В этом письме представлена специфически испанская и потому пристрастная точка зрения. Если бы речь шла о действительном порабощении испанцев Наполеоном, то сама по себе ситуация народного сопротивления не представляла чего-то особенного, так как хорошо вписывалась бы в просветительскую модель народного восстания против деспота. Но режим, который Наполеон стремился установить в Испании, был намного либеральнее бурбоновского абсолютизма. Кроме того, новый испанский король Жозеф Бонапарт отличался мягкостью характера и умеренностью политических амбиций. Испания получала конституцию, гарантирующую всеобщее равенство, стирание социальных различий, отмену феодальных повинностей – словом, все те права, которые были провозглашены в ходе Французской революции. По мнению Стендаля, впрочем, по‑своему не менее пристрастному, чем приведенные выше слова Палафокса, «для Испании Наполеон был лучше Вашингтона» [Стендаль, 1959, с. 82].
Однако суть состояла в том, что испанцам не нужны были ни наполеоны, ни вашингтоны. Им нужен был Фердинанд VII, король, получивший власть из рук восставшего народа, монархически настроенного и глубоко религиозного. Все либеральные достижения французской политической мысли, готовые осуществиться на практике, испанцам были незнакомы и непонятны. Во французах они видели не освободителей, а чужеземцев, угрожающих их национальному укладу и, может быть, в первую очередь их духовенству. Нигде раньше народ с такой отчетливостью не отвергал те ценности, которые, с точки зрения просветителей, якобы ему были изначально присущи. Идеи прогресса, свободы, прав человека и т. д. – все это не было востребовано. Вместо этого испанцы взялись за оружие, чтобы отстоять право на национальную самобытность, культурную неподвижность, религиозное суеверие и т. д.
Сам способ ведения войны испанским народом, не знакомым с правилами военной стратегии, народом, по выражению мемуариста, «воинственным» (guerrier), но не «военным» (militaire) [Rocca, 1814, р. 68] шокировал французов и заставил размышлять о характере народной войны европейских публицистов. В связи с этим особый интерес представляют мемуары офицера французских гусар Джона Рокка[72], который вместе со своим полком в августе 1808 г. был переброшен из Пруссии в Испанию. За спиной у него был опыт современной войны, закончившейся Фридландской победой, опыт, вселявший во французов уверенность в собственной непобедимости, но оказавшийся абсолютно бесполезным в Испании. Для Рокка, как, видимо, и для большинства французов, война ассоциировалась в первую очередь с военными операциями, совершавшимися на театре боевых действий, и не затрагивающими напрямую мирных жителей. Война и мир, в его представлении, скорее сосуществовали, чем исключали друг друга. «Нам, – пишет мемуарист, – нечего было бояться жителей в завоеванных нашим оружием странах. Германская война велась исключительно между линейными войсками, между которыми существовало скорее соперничество, чем ненависть» [Ibid., р. 4].
Природу такой рациональной войны Рокка видит в немецком национальном характере, с его любовью к порядку и регламентации. В этом смысле пруссаки и испанцы представляют собой два противоположных мира. Прусаки – военная нация, поэтому между ними царит строжайшая дисциплина. Солдат воюет, только когда получает приказ командира, а командир, в свою очередь, подчиняется своему государю, который в конечном счете и решает вопросы войны и мира. Исход сражения автоматически предполагает подписание мира и прекращение боевых действий. Военная дисциплина препятствует распространению воинственного духа в народе.
В Испании все наоборот. Там воюет не армия, а народ, не знающий, что такое воинская дисциплина. «Испанские генералы, как и правительство, только тогда пользуются властью, когда действуют в соответствии с мнениями тех, кем они командуют». Само деление на воинов и мирных жителей у испанцев имеет весьма условный характер. Французы, видевшие вначале перед собой слабую и плохо обученную испанскую армию и предвкушавшие быструю победу, не предполагали, что столкнутся со всем населением Испании и что встретят там «в конечном итоге почти столько же врагов, сколько жителей насчитывает испанский полуостров». А это значит, что испанцы непобедимы, несмотря на все военные поражения, наносимые им регулярными французскими войсками. Они непобедимы, потому что они не воюют, а мстят, и поражения лишь ожесточают их. Они неистребимы, потому что сама природа Испании на их стороне.
Воинственный испанец неотделим от окружающей его природы.
Высокие и неплодородные горы, которые окружают и пересекают Испанию, были населены воинственными племенами, всегда вооруженными для занятия контрабандой, привыкшие отражать регулярные войска своей страны, которые часто посылались для их преследования. Неукротимый характер жителей полуострова, мягкость климата, позволяющего жить почти круглый год на свежем воздухе и не заботиться о жилище, недоступные убежища в горах внутри и море омывающее протяженные берега – все эти значительные обстоятельства породили национальный характер, обстановку и бесчисленные места, позволяющие избежать гнета завоевателей и увеличить силы либо для быстрого перемещения туда, где французы были слабы, либо для того, чтобы избежать преследования [Rocca, 1814, р. 9].
