Катя покачала головой — нет.
— И нечего там тебе смотреть. — Колосов поморщился. — И что за мразь их у Мальцевой покупала?
— Ты говоришь... Швед был их соседом? — Катя словно что-то припомнила. — Да, он ведь как раз летом в Александровку перебирается.
Перекусить они остановились в кафе на станции — в дощатом павильоне, где стены были размалеваны рекламой пива «Балтика». Колосов взял себе и Кате хинкали, себе пива, а Катиному больному горлу горячего чая с пирожным.
— О чем задумалась? — спросил он. Катя смотрела в окно.
— Так. Сон приснился тут. Даже и не сон, я и не спала вроде... — Она улыбнулась. — Как обидно, Никит... Про эти Съяны такие легенды ходят, а оказались они всего-навсего убежищем для какого-то дебила.
— Матереубийцы, не забывай. На совести которого жизни еще пятерых. Возможно. — Колосов осмотрел бутылку пива на свет. — Пока тела девушек и Славина не найдем, дело это не будет закрыто. Даже если его виновным признают. Гордеева мне сказала: как только с похоронами они разберутся, снова к работе приступят. Островских их торопит. Кстати, об этом подземелье... Я тут, когда со Шведом беседовал, новость узнал любопытную.
— Какую? — Катя надкусила пирожное.
— Оказывается, прошлой осенью он по просьбе Веры Островских водил их в Съяны. С ними был тогда парень. Не Славин, кто-то другой. Швед имени его не помнит, вспомнил только его машину — старый «БМВ».
Катя выпрямилась.
— Серебристый металлик? — спросила она.
— Не знаю. А что?
— Ничего. Просто я вспомнила. «БМВ», серебристый металлик, старый — машина Антона Новосельского. Он меня однажды подвез. А накануне убийства Железновой, когда мы в лагерь ехали, помнишь, ты еще внимание обратил на иномарку на обочине? Без водителя?
Колосов нахмурился.
— Ты сказал — это «БМВ». И еще удивился, что его бросили. Это была та самая машина, если, конечно, здесь у кого-то нет другого такого «БМВ».
Колосов пил пиво.
— Надо вызвать и передопросить этого типа, — сказал он чуть погодя. — Если он один раз туда спускался с девушками, мог и второй, и третий И уже без проводника. Может быть, он в курсе, что именно их там интересовало и где их искать?
— А мне он вообще наврал, — сказала Катя — Таким Незнайкой на Луне прикинулся, что ты... Знаешь, у меня иногда чувство, что всей правды нам тут не говорят. Все лукавят. Кроме Мальцева. А он вообще немой.
— Ладно, поехали, а то детишки спать залягут, — сказал Никита. — Только учти, я с УО общаться не умею, у меня педагогических навыков ноль.
Школа-интернат — правильно это учреждение называлось «Детский реабилитационный центр для детей с ограниченными возможностями» — Катю просто поразила. Готовилась она увидеть мрачное заведение для дефективных с решетками на окнах, а попала в уютный дом. Центр помещался в отремонтированном бывшем купеческом особняке — с обилием света, комнатных растений, ковровых дорожек и самых разных игрушек — от конструкторов «Лего» до плюшевых медведей, бегемотов и обезьян.
Встретили их директриса, пожилая и полная, и старшая няня — молодая, спортивная, кудрявая, как Том Сойер. Сначала повели показывать дом — спальни для девочек и мальчиков разного возраста, столовую, игровые комнаты, классы, библиотеку и маленький спортзал.
— Ей-богу, когда крыша совсем съедет, сбегу сюда, брошусь старушке в ноги, попрошу политического убежища. Может, сторожем возьмет, — шепнул Колосов Кате, когда они вслед за директрисой шли по коридору, увешанному детскими рисунками. — А я думал, что это психбольница... Кто же все здесь у вас содержит? — спросил он громко.
— Спонсоры наши, — ответила директриса. — И администрация, и мэрия, но если честно говорить — один Олег Георгиевич Островских. Он и дом нам отремонтировал, и мебель купил, и деньги каждый месяц перечисляет. На прошлой неделе приезжал. Как дочь пропала, места себе, бедный, не находит. Спрашивал меня — не будем ли возражать, если на здание доску мраморную повесит, центр именем дочери назвать хочет. Я ему сказала, мы только рады будем, но пока нельзя, нужно надеяться на бога, может, девочка еще жива. А правда, в городе говорят, что этот, кого вы поймали и в убийствах обвиняете, брат нашей Светы Мальцевой родной?
Колосов и Катя переглянулись: маленький городок, ничего не скроешь.
— Нам нужно еще доказать, что этот человек — Виктор Мальцев, — сказал Никита. — Поэтому мы и с девочкой хотим встретиться. Она как вообще, понимает, разговаривает?
— Света понимает и говорит. Даже поет иногда. Правда, старайтесь уложиться минут в пятнадцать. Иначе ей трудно будет потом сосредоточиться.
Директриса привела их в игровую комнату. Там на диване в обнимку с плюшевым бегемотом сидела худенькая стриженая девочка. У нее была очень нежная кожа молочной белизны и серо-голубые глаза, в которых застыло выражение тупой озадаченности.
— Вот, Света, к тебе гости пришли, — сказала директриса. — Садитесь, поговорите. Я вам мешать не буду. Если что — позовете нянечку.
Колосов огляделся и с опаской присел на расписной игрушечный стул. Катя уселась на диван рядом с Мальцевой. Та на них не реагировала, теребила плюшевого бегемота.
