ь пальцем, и Петрушка кланялся в нужном направлении, мечта любой женщины… Если б еще не пил так безбожно…
Возможно, Лешку Митрофанова и засадили бы за убийство жены, если бы начальник местного ОВД по пьяной лавочке не начал гонять чертей и стрелять по ним из табельного оружия. Усмирять его пришлось не только подчиненным, но и врачам, а уж в больнице, напичканный лекарствами, начальник Мишки признался в убийстве Оксаны Митрофановой. Врач, которому полковник излил душу, сперва не поверил, но когда в ход пошли детали, побледнел и помчался звонить куда следует. Это потом озверевшие следователи пытались установить источник утечки, но в Юдино, как говорится, что знали двое, знала и свинья. Ульяна узнала утром следующего дня и понеслась за комментариями, не успев даже удивиться, почему это не сделала куда более опытная Гера.
Естественно, дело попытались замять, и, возможно, замяли бы, если б не ополчившийся на начальника ОВД шеф Ульяны. Он поддержал ее стремление вывести насильника на чистую воду и дал отмашку: пиши, а мы поддержим.
Мишка, естественно, орал и просил ее одуматься.
– Меня же с работы выгонят, дебильная! – вопил он. – И, между прочим, из-за тебя!
– Почему из-за меня? – орала она в ответ.
– Потому что скажут, что я тебе постукиваю. У меня и без того проблем – во!
Он чиркнул ребром ладони по горлу.
Ульяна, перед сдачей материала в номер, долго ревела, и все вспоминала несчастную Оксанку и ее ребенка, отданного Лешкиной матери. Лешку тоже было жалко, и за себя страшно.
– Я бы на твоем месте отказалась, – пророчествовала Гера. – Закопают тебя под асфальт, и фамилии не спросят. Ты что, не видишь, какие люди замешаны? Подумай!
Бросив это фразу в назидание, она ушла в крохотную каморку, служившую кухней, пить чай и думать над собственной статьей.
Ульяна тоже думала. Она не информировала, что уже предприняла определенные шаги, о которых не распространялась из суеверия: а вдруг не сбудется? В выходные, перед принятием решения, они с Танькой пошли на берег, где несколько дней назад нашли мертвую Оксанку. Там, где лежало тело, местные набросали целую кучу цветов, половину из которых уже смыло волнами. Глядя, как бултыхаются на волнах увядшие мальвы, тигровые лилии и васильки, Танька вдруг негромко затянула старую песню дрожащим голосом, поминутно вытирая слезы:
…Ах, васильки, васильки
Сколько вас выросло в поле.
Помню, у самой реки
Их собирали для Оли…
Песня, идиотская, наивная, тогда показалась Ульяне некой данью убитой подруге, и она подпела полкуплета, а потом обняла сестру и заревела, думая, чем кончится эта мутная история, в которую были замешаны серьезные люди. Но волны, выбрасывающие на берег мертвые цветы, словно толкали ее на опасный, опрометчивый поступок.
Поздно вечером, заручившись поддержкой знакомой медсестры, Ульяна проникла в больницу и выпытала подробности убийства у главного действующего лица. Люди, как оказалось, были замешаны из самых верхов. Оксану, так некстати оказавшуюся в сквере, насиловали заместитель мэра и глава отдела образования. Сломавшийся в психушке полковник своих подельников сдал. Ульяна написала статью, но публиковать ее в местной газете не стала, отправив текст факсом прямо в столицу, припомнив мрачное пророчество Геры. Спустя два дня московская газета опубликовала скандальный материал о творящихся в провинции ужасах.
Месть Ульяну так и не настигла. Статья об убитой подруге стала ее лебединой песней, и вскоре она уехала покорять Москву, так и не дождавшись благодарностей от выпущенного на свободу Лешки Митрофанова, Фан-Фан Тюльпана, оставившего в застенках часть своей красоты, беззаботности и души, мгновенно постаревшего и, как выяснилось спустя столько лет, абсолютно несчастного человека.
Утром, когда она проснулась от ноющей боли в груди, ситуация ухудшилась. Матери опять не было, Танька и Каролина безмятежно дрыхли. Ульяна крадучись прошла в ванную и отодрала присохший к коже бюстгальтер, на черной чашечке которого виднелись бурые пятна. Так много крови не было еще никогда. Может, она, по многолетней привычке, спала на животе, хотя теперь старалась себя хотя бы как-то контролировать, но кому это во сне удавалось? Ульяна расплакалась, прижимая к лицу белье. Тянуть дальше было бессмысленно. Пора возвращаться, набраться смелости и узнать, что ей предстоит: рядовая операция или смертельный приговор.
Ей не приходило в голову, что все обойдется. В конце концов, согласно закону равновесия, счастливая жизнь не могла продолжаться вечно и рано или поздно должна была оборваться.
Золушка примерила хрустальный башмачок, вышла замуж, а потом сказка кончилась. Кто сказал, что дальше все было хорошо?
Принц мог начать ухлестывать за другой. Королевство прийти в упадок, а Золушка заболеть чем-то смертельным, от чего даже у всемогущей Феи не было противоядия. После бала сказка могла повернуть в другую сторону, где от радостного фейерверка не осталось бы ничего, кроме остывшего пепла. И ничего поделать с этим было нельзя.
