Она, безусловно, победила бы, если бы не опомнившийся Пятков, который, не побоявшись орудия, бросился к Соне и, перехватив ее руку своей, второй рукой вцепился старухе в горло. Соня выпучила глаза, захрипела и стала отбиваться вслепую. Ульяна бросилась на выручку, но именно в этот момент в комнате появился новый спаситель.
Как получилось, что Лешка вернулся, никто не знал, да и некогда было разбираться, почему он, выждав несколько минут, поднялся в квартиру следом за съемочной группой. Влетев вихрем, он одним движением оторвал руки Пяткова от горла Сони, а потом отшвырнул телезвезду так, что Пятков пролетел через всю комнату, рухнул аккурат между телевизором и столом, опрокинув большую железную кастрюлю, в которой вот уже много лет рос громадный куст гиппеаструма, цветущий гигантскими белыми цветами. Кастрюля опрокинулась на бок, цветок сломался, а Римма запричитала, то ли от страха, то ли от жалости к растению, которое выращивала несколько лет, ухаживала, поливала, убирала на зиму в темное место. Соня упала на пол, и, кашляя, хваталась за горло, дрыгая ногами, как перевернутая черепаха. Ушибленный ею Сашка сидел на полу, морщился и держался за многострадальную макушку, цедя сквозь зубы неприличное, и покрикивая, требовал оказать ему профессиональную помощь.
– Ведь разбила поди башку, придурочная, – ныл он, но ни в ком это не вызывало ни малейшего сочувствия. В Ульяне так уж точно. Да и какая там травма от пластмассовой махрастой швабры? Шишка максимум. Не до Сашки было, ей богу, когда такая битва титанов происходила в реальном времени.
– Да вы охренели что ли? – успел сказать Лешка, и тут на него прыгнули с двух сторон оператор и ассистента режиссера.
Лешка неуловимо повел плечами – Ульяна почти не заметила этого движения – и оба доморощенных борца разлетелись в разные стороны, своротив камеру и софит, прощально дзинькнувшие при падении. Пятков, неуклюже выбираясь из узкого пространства, вытирал разбитую губу грязной, вымазанное в земле, рукой, и его маленькие ястребиные глаза светились яростью.
– Ну, ты попал, мужик, – прошипел Пятков. – Ну, ты попал…
Он встал и, смерив Лешку презрительным взглядом, вышел из гостиной.
– Давай-давай, ковыляй потихонечку, – бросил Лешка ему вслед, быстро глянул на Ульяну, а потом подошел к Соне, которой уже пытались помочь встать Танька и Каролина. Сашка тоже вышел, бросив на Ульяну странный взгляд, в котором мерещился ужас и немного презрения. Жавшиеся по стенкам члены съемочной группы опасливо скользили к дверям, где вполголоса переговаривались: не стоит ли полицию вызвать, все ж таки материальный ущерб, и немалый: софит, камера…
Прорвавшаяся в гостиную Лерка вытаращила глаза, оглядывая разгром, а затем, оглядев Митрофанова с ног до головы, одобрительно хмыкнула и подбежала к застывшей Ульяне.
– Мась, ты живая?
Оторвав от себя цепкие руки подруги, Ульяна бросилась к Лешке, но на полпути притормозила, натолкнувшись на его горький взгляд, потопталась в нерешительности и подошла к Соне, которую тянули за руки к дивану Каролина и Танька. В перерывах между хриплыми вздохами Соня заливистым матом крыла Пяткова.
Кучкующиеся в кухне телевизионщики восхищенно внимали.
В панике и суете никто даже не заметил, когда в квартире появились полицейские. Мишка в сопровождении незнакомого пузатого амбала в туго сидевшей форме, красуясь свежим фингалом под глазом, мотнул подбородком в сторону Лешки и приказал:
– Попрошу на выход!
– Ты с дуба рухнул? – возмутилась Танька. – Он-то тут при чем?
– При чем или ни при чем, это следствие покажет, – зло ответил Мишка и вытащил наручники. – У нас сигнал поступил, что этот… гражданин… устроил мордорбой. И заявление тому имеется. Между прочим, господин Митрофанов, вы у нас давно на заметке. Петюнь, давай…
Рослый Петюня сдернул с пояса наручники и нерешительно подошел к Лешке, который исподлобья смотрел на него, но не сделал ни одного движения.
– Вы чего делаете, волки позорные? – прохрипела Соня.
– Заткнись, – приказал Мишка. – А то ведь и на тебя заявление имеется…
– Ты вообще засохни на нарах, заусенец, – крикнула Соня. – Что ты мне тут шьешь, падла рваная? Это ж когда эти выблядки заяву накатать-то успели? Минуты не прошло…
Вырвавшись из рук Таньки, пытавшейся усадить ее на диван, Соня, здоровая, как слон, подскочила к Мишке, который был ниже ее на полголовы, и даже кулак занесла над его головой, но тот ловко заломил ей руки за спину и сковал наручниками.
Лешка бросился было вперед, но бдительный Петюня остановил его. Соня выла от боли и вслепую лягалась, а потом, вывернув шею, плюнула в Мишку, но не попала.
Римма и Ульяна кричали, и пыталась отбить старуху от Мишки. Каролина плакала в гостиной, повиснув на Таньке. Лерка куда-то звонила, наверное, своему фээсбэшнику и орала, в основном матом. За дверями гудели соседи, некоторые, побоявшись выходить из квартир, стучали в стены, как будто это могло утихомирить разбушевавшуюся людскую стихию.
