туркистанову (Баадуру Туркистанишвили) государь уточнил, что надеется встретить грузинское войско «на Тарках» или у Дербента[49].
Три дня спустя был объявлен приказ Апраксина по войскам об «остережении» в еде и питье и условиях марша в «жарких краях»:
«Об остережении чего надлежит остерегатца в сих жарких краях …в ядении рыб чинить по прежнему указу ныне как здесь, так и куды идём. Ещё болше остерегание иметь надлежит от фруктов ради их множества, так же от солёного, не токмо от рыбы, но и от мяса, чего ради оного с собою отнюдь не брат[ь], как на полторы или на две недели, кроме ветчины, которую употреблят[ъ] толко для навару, а так не есть, понеже когда на землю выйдем и марш землёю иметь будем в самые жары и в таком жарком климате, где запрещается веема всё соленое есть, понеже и от жару доволно жажды будет, колми же паче от солёного. Фрукты лутче не есть вовсе, но понеже того трудно учинить, того ради хоть и есть, но мало, а особливо остерегатца от дынь, слив, шелковицы и винограду, от которых тотчас может кровавой понос и протчие смертные болезни припасть. Маркетентерам запрещается все фрукты, тако ж всякую рыбу продавать и мясо, когда на землю выйдем, под наказаньем и вечною работою галерною.
Тако ж смотреть, дабы никто от 9-го часа поутру до 5 часов пополудни без шляп не ходили и не сидели. Где кровли нет, тако ж чтоб не под кровлею и на голой земле не спали ж, но подстилали траву или камыш или иное что сыщетца толстотою не тоне пяти дюймов, а что толще, то лутче.
В питье воды иметь надзирание, дабы не гораздо много пить, не в самую полную сыть. А наипаче в марше сие всё чинить. Афицерам самим для образу салдатом и салдат держать в сем правиле. А кто сие преступит, тот лишен будет чина своего или и вяще наказан будет яко преступник указа».
РГАДА. Ф. 9. Отд. I. № 30. Л. 190–190 об. Выделенные курсивом слова вписаны в приказ Петром I.
15 июля в походной типографии был опубликован на «татарском, турецком и персидском языках» сочинённый бывшим молдавским господарем Дмитрием Кантемиром манифест. Он был обращён ко всем персидским подданным — как к «командирам», так и к «почтеннейшим имамам, и муазилам, и протчим церковным служителям, и в деревнях начальствующим и купецким людям, и ершам-башам и лавошникам, и мастеровым людям, и цементерам, и подмастерьям с их учениками, и всем». Российский император объявлял о цели похода: наказании «бунтовщиков» своего «великого друга и соседа», которые осмелились ограбить русских купцов:
«…принуждены мы, прося и моля у Господа Бога победу на оных бунтовщиков и злодеев непобедимым нашим войскам, сами двигатца и, надеяся на Господа Бога (аще соизволит), что святыми и умирительными нашими ружьями таких злодеев, которые обоим сторонам похищение и вреды чинить причины давали, крепко наказав и отыскать сатисфакцию, к чему они достойны. Того ради пресветлейшего и высочайшего наилюбезнейшего нашего друга шахова величества, которые под его шаховою протекциею обретаютца, командующим начальникам и подданным каждой по своей вере и закону персианам, и ажемам, и армянам, и грузинцам или из других государств приезжих тех странам ныне пребывающим, всем чрез сие наше императорское милостивое обнадеживание истинно и твёрдо и праведно повелеваем, что вышеписанных провинциях жителям обретающим приезжим никому ниже единой убыток и трата учинитца, и самим им, и имением их, и сёлам, и деревням никто руку не положит, о чём для сего случая военачальникам нашим и всего войска как от ковалерии так и от инфантерии офицерам и другим командирам и всему войску генерально крепко приказано, и повелели, дабы никому ниже какого озлобления и похищения не чинили. И ежели в малом в чём кто обличён будет, и такие казнь и экзекуцию получать под таким кандициям, чтобы дабы и вы в своих жилищах и в провинциях по дружески пребывали, не опасались под грабежем вещей св