— Воспоминания обычно все со временем становятся приятными.
— За исключением этого, — буркнул я и заработал ложкой…
В общем, бедные мы, бедные — но не слишком нас жалейте.
Хоть и побросали кое-что за борт, хоть и кур в этом году не поели вволю из-за плохих примусов — в наших закромах съестного немало и не так уж однообразен наш рацион.
День начинается с посвистыванья — фи-фу-фа-фи-фу — это Карло поднялся раньше всех, погремел на камбузе кастрюлями и сигналит, что кушать подано. Он по доброй воле взял на себя поварские заботы, еще с прошлого плаванья, с начальных его дней, — незабываемо роскошным событием явился тогда первый на «Ра» горячий суп, рисовый, с томатами и курицей. Как мы его поглощали! Как славили Карло! Как, уже наевшись, не имели мужества отвалиться!
Карло — отличный кок, щедрый и изобретательный, и в то же время экономный, у него все идет в дело. Осталось со вчера немного курятины и немного ветчины — призывается присяжный дегустатор-нюхальщик Жорж, он обнюхивает и сортирует — кусок в море, кусок в котел, затем добавляются картошка, свекла, морковь плюс вода, наполовину морская, для экономии, все кипятится — и пожалуйста, готова похлебка, хорошая, наваристая, только картошка впитала запах моря и не совсем свежего мяса.
Есть на «Ра» и другие фирменные блюда. Например, фруктовый суп из концентратов. То есть он суп как суп, иными словами — компот, но вкус у него совершенно особый.
Случилось это, как сейчас помню, девятого июня прошлого года. Мне захотелось пить, я пошел к канистре, отлил из нее в стакан, хлебнул и поперхнулся: вода отдавала кислятиной. Заглянул в канистру, а там — мутная желтоватая жидкость, в которой плавает невесть что. Я — к Карло:
— Откуда вода?!
— А из бурдюка. Плесни, кстати, в кастрюлю, пора ужин варить.
— Карло, никак нельзя, эта вода плохая!
— Почему плохая? Тур велел.
Я побежал к Туру и взволнованно стал объяснять. Он слушал и улыбался снисходительно.
— Это не грязь, а смола, ее использовали древние мореплаватели для консервации. А запах — ерунда, для супа вполне сойдет.
И, представьте, — сошло! Вечером мы с аппетитом уплетали фруктово-смоляную болтушку, просили добавить, и потом, много позже, когда где-нибудь в московской столовой мне приносили компот, приготовленный по строгим сухопутным правилам, чем-то он разочаровывал, чего-то важного в нем, не хватало.
Карло ревнив; он строго следит, чтобы его кухонные прерогативы соблюдались и уважались, помощников на камбузе терпит лишь для черной работы и в то же время непрочь при случае шваркнуть — фигурально говоря — колпак оземь: «Справляйтесь как хотите, а я удаляюсь от дел!»
Иногда, впрочем, он добровольно уступает фартук и поварешку. В прошлом году — четвертого июля, в День независимости США, — честь приготовления ленча была доверена Норману, и тот сотворил такую яичницу, что и сейчас я, бывает, прикидываю, застанет ли нас и нынче четвертое июля в море.
Норман стряпал с огромным удовольствием и старанием — сперва поджарил бекон, затем слил жир, затем слегка бекон подсушил, затем, наконец, бросил на сковородку яйца и священнодействовал еще минут пять, пока мы не принялись понукать Америку от имени всего остального мира.
Но главные переживания наступают, когда в кухмистерство включается Жорж.
Жорж — человек порыва и вдохновения, и никогда не знаешь, чего от него ждать. Какао, сыр, египетская икра — значит, Жорж был не в ударе, что от завтрака требовать — наелись и ладно. Но зато уж если его разберет — тогда начинаются чудеса. Возникают откуда-то пирожки с медом — это на «Ра»-то, посреди океана, на утлой палубе! — или солонина, пахнущая свежим горошком, с гарниром из горошка, пахнущего солониной, и все это побрызгано лимонным соком, назло канонам, вопреки рецептам, кулинарные мэтры переворачиваются в гробах, — а вкусно!
Типичное произведение Жоржа: рисовая каша с томатным соусом и лимоном, туда накрошено черного хлеба и всыпано невероятное количество перца. Попробуйте — только обязательно заешьте финиками и ломтем арбуза, а в случае чего — зовите, я как врач немедленно приду на помощь.
Или еще можно сделать так: выпить, извините, водки, закусить картошкой, тут же перейти к шоколадному пудингу, а потом вернуться к картошке. Данным образом мы в прошлом году отметили пройденные тысячу сто миль, а наутро весь экипаж во главе с капитаном коллективно проспал!
…Кончается обед, за столом — Тур, Норман, я. «Все, — говорю. — Хватит. Достаточно». Тур смеется: «Ну и русский», — и продолжает уплетать курицу. Норман держится еще чуть-чуть и тоже сдается. Тур в одиночестве закрепляет победу, со всех сторон сыплются шутки: «Бедная Ивон, нелегко его прокормить». Тур невозмутим. В Таблице Уровня, Аппетита, составленной Жоржем, у него коэффициент 95. У Нормана по той же таблице — 87, у меня — 73 (цифра, как мне кажется, несколько заниженная) — и так далее, по убывающей.
Забыли мы только у Жоржа спросить, чей уровень он принял за 100.
…С носа долетает дразнящий запах, темнеет, притомились мы слегка за день. Карло и Сантьяго долго варили солонину в воде из бурдюка, обжарили ее с чечевицей, получилось довольно неплохо.