Вывернувшись от Петюни, Лешка рявкнул:
– Отпусти старуху, сержант. И пошли уже.
– Оба пойдете, как миленькие, – зло сказал Мишка. – Люксов не обещаю, посидите в обезьяннике. Отдохнете.
Он хохотнул и потер налившийся синевой фингал под глазом – память о стычке на дороге.
– Отпусти. Старуху, – веско сказал Лешка, и после этих слов в кухоньке мгновенно стало тихо.
У Мишки забегали глаза, а Петюня, словно сторожевой пес, старался смотреть сразу на всех, и, казалось, раздумывал, на кого первым броситься и стоит ли ввязываться в драку вообще? А взвесив перспективы, решил, что не стоит, оставив Мишку без поддержки.
Мишка помолчал, а потом нехотя расстегнул наручники на Соне, и та немедленно развернулась к нему, растопыривая пальцы с желтыми ногтями, метя в лицо, но Римма, стоявшая рядом, была начеку и моментально перехватила Соню, утрамбовав в ванную, откуда послышался трубный мат и стук.
– Пошли, – сказал Лешка. Мишка повертел наручники, но надеть их не отважился, к тому же напарник, похоже, вообще сделал вид, что происходящее его не касается. Лешка на мгновение остановился у дверей и, повернувшись к Ульяне, хмуро сказал:
– Значит, прощай, ага?
– До свидания, Леша, – тихо ответила Ульяна, а застывшая рядом Лерка с аффектированным придыханием произнесла:
– Боже мой, вот это самец…
Опустошенная, несчастная, Ульяна стояла и смотрела на дверь, не обращая внимания на Лерку, что бессмысленно гладила ее по плечу, утешала.
В доме все было вверх дном. Бабку Соню выпустили из ванной только после ухода полицейских, да и то, выждав внушительную паузу, чтобы не бросилась вдогонку или не стала вопить с балкона что-то непристойное, на радость соседям. Оказавшись на свободе, Соня демонстрировала желающим красные пятна на руках, которые впоследствии бы превратились в синяки, но смотреть на ее боевые раны было некому. Расстроенная невниманием, Соня села за стол, налила себе холодного чаю, и стала пить, бурча под нос про поганых ментов, поломавших ей жизнь. Римма, всхлипывая, сыпала землю обратно в кастрюлю, надеясь спасти сломанный цветок. В кастрюле, оказывается, жила не одна луковица гипеаструма, потому цветение всегда было таким мощным. Каролина от уборки устранилась, заперевшись в спальне, а Танька убежала на улицу с одной ей ведомой целью.
– Слава богу, что все кончилось, – серьезно сказала Лерка. Оторвавшись от созерцания двери, Ульяна посмотрела на подругу.
– Что?
– Говорю, слава богу, все позади. Давай, наверное, будем потихоньку собираться, да? Поезд еще не скоро, но лучше быть наготове.
– Собираться будем, ага? – тупо переспросила Ульяна, не заметив этого сорного словечка-паразита, от которого избавлялась столько лет, и все-таки, чуть-чуть поваландавшись в родимом болоте, снова подхватила эту заразу.
– Ага, – немедленно передразнила Лерка. – Агакалка… Я ж столько лет думала: где ты набралась этой пошлости. А оно вон где, в родной неогороженной тундре.
– Молчи, аристократка, – невесело усмехнулась Ульяна, но Лерка уже не слушала. Прильнув к уху Ульяны, она зачастила горячим шепотом:
– Слу-ушай, а мачо то этот деревенский ого-го… Теперь я понимаю, почему ты тут зависла… Кто бы мог подумать, что в вашей грязи могут найтись такие самородки. Улька, я б ему отдалась прямо вся и прямо тут…
Ульяна оттолкнула подругу и посмотрела ей в лицо долгим недобрым взглядом:
– Дать бы тебе в морду, – негромко сказала она.
– Что? – обиделась Лерка. – Что я сказала? Ой, можно подумать… Я, как дура, к ней через всю страну перлась…
Лерка сжала губы, вытащила из сумки сигареты и, покрутившись на месте, махнула рукой и ушла курить в подъезд.
– Вот прошмандовка, – прокомментировала Соня, которая на старости лет обладала, похоже, совиным слухом. – До чего ж у вас там, в Москве люди поганые, Улька…
Ульяна махнула рукой, мол, не мешай, и Соня, удивительное дело, молча уткнулась в свою чашку, погрузив туда гигантский толстый нос. Ульяна решительно схватила сумку, сдернула с вешалки кофту и направилась к выходу.
Она не сомневалась в Лешкиных способностях. Мишка со всей его ментовской конторой вряд ли смог бы надолго задержать главного благодетеля города по столь незначительному поводу, как драка, даже если бы зачинщиком был именно он. Но Пятков, с его невероятной подлючестью, а главное, связями, наверняка дозвонился до министра МВД и потребовал «разобраться», иначе «как вы сами понимаете, в противном случае полетят буйны головы»… Ему ничего не стоило организовать журналистское расследование, которое бы выявило массу правдивых, и не очень фактов жизни провинциальных нуворишей. И тогда буйны головы бы точно полетели, вплоть до главы районной администрации, не говоря уже о главе местного, или даже областного УВД.
Она надеялась убедить начальников, если потребуется, отпустить Лешку, пообещать все, что угодно, ведь столько лет ее внушительные формы имели на телевидении, каким бы каламбуром это ни звучало, немалый вес. Подумаешь, уволили. Сегодня уволили, завтра приняли, а болезнь… Ну, вылечат. Сейчас все лечат…