Ульяна мрачно подумала, что в ее дальнейшем пребывании на родине нет никакого смысла. Лечиться – если, конечно, повезет, нужно было в Москве. К тому же, хотя ей не хотелось признаваться в этом даже себе, на родине, даже в квартире матери, окруженная привычными вещами, она чувствовала себя чужой и никому не ненужной. Отсутствие привычного бешеного ритма делало Ульяну еще более беспомощной и больной.
Приняв душ, она сварила кофе, налила в большую кружку, и, взяв телефон, вышла на балкончик, плотно прикрыв за собой дверь. Больше всего звонков и сообщений было от Лерки. Отхлебнув ароматную огненную жижу, Ульяна уселась на низенькую табуретку, и набрала номер подруги.
Лерка ответила не сразу, наверное, спала после ночного эфира, во всяком случае, ее «алло» прозвучало невнятно и смазано. Сообразив, кто на проводе, она заорала так, что Ульяна, поморщившись, отодвинула трубку от уха.
– Господи, наконец-то объявилась! Ты куда пропала? – взвизгнула Лерка. – Мы тут тебя чуть ли не в розыск хотели объявлять…
– Лерка, не ори, – попросила Ульяна.
– Ничего себе – не ори… Я уже хотела к Павлу Игнатьевичу обращаться? Помнишь моего знакомого фээсбэшника?..
Ульяна подумала, что только фээсбэшников, организованных неуемной энергией Лерки, ей и не хватало, отпила из чашки и строго сказала:
– Не надо никуда обращаться, я не терялась.
– Не терялась она… Ты где вообще?
Без особых эмоций она рассказала, что поехала на родину, которая встретила ее неласково, упомянула про недобрый прием бывших коллег. Лерка слушала и ахала, а потом, не выдержав, раздраженно рявкнула:
– На кой черт тебя туда понесло? Это же Замкадье, варварский край… И когда думаешь возвращаться? Ты ведь не собираешься остаться там навсегда?
– Я и сама думаю, что зря поехала, – мрачно призналась Ульяна. – Так что надолго не задержусь. С отцом повидаюсь и уеду… Теперь давай ты новости рассказывай. Что у нас плохого?
Кофе в кружке оставалось еще много, и она надеялась, что Леркиного монолога хватит как раз на то чтобы прикончить кружку, но подруга оказалась на удивление немногословна. Помолчав, она, старательно избегая упоминать о Сашке, кратко сообщила последние светские сплетни, а потом уныло добавила:
– Словом, ничего такого… Ну, уехала ты и уехала. Народ особо не кипишевал. В конце концов, лето, мало ли куда ты могла умотать, тем более, что ничем не обременена. Как ни прискорбно это сообщать, но никому до тебя дел нет. Сама понимаешь, джунгли, каждый сам за себя.
– Вот и хорошо.
– Чего же хорошего? – рассвирепела Лерка. – Ты понимаешь, что в таком духе продолжать нельзя? Выпадешь из обоймы и все, забудут моментально. Так что не дури, собирай манатки и первым паровозом обратно на хаус.
Ульяна не ответила. Лерка, приняв ее молчание за согласие, выдержала паузу, а потом небрежно добавила:
– Пятков тебя разыскивает. Причем довольно активно.
– Пусть разыскивает, – холодно ответила Ульяна. – Я не прячусь особо. Тем более от Пяткова. И уж точно не боюсь ни Олега, ни его прихехетников.
Лерка, судя по всему, явно испугалась, что подруга бросит трубку, потому что затарахтела, словно пулемет.
– Уль, я вот думаю… Может быть, он не просто так ищет?
– Думаешь, хочет закопать еще глубже? – усмехнулась Ульяна.
– Ну, почему закопать сразу? Честно говоря, я думаю, тут другие желания. Он ведь и ко мне подходил с видом нашкодившего кота и разговаривал вполне смирно. Говорил, что погорячился… и все такое…
– Погорячился? Это так теперь называется?
От внезапно вспыхнувшей ярости руки затряслись. Ульяна торопливо поставила кружку на пол, чтобы не выплеснуть на себя горячий напиток. Почуявшая оплошность Лерка, тем не менее, с мысли не сбилась.
– Уль, ну в конце концов, ты что, в первый раз замужем и не знаешь нашей сволочной кухни. Вчера друзья, сегодня враги, и наоборот. Ты не допускаешь мысли, что он пожалел о своем поступке и хотел бы переиграть ситуацию?
– Не допускаю.
– Твоя категоричность никому не нужна, и меньше всего тебе самой, – разозлилась подруга. – Ты что, не можешь с ним просто поговорить по душам? Может, он хочет тебе что-то предложить.
Лерка всерьез полагала, что «знает лучше», и уже много лет давила своим знанием на всех знакомых. Но сейчас ситуация была вне ее контроля, а информировать, насколько она ошибается, Ульяна не хотела и потому невежливо ответила:
– Может, и хочет, только мне это на фиг не надо. И разговаривать с ним я не хочу.
Озадаченная Лерка замолчала. Вращаясь внутри телевизионной кухни, она прекрасно знала, как неуместно было проявлять свою независимость в ситуации, когда тебя куда-то зовут, или могут позвать в перспективе. Далеко не каждый телеведущий мог похвастать, что после скандального увольнения ему светило резкое повышение. К сожалению, уход с центрального канала означал, что в лучшем случае приземлиться удастся на куда менее рейтинговый, и, соответственно, с меньшей зарплатой. Смелыми могли быть звезды первой величины либо имеющие мощный тыл за спиной.