[126]. Начинается эта часть с рассуждения о Французской революции, в котором отчетливо звучат интонации известной книги Ж. де Местра «Рассуждения о Франции». Как и Местр, Стурдза считает революцию всемирным явлением: «Французская революция обошла и потрясла значительную часть земного шара» [Стурдза, 1815, л. 38 об.]. В революционных событиях Стурдза видит земную проекцию борьбы божественных и адских сил: «Силы ада поднялись, и все области были поколеблены до основания. Но мысль Господня парила над этими бурями: закон возмездия проявил себя: спасительная реакция совершилась. Дух зла громоздил в кучу обломки на обломки, чтобы возвести себе храм, и Господь сказал: “Да будет этот храм его могилой!” Молния исчезла, поглощенная тьмой: она ее осветила, и народы отпрянули в ужасе» [Там же]. Но в отличие от Местра, видевшего в революции лишь отступление от католической религии, Стурдза считает, что обратной стороной неверия является фанатизм, столь же опасный для «хорошо организованной свободы», как и атеизм. Собственно говоря, революция, по Стурдзе, и есть столкновение и взаимное истребление неверия и фанатизма, послужившая «только делу истинной религии, которая, подобно арке союза между Богом и его творением, с новой любовью объемлет горизонт обитаемого мира и налагает на всех его хуливших, или незнавших свое лучезарное, утешительное и мягкое иго» [Там же, л. 39].
Следствием революции является то, что Местр называл «Великой религиозной революцией», а Стурдза называет «религиозной тенденцией». Но если суть религиозной революции Местр видит в возвращении к католицизму, то Стурдза пытается доказать, что только православие в полной мере способно удовлетворить религиозные искания обновляющейся Европы. Для обоснования этого тезиса Стурдза рассматривает религиозную ситуацию во Франции и в Германии. По его мнению, католицизм и протестантство равно пострадали от революционного неверия. Но при этом католицизм имеет то преимущество, «что он подвергся преследованию. Бонапарт имел неосторожность атаковать это готическое здание с фронта и такими действиями, прямо противоположными действиям Карла Великого, он добился того же результата, т. е. укрепления суеверий. Как бы то ни было, ослабленные рессоры папского авторитета получили от этого новые силы и гибкость» [Там же, л. 40]. Таким образом, сила католицизма, в представлении Стурдзы, держится на предрассудках. Там, где католическое духовенство имеет влияние на власть, там царят «всеобщее колебание умов, агрессивные намерения и планы прозелитизма» [Стурдза, 1815, л. 40].
Поэтому понятно, что в распространении православия в Европе Стурдза ставку делает не на католические страны, а на протестантские. Два аргумента Стурдза приводит в пользу протестантизма как возможного союзника православия. Во‑первых, «протестантская церковь с момента своего появления на свет искала точку опоры и соединения у православной церкви», а во‑вторых, протестантская религия подвержена изменениям. В этом утверждении Стурдза, как и Местр, ссылается на авторитет известной книги Ж.‑Б. Боссюэ «История изменений протестантских церквей». Далее «призма ложной науки докончила ее разложение на элементы. Реформа, прозванная критической и моральной, потом мания экзегетики[127], наконец, тайные общества, иллюминизм и якобинство снова ввергли в состояние пустоты и неопределенности массу верующих, которая требовала только религии, авторитета, терпимости и любви» [Там же, л. 40 об.].
Таким образом, если в католической церкви царит деспотизм, то протестантство ввергнуто в анархию. И только православие, «одинаково далекое от всех крайностей, существует между духовным деспотизмом и церковной анархией» [Там же, л. 41].
Далее Стурдза отсылает читателя к своей книге о православной церкви. Статья, видимо, должна была публиковаться анонимно, и это позволяло Стурдзе открыто рекламировать свою работу о православии: «Произведение человека, который ее начал и закончил в покое и уединении, без всякой честолюбивой цели, эта книга послужит для просвещения сознания, для полезного удовлетворения интереса, обнаруживающегося в Германии к религиозным идеям, и, может быть, докажет тем, кто пребывает в состоянии неуверенности, что для них существует нечто большее, чем опасная альтернатива, и что пути милосердия Божия бесконечны, как и предначертания Провидения о совершенствовании внутреннем и умиротворении человеческой личности» [Стурдза, 1815, с. 41 об.].
Стурдза, видимо, действительно полагал, что его сочинение о православии будет способствовать обращению немцев в эту веру. Он даже пожелал, чтобы «нашлись бы на местах наблюдатели, способные оценить по справедливости и без предвзятости эффект, который оно произведет на мнения верующих протестантского исповедания». При этом автор считает, что пассивного наблюдения за читательской реакцией недостаточно. Наблюдатели «должны были бы внедрить без навязывания эту неопровержимую истину, что исповедание православной церкви ставит препятствия пороку, не умножая запретов, и что оно, следовательно, самый терпимый так же, как и наиболее устойчивый из всех культов» [Там же].
