— Вечером или в ходе операции полк станет на свое место.
Командующий фронтом с этим согласился, и инцидент был исчерпан.
Вообще разговор с генералом Ватутиным оставил самое отрадное впечатление. Он говорил спокойно, не повышая голоса. А ведь нередко в подобных случаях старшие начальники сразу переходят на высокие тона. Если у тебя нервы крепкие, стараешься спокойно ждать конца разноса, думая: «Когда-нибудь начальство „должно успокоиться и дать возможность доложить все по. порядку“. И действительно, оно наконец успокаивается, излив свое раздражение, и спрашивает:
— Чего молчите? Рассказывайте. — А выслушав, благосклонно заключает: — Ну, это совсем другое дело.
К сожалению, так делали и делают еще многие.
* * *
Примерно за час до назначенного срока наступления на Зеньков противник сам атаковал нас. Его пехоту поддерживало несколько десятков танков. Артиллеристы встретили их шквалом огня. Противник откатился, оставив 7 подбитых машин.
Наши бойцы сами бросились вперед, но были остановлены сильным огнем. Смогли только преодолеть подъем и захватить высотку, на которой как раз и остались подбитые вражеские танки.
После этого решили временно наступление приостановить, перебросить 206-ю дивизию на правый фланг, ударить там и выйти в тыл противнику.
Но этому плану не суждено было осуществиться. Вечером меня вызвали в армию. П. П. Корзун сообщил, что Ставка Верховного Главнокомандования ставит перед фронтом задачу как можно скорее выйти к среднему течению Днепра.
— В связи с этим наступление на Зеньков отменяется, — сказал он. — Армия снова поворачивает боевые порядки на запад и уже утром переходит в наступление. Главный удар наносит 23-й корпус. Ваше направление второстепенное, но атаковать вы должны решительно, чтобы оказать наибольшее содействие Чувакову. Имейте в виду: левого соседа у вас не будет, так как 27-я армия ведет бои с немецкими танковыми соединениями и несколько задержится…
Ночью сделали перегруппировку. А утро выдалось хмурое. Стал накрапывать дождь, подул холодный северный ветер. Погода обещала быть нелетной, и это нас радовало.
Наступление началось в девять ноль-ноль. С наблюдательного пункта командира 206-й дивизии генерал-майора. Меркулова хорошо видна почти вся полоса наступления. Пока по обороне противника била наша артиллерия, бойцы перебежками вышли на рубеж атаки и бросились вперед.
Враг стал отступать. Но он цеплялся за Каждый удобный рубеж, и его снова приходилось сбивать.
С тяжелыми боями продвигалась и 218-я дивизия.
Боясь отстать от Чувакова, я время от времени справлялся у Чичина, что ему известно о действиях соседа. Тот каждый раз сообщал:
— Топчется на месте.
Часов в четырнадцать позвонил командарм, потребовал ускорить темп и этим помочь 23-му корпусу.
337-я дивизия продвинулась еще. А полки Склярова не могли подняться из-за сильного огня из деревни и с высоты за ней. Посоветовал ему:
— Заставь артиллеристов расчистить дорогу, а я сейчас приеду.
Пока добирался, дивизия уже овладела деревней, но сидевший на высоте противник не позволял двинуться дальше.
Нашу машину обстреляли. Оставив ее в деревне за крайним домом, мы с адъютантом капитаном Болдыревым стали пробираться дальше.
Встреченный офицер сообщил, что полковник Скляров обосновался в подвале дома, за ручьем. Добираться туда надо через площадь и ручей по кладкам. Но весь этот участок под огнем.
Но что поделаешь, надо идти. Моя шинель порядочно поизносилась, и солдаты противника никак не заподозрят во мне командира корпуса.
Стараюсь не подать виду, что волнуюсь, нормальным шагом пересекаю площадь и по скользким перекладинам перехожу через ручей. Над головой просвистела пуля. Ускорил шаг — и тут же хлестнула пулеметная очередь. Сделав бросок, благополучно укрылся за домом. Обернулся, вижу: шедший за мной офицер лежит у ручья убитый. Адъютант спрятался в укрытии.
Из подвала показался Скляров:
— Товарищ генерал, вы