— Это пища древних моряков, — растроганно вздыхает Тур. — Все великие географические открытия сделаны на солонине. Недурно бы к ней русских сухариков!
Тур помнит их вкус еще со времен войны, когда, ему — младшему офицеру британских вооруженных сил — пришлось быть в Мурманске. Он не знал ни слова по-русски, ему посоветовали: «Вы им просто улыбайтесь!» На следующий день Тур, иззябший, голодный, стоял на палубе советского торпедного катера. Угрюмый сопровождающий поглядывал на иностранца с недоверием, и тогда Тур улыбнулся, широко, как мог. Русский в ответ улыбнулся еще шире, взял Тура за руку, потащил в кубрик и угостил сухарем, разломив его пополам.
По специальному заказу Тура я захватил с собой из Москвы 50 (!) килограммов сухарей, они были наряду с медикаментами основным моим багажом.
Итак, появляются сухарики и солонина, начинаем жевать. Мясо слегка напоминает резину. «Да, — соглашается Тур, — его надо варить и варить! Тогда будет суп, а не…»
Раздается подозрительный хруст, и Тур выплевывает на ладонь обломок зуба!
Нет, это не зуб, а пластмассовая полукоронка, отвалилась, не выдержала сухаря.
— Вот, пожалуйста, — социалистический хлеб, — язвит Сантьяго.
— Не хлеб социалистический, а зуб капиталистический! Тур хохочет. Он запомнит эту реплику, запишет ее в блокнот и использует в своей будущей книге как пример самой острой политической дискуссии на борту «Ра-1».
А дискуссии, молниеносные и, как правило, шутливые, нет-нет и возникают. Никто вроде бы не старается «обострять», на шпаги надеты каучуковые шарики, но шариком тоже можно ударить чувствительно. Вот Норман рассказывает Абдулле про Америку, Сантьяго толкает меня локтем: «Скажи, скажи ему, что в Америке негров вешают!» Норман краснеет, надувается и пускается в подробнейшие, явно уже не для Абдуллы, а для нас, рассуждения по поводу расовых проблем. Или — в другой раз — тот же Сантьяго начинает шуточки насчет культа личности, а я в ответ стараюсь уколоть его — испанца — по линии Франко.
Все это — в прошлом году, нынче намеков меньше, если уж начинаем говорить на эти темы, то серьезнее.
Жорж (мне): Вы несвободная страна, вы не можете поехать за границу, когда хотите.
Я: А какую страну ты можешь назвать свободной? Марокко?
Он: Да, каждый марокканец может выехать, если захочет.
Я: Вернее, если сможет?
Он: Да, если есть деньги.
— А где он их возьмет?
— Это уж его дело.
— А ты знаешь, что марокканцы даже внутри страны не могут передвигаться без специального разрешения?
— ?!
Жорж смущен. Призывается в арбитры Тур:
— Юрий прав. Однако предлагаю России и Африке мирное сотрудничество. Не заняться ли вам снопиками?
Это ужасно нудная и неблагодарная работа. Снопики из-под гуар, те самые, набухшие, грузные, с трудом вытащенные на борт, требуется развязать и разобрать по стебельку. И счистить с каждого стебелька вазелин, с тем чтобы использовать его повторно. У нас не осталось вазелина, а нужно смазывать пазы, в которых ходят весла; дерево отсырело, весла поворачиваются туго, и после двух часов вахты рук не чувствуешь, сжать кулаки невозможно, ладони в твердых мозолях — «вроде обезьяньей задницы», шутит Жорж.
Покончили со снопиками — взялись за кувшины. Переместили половину их с правого борта на левый, привязали накрепко — пока возились, и вечер подошел.
Между прочим, я попробовал провести психологическое обследование нашего сна. Предложил вопросник Туру и Норману, они отнеслись к ответам на него с невероятной серьезностью. Особенно много хлопот им доставил вопрос о содержании сновидений, оба не могли их вспомнить, жаловались, что часто просыпаются, так как стараются не забыть, что снилось.
А спим мы вообще не очень хорошо. Хижина маленькая, тесно, порой душно. И у каждого свои заботы и хлопоты с постелью; меня они так допекли, что я отчаялся, плюнул и оставил все как есть.
Если помните, мое место — в правом переднем углу, между Жоржем и стенкой хижины. Стенка прогнулась, матрац сполз в щель, образовался горб, с которого я сваливаюсь то влево — и тогда Жорж пихает меня обратно, — то вправо, вплотную к стенке, а в нее бьют волны и ощущаешь океан непосредственно спиной.
В прошлом году я спал там же и тоже скатывался, ибо «Ра» имел правый крен, а Санти, спавший рядом, стремился меня догнать. Однажды он предложил лечь иначе, не вдоль кабины, а поперек, но вышло не лучше. Я попробовал подсунуть под матрац обломок весла, возился долго и опять ничего не добился.
Ночь для меня всегда наступает внезапно и застает врасплох, потому что забываю заранее подготовить свою постель — очистить ее от всякого барахла, брошенного за день: рубашка, фотокамера, записная книжка и прочее, все это валяется как попало. Включаю фонарик и рассовываю вещи — частью в плетенку на стене, частью по настенным крючкам. Стряхиваю крошки со спального мешка — из-за жары я сплю не в нем, а на нем, и поэтому он перевернут ничком, чтобы не мешала «молния». Одеяло — здоровенное полотенце — провалилось, разумеется, между ящиком и стенкой, вытаскиваю его. Ложе готово. Теперь надо выглянуть наружу, проверить, надежно ли висят у входа джинсы, рубашка, носки, свитер, кожаная куртка. Я их оставляю вне кабины, потому что одеваться в темноте да еще спросонья очень неудобно.