Сама природа полуострова способствовала отрыву испанцев от европейской цивилизации. По мнению Рокка, они отстали более чем на 100 лет, и эта отсталость, с одной стороны, лишила их результатов быстрого развития знаний и философии последних двух столетий, а с другой стороны, предохранила их от печальных последствий Французской революции.
Таким образом, испанский опыт поставил европейцев перед целым рядом новых вопросов. Сомнительной оказалась сама идея единства человеческого рода. В этом смысле испанская война немало способствовала укоренению в европейском сознании представлений о множественности культур. Цивилизация с ее пороками и достижениями, о которых много говорилось на протяжении XVIII в., перестала восприниматься как единственно возможный путь человеческого развития. Новые пути решения получили и проблемы войны и мира. Альтернативой регулярной войны, как одного из атрибутов цивилизации, стала народная война, ведущаяся до полного истребления врага и исключающая даже мысли о мире. Такая война предстала перед глазами европейцев как война цивилизаций, и, пожалуй, самым неожиданным стало то, что победа и сила оказались на стороне отсталой цивилизации. И хотя этому довольно быстро нашлось множество объяснений, сами эти объяснения уже свидетельствовали о серьезных сдвигах, произошедших в культурном сознании европейцев.
Русский читатель получал подробную информацию о событиях в Испании из переводных брошюр, а также из газет и журналов. Официальная газета министерства иностранных дел «Journal du Nord» c июля по сентябрь публиковала книгу статс-секретаря Фердинанда VII Дона Педра Цеваллоса, подробно рассказывающую историю заманивания испанских Бурбонов Наполеоном в Байонну и их отречения от французского престола. Книга писалась по горячим следам событий в сентябре 1808 г., еще до начала народной войны. Но в «Journal du Nord» ей было предпослано предисловие, написанное русским послом в Испании Григорием Александровичем Строгановым[73], в котором говорилось как раз о характере войны в Испании[74]:
Испанцы предприняли войну, существенно отличающуюся от всех других политических войн. В политических войнах, ведущихся между цивилизованными государствами, подчиненными законным королям, воюют армии, а народы живут в мире. Но в войне захватнической (la guerre d’invasion), когда речь идет о защите своих очагов, храмов, могил предков и свободы воюют все: мужчины, женщины, подростки. Вся ненависть и все зло, которое может обернуться против тирана и его сообщников становится священным долгом. Все страсти направлены к одной цели – уничтожению тирана. Каждый в своей сфере деятельности должен причинить разрушителю его страны все то зло, на которое он только способен. Подобная война есть одновременно политическая, религиозная и индивидуальная. Речь идет о том, чтобы либо все потерять, все склонить перед лицом врага Бога и людей, либо защитить своего Бога, свою страну, свою семью и свою свободу. Тогда должна распуститься святая ненависть, которое небо внушает народам, когда оно хочет их уберечь. Это первый признак его милости и первый залог победы» [Cevallos, 1812, р. 533–534].
Указание на индивидуальный характер народной войны показательно. Против врага действует не безликая масса, а каждый отдельно взятый ее представитель, разделяющий общую ненависть к противнику и в то же время наделенный индивидуальным пониманием чести, собственного достоинства, интересов своей страны и своего народа. И как будет видно в дальнейшем, народная война чаще всего описывается через отдельные проявления героизма. Подспудно здесь присутствует противопоставление «испанская война – Французская революция». В первом случае действует народ-гражданин, осознающий свои права и не желающий нести ярмо рабства. Во втором – буйная толпа, лишенная индивидуальных черт, сметающая все на своем пути и нуждающаяся в жестоком усмирении. Характерно, что бескровная революция в Испании, начавшаяся в 1820 г., будет воспринята декабристами не только как антитеза кровавой революции во Франции, но и поставлена в определенную связь с народным сопротивлением Наполеону. А параллель между испанской войной и войной 1812 г. породит надежды на возможность военной революции в России, аналогичной испанской.
Особенно много материалов, касающихся народной войны в Испании, появилось на страницах «Сына Отечества», издаваемого Н.И. Гречем. «Происшествия, случившиеся с 1808 г. в Испании, беспримерны в летописях мира, – говорилось уже в номере журнала. – Надеемся заслужить одобрение читателей, сообщая им важнейшие акты, относящиеся к новейшей испанской истории» [Примечание, 1812, с. 185–186]. Как отмечал академик М.П. Алексеев, «русские газеты 1812‑го и последующих годов переполнены материалом об испано-французских политических и военных событиях» [Алексеев, 1985, с. 98]. Эти материалы не только сообщали фактические сведения, но и внушали мысль, что русский народ превосходит испанский и в численности, и в организованности. Так, например, А.П. Куницын обращал внимание читателей «Сына Отечества» на то, что «испанцы, народ не столь многочисленный, рассыпали грозное ополчение тирана. Но мы, при благоустройстве правительства, наслаждающиеся еще истинною свободою и будучи изобильны Ироями, уже ли уступим врагу нашему землю которая нас родила и воспитала» [Куницын, 1812