Таким образом, Священный союз в глазах Стурдзы, как и Александра, в первую очередь просветительская организация. Но если царь, равнодушный к конфессиональным различиям, ограничивался лишь общими христианскими заповедями, то для Стурдзы, как и для Местра, христианство могло быть представлено только одной конфессией. Как справедливо отмечал А. Мартин, «Стурдза считал, что водораздел, разделяющий восточное и западное христианство непреодолим» [Martin, 1997, р. 151].
Статья Стурдзы не была опубликована. По мнению А.Н. Шебунина, Александра не устроила православная трактовка его дипломатического детища. Но в то же время царь не только одобрил публикацию книги о православии, но и выделил на ее издание большую сумму денег. Царь прекрасно понимал, что идея православного Священного союза заранее обречена на неудачу, поэтому он предпочитал не акцентировать различия, существующие внутри католического мира. Но в то же время подписание Акта и появление работ Стурдзы совпало с началом гонения на иезуитов в России. Поэтому царь явно нуждался в религиозно-идеологическом подтверждении превосходства православия над католицизмом. Таким образом, создавая Священный союз и укрепляя православие, Александр вовсе не хотел, чтобы эти две линии его политики воспринимались как единая. Поэтому он не дал согласия на публикацию статьи Стурдзы, но поддержал публикацию его книги.
В 1817 г. в газете «Le Conservateur impartial» – органе российского министерства иностранных дел появилась статья с характерным заглавием «Замечание об истинном интересе Европы», содержащая апологию Священного союза. Статья была опубликована анонимно, но компетентный Н.И. Тургенев с уверенностью называет ее автором И.А. Каподистрия[128]. Зная, что Каподистрия не очень любил писать официальные бумаги и, по его собственному признанию, часто прибегал к помощи А. Стурдзы[129], можно предположить, что эта статья представляла собой переработанный и сильно сокращенный вариант неопубликованной статьи Стурдзы. Из нее убрано все, что характеризует взгляды самого Стурдзы, но не совпадает со взглядами царя.
В этой статье в очередной раз подчеркивается сугубо мирный характер Священного союза, говорится о наступлении «новой политической, религиозной и нравственной эры для всех народов», подчеркивается, что в анналах дипломатии бесполезно искать аналогов Священного союза. Все мирные договоры, в том числе и Вестфальский, «становились всеобщими только через пагубное преобладание интересов каких-либо кабинетов». Но теперь ситуация изменилась. Французская революция послужила «великим и плодотворным уроком» и правителям, и народам. Первым она указала на границы их власти, а вторым определила границы существования, за пределами которых напрасно искать славы и счастья. И то и другое заставило правительства и народы осознать общность их интересов. Выражением этой общности и является Священный союз, который, кроме всего прочего, учитывает интересы всех больших и малых государств. «Великие государства, – говорится в статье, – имеют, по правде сказать, некоторое преимущество перед государствами второстепенными и третьестепенными. Но это преимущество благотворно. Оно реализуется только коллективно в форме обсуждений и с учетом содержания договоров» [Kapodistria, 1817, с. 99–102].
Практически эта была последняя попытка растолковать русской и европейской общественности сущность Священного союза. Уже в следующем году Аахенский конгресс показал призрачность того, что у правителей и народов могут быть общие интересы. Крах александровской идеи христианизировать европейскую политику Стурдза в позднейших мемуарах объясняет «суетою человеческою» и возлагает ответственность в равной степени на правителей и народы. В результате «всемирной крамолы» Александр вынужден был согласиться на настойчивые предложения Англии и Австрии возобновить «Четверной союз», тем самым «Россия, пристав к системе трех своих союзников, лишила себя права и возможности покровительствовать слабых и ограждать бытие их от преобладания сильных» [Стурдза, 1864, с. 103–104].
Почему европейские дипломаты не приняли всерьез идею Священного союза? Во‑первых, потому что в его тексте они не обнаружили никаких взаимных обязательств правительств по отношению друг к другу. Во‑вторых, документ не только начинался, но и заканчивался провозглашением принципов, которые одновременно представляли и цель, и средства ее достижения. Против этих принципов нечего было возразить, но использовать их в практике международных отношений также было невозможно. В‑третьих, Акт о Священном союзе был составлен и подписан лично государями, без контрасигнации министрами и без ратификации структурами государственной власти. В‑четвертых, подписанию Акта не предшествовало его обсуждение на международных переговорах, а просто государи в процессе личного контакта друг с другом ставили свои подписи.