Генерал Ватутин, невысокий, плотный человек, еще сравнительно молод. Одет в комбинезон. Зашел в комнату, поздоровался, сел за стол вместе с Корзуном.
Он ознакомил нас с итогами первого этапа контрнаступления советских войск. Гитлеровское командование сосредоточило на Орловском плацдарме 37 дивизий и за два года создало вокруг Орла глубоко эшелонированную оборону. Армии Западного, Брянского и Центрального фронтов взломали ее и разгромили орловскую группировку противника. 5 августа освободили город Орел, Контрнаступление развивалось успешно.
В то же время войска Воронежского и Степного фронтов преодолели подготовленную оборону противника у Белгорода и тоже освободили этот важный областной центр. Наступление здесь также развивается успешно, и наши армии уже ворвались на северную окраину Харькова. Освобождение второй столицы Украины — дело ближайших дней.
Но противнику удалось сосредоточить крупную танковую группировку южнее Богодухова. Один контрудар отборных гитлеровских танковых дивизий СС «Викинг», «Райх» и «Мертвая голова» на днях был сорван. Теперь по данным разведки, противник готовит прорыв на Богодухов со стороны Ахтырки.
Это сообщение командующего нас особенно заинтересовало. Ведь Богодухов и Ахтырка совсем рядом с фронтом 47-й армии. Подойдя к карте и показывая на ней пункты, Ватутин продолжал:
— Харьковская группировка противника снабжается по единственной железной дороге Киев — Полтава — Харьков. Эта коммуникация является чувствительным местом немцев, их ахиллесовой пятой. Ставка Верховного Главнокомандования поставила Воронежскому фронту задачу — стремительным ударом прорвать здесь вражескую оборону и выйти на киевскую коммуникацию. Это предстоит сделать вашей армии совместно с двадцать седьмой.
Вечером 15 августа в корпус поступил приказ. Начало наступления было назначено на 17 августа. Нам отвели полосу юго-восточнее города Сумы, придали много артиллерии.
На следующий день мы провели рекогносцировку, уточнили с командирами дивизий боевую задачу, организовали взаимодействие. Командующий артиллерией корпуса полковник Дзевульский хорошо спланировал огонь артиллерии.
К вечеру вся подготовительная работа завершилась. Мы организованно сменили оборонявшиеся части и заняли исходное положение.
Ночью в штабе корпуса никто не спал. Еще и еще раз проверяли расчеты, уточняли готовность к атаке. Перед рассветом оперативная группа штаба вышла на наблюдательный пункт.
В 7 утра разом заговорили сотни орудий, обрушив снаряды на первые траншеи врага. Через четверть часа артиллерия перенесла огонь на его вторую позицию. Решив, что наши сразу бросятся в атаку, из убежищ выскочила пехота врага, открыла огонь. А артиллеристам это только и надо. Залп по переднему краю дали гвардейские минометы. После этого оставшиеся в живых солдаты противника, опасаясь повторного залпа «катюш», задержались в убежищах. Мы этим и воспользовались.
Меньше чем через час командир 218-й дивизии полковник Долганов, заменивший Дружникова, и командир 337-й дивизии генерал-майор Ляскин доложили о выходе частей на железную дорогу. Я донес об этом командующему армией. В ответ услышал, что наш правый сосед, 23-й корпус генерала Чувакова, действует так же успешно.
— А как обстоят дела в 23-й дивизии, переданной соседу? — поинтересовался я.
— Чуваков хвалит полковника Королева, — сообщил генерал Корзун. — Но ты не переживай, скоро вернем его тебе.
Было еще светло, когда мы с Козловым и начальником оперативного отдела корпуса Борисенко проскочили сначала в 218-ю, потом в 337-ю дивизии. Настроение генерала Ляскина и полковника Долганова приподнятое, воинственное. Оба докладывают, что бойцы дерутся с большой яростью.
Козлов разослал в части политработников. Мы освободили за день около двадцати населенных пунктов. Надо было разъяснить бойцам важность первой победы и необходимость наращивать усилия.
К 23 часам бой затих. Дивизии закрепились на достигнутых рубежах северо-восточнее города Тростянец, стали приводить себя в порядок, пополнять боеприпасы.
За ночь Гуревич вместе с начальником разведки корпуса Поздняковым опросил несколько десятков пленных. В ходе допроса выяснилось, что наше наступление оказалось для немцев неожиданностью. Многие солдаты противника перестали верить в возможность победы над СССР.
* * *
Вторые сутки мы без сна. Но нервное напряжение помогает преодолеть усталость.
Перед рассветом ко мне зашли Чичин и Дзевульский. Развернули карту, стали изучать район предстоящих боев. У противника выгодная местность. Можно ожидать не только большего сопротивления, но и танковых контратак.
Положение осложнялось еще и тем, что связь с левым соседом — 4-й танковой армией — нарушилась. Ее соединения, окружив группировку противника, естественнно, замедлили наступление, несколько отстали. Наш левый фланг оказался открытым.
Как мы и ожидали, на другой день сопротивление противника стало возрастать. Каждый населенный пункт, каждый удобный для обороны рубеж приходилось брать с боем.