— Какой красивый, как его зовут? — спросила Катя и спохватилась: Свете Мальцевой было тринадцать; несмотря на свой неполноценный ум, она повидала в жизни всякого, и не стоило вести себя с ней как с пятилетним ребенком.
— Тебе твой брат привет передает, Света, — сказала Катя. — Твой брат Витя, помнишь его? Девочка кивнула.
— Хотела бы ты с ним повидаться? Он хочет. Правда, он не говорит, ты же знаешь, но мы догадываемся.
Мальцева бросила игрушку на диван.
— Наверное, он скучает по тебе, по братьям. — Катя чувствовала: эх, куда-то она не туда заплыла, но уже было поздно. — По маме, наверное, тоже скучает.
Света Мальцева хмыкнула.
— Мамка умерла. — Голосок у нее был тоненький, как надтреснутый колокольчик. — А Витька ее табуреткой по голове бил.
— Это когда вы все дома были вечером — он, ты, твои братья, мама и сестренка? — Катя спрашивала осторожно. Помнила: девочка способна оперировать лишь конкретными понятиями. А все временные категории для нее — вчера, сегодня, год, месяц назад — пустой звук.
— Ага. Она пьяная была. — Света отвечала равнодушно.
— За это ее Витя тогда и ударил, что она была пьяная?
— Ага. Она его немым выродком обзывала. Ругалась. Щеткой его била. А он — ее.
— А вы ему стали помогать? Стали его защищать? Ты, братья, сестренка? Стали заступаться? — Катя смотрела на девочку, на плюшевого бегемота. — Вы били маму?
— Я — нет. Я плакала.
— А братья?
— Они смотрели сначала. Витька ее табуреткой ударил — мамка на пол упала. Тогда они тоже стали ее бить ногами. Верка подползла, за руку ее укусила. Мамка кричала: сейчас поднимусь, всем вам, сучьим выблядкам, головы поотшибу.
Катя беспомощно посмотрела на Колосова. Она чувствовала, что помимо ее воли внутри нее поднимается тошнота.
— Света, а ты не помнишь, мама снимала вас такой маленькой машинкой — фотоаппарат называется? Кнопка щелкнет, и свет такой яркий вспыхивает? — спросил Никита.
— Ага. Мы с Вовкой на диван ложились голые. То он, то я сверху. Мамка смеялась на нас. Свет вспыхивал. А потом пришел дядя Сергей, нас изругал, избил Вовку ремнем. Потом с мамкой на диван лег. А потом пришел дядя Коля, пьяный, в окно сту-чал, ругался. Дядя Сергей вышел, драться с ним стал. Мамка их выгнала со двора. С Витькой на диван легла. А потом пришел Черный Плащ, мамке деньги принес. Вовка сказал: макарон надо купить и хлеба. А мамка принесла только водки вечером. Витька голодный был, он у нас немой. Он взял щетку и ударил ее по голове. А она вырвала щетку и — его. А он ее табуреткой. И Вовка стал ее бить, и Лешка. А потом она уже больше не шевелилась на полу. Вовка мне сказал: ее на стол надо положить, как дядю Сашу мы клали, когда он от водки умер.
— А кто это Черный Плащ, Света? — спросила Катя. — Мамин знакомый, как дядя Коля и дядя Сережа?
Света Мальцева передернула плечами: какие непонятливые!
— Это Черный Плащ! Дождь был!
— А деньги... За что он маме деньги принес? За то, что она вас фотографировала голых? — спросил Колосов.
Девочка посмотрела на него и бледно улыбнулась, словно вспомнив что-то приятное.
— А он сам вас когда-нибудь фотографировал? — продолжил Никита.
Лицо девочки было безучастным. Она не реагировала на вопросы.
— Часто Черный Плащ к вам приходил? — спросила Катя, сделав жест Колосову: подожди. — Каждый день?
Мальцева задумалась на секунду и покачала стриженой головой.
— Когда дождь, — ответила она. — И когда снег.
— Всего несколько раз? Осенью и зимой? Или весной? — пытался уточнить Никита.
— Когда дождь, — упорно повторила Мальцева. — Черный Плащ. Когда темно.
Она встала с дивана, отпихнула бегемота, подошла к окну, взяла пластмассовую лейку и начала деловито поливать цветы в горшках. Было видно, что это занятие ей привычно. Они попытались задать ей еще вопросы, но она больше не реагировала, словно, подобно своему брату, враз лишилась дара речи.
— Все, сеанс окончен. Конец связи. — Никита поднялся, с удивлением разглядывая свой игрушечный стул — не развалится тот немедленно на куски или все же повременит. — Зря мы сюда приехали. А с нашим Маугли у нее никакого внешнего сходства.
— Они же дети от разных отцов, — сказала Катя. Они вернулись в кабинет директора.
— Ну как? — спросила та. — Пообщались?
— Даже и не знаю, что сказать. — Катя тяжко вздохнула. — Такие вещи услышать из уст ребенка...
— Света натерпелась такого, чего не всякий взрослый вытерпит. Когда к нам поступила, была почти дистрофиком, да еще и с гонореей в придачу. И кровотечениями носовыми страдала. Когда чуть поволнуется или разбегается на прогулке.
— Да? У Виктора Мальцева то же самое. Знаете... она ведь нам сказала: они убили мать.
Директриса кивнула, видимо, эта история была ей знакома и ничуть не пугала и не шокировала.