Нам не вернули 23-ю дивизию, а дали другую, 206-ю, которая вышла на левый фланг корпуса. Поскольку наступление 218-й и 337-й дивизий в целом развивалось успешно и обстановка здесь не внушала опасений, я выехал в новую дивизию.
Ее штаб располагался в большом лесу восточнее деревни Артемовка. Дивизия была боевой, полнокровной, и у меня сразу появилась уверенность в прочности фланга.
С командиром дивизии поднялись на его наблюдательный пункт, оборудованный на дереве. Отсюда в бинокль хорошо просматривается впереди лежащая местность. Вижу разрывы снарядов, мин, но передвижение наступающих обнаружить не удается. Спрашиваю:
— Почему ваши не наступают?
— Огневое сопротивление большое, а танковый батальон, поддерживающий нас, действует крайне неуверенно.
Действительно, я увидел три наших танка, медленно взбиравшихся на возвышенность перед занятой врагом деревней. Головной поднялся на высотку, почему-то остановился и почти тут же окутался клубами черного дыма.
Второй танк свернул вправо, начал так же медленно, временами останавливаясь, огибать возвышенность. Но лишь только он вышел из-за укрытия, в него тоже угодил снаряд.
Я приказал остановить танки и вызвать командира батальона.
— Разве танкисты так действуют? — спросил у него, когда он явился. — Ведь вы лишаете ваши машины главного — маневренности и ударной силы.
— Мы не знаем противника, — ответил командир, — Потому водители и действуют неуверенно.
Из дальнейшего разговора я понял, что командир дивизии в дела танкового батальона не вмешивается, а комбат не посчитал удобным расспрашивать его об обстановке.
— Вышлите с разведчиками дивизии своих людей, — приказал я танкисту. — Пусть ознакомятся с местностью, засекут батареи врага. Сделайте заявку дивизионной артиллерии на подавление мешающих вам противотанковых средств.
А когда командир батальона ушел, пришлось круто поговорить с командиром дивизии:
— Если вам приданы танки, вы должны распоряжаться ими и заботиться о них…
* * *
Вспоминая сейчас те далекие события, я прямо удивляюсь, до чего мы были беспечны. Скорее всего, это происходило от успехов, которые некоторым начали кружить голову. 22 апреля противник, хотя и не сильно, но наказал нас за это.
В оперативную группу штаба корпуса входили полковник Козлов, полковник Дзевульский, начальник оперативного отдела подполковник Борисенко, офицер при радиостанции старший лейтенант Краснокутский, мой адъютант и отделение бойцов. Расположились мы в деревне Лосевка, недалеко от Олешни, за которую шел бой. Утром, занимаясь делами, я случайно посмотрел в окно. Внимание привлек солдат с телефонной сумкой за спиной. Он как раз остановился против занятой нами хаты и несколько раз оглянулся на наше окно.
— Ну-ка, узнайте, чем он занимается, — попросил я старшего лейтенанта Краснокутского.
Возвратившись, Краснокутский доложил, что это телефонист, ищет обрыв линии связи. Старший лейтенант удовлетворился ответом, не задумавшись над тем, откуда здесь взялась телефонная линия.
Все же нашелся бдительный солдат, заподозривший неладное и задержавший «связиста». В телефонной сумке у того обнаружили портативную рацию. Потом выяснилось, что это шпион. При отступлении немцы оставили его, переодетого в нашу форму, в одной из деревень. Два дня он бродил по ближним тылам армии, передавал в Ахтырку координаты важных целей. Возможно, успел сообщить и о нашей оперативной группе. Во всяком случае, авиация противника подвергла Лосевку жестокой бомбардировке.
А тут еще начальник штаба Чичин проявил ненужную поспешность и примчался к нам.
Только я освободился и собрался выехать в дивизию, как во двор въехала штабная рация. За ней легковая машина. Чичин выскакивает из нее и шагает навстречу мне улыбающийся.
— Решил, товарищ генерал, придвинуться к вам. Хочу тоже быть поближе к частям.
— Ну ладно, пойдем покажу тебе части. — И веду его на дорогу.
— Видишь за Олешней холмы с лесом?
— Вижу.
— Так вот, там противник. Он твои машины тоже хорошо видел. Пока еще спокойно, жми скорее назад и рацию уводи.
Лицо у Чичина растерянное:
— Слушаюсь!..
В это время подошла машина неизвестного мне генерала, и я вынужден был заняться с ним.
— Генерал-майор Варенников, представитель Ставки, — представился вновь прибывший.
До этого я слышал, что Варенников был начальником штаба Донского, затем Воронежского фронтов. Мы сели за стол. Генерал развернул карту и по ходу моего доклада наносил на нее положение частей. В окно постучали:
— Воздух!
Тут же послышался свист падающей бомбы и сильный взрыв. Из рамы посыпались стекла. Только подбежал к двери, как громыхнуло сразу несколько взрывов. Дверь в сенях сорвало с петель и отшвырнуло к стене. Хата зашаталась.
Во двор выбегать опасно. А что делать? В какую-то долю секунды решил: надо спрятаться за печь.
Бомбы продолжали рваться. Крышу словно ветром сдуло. Потолок расползся, и на меня сыпались глина, песок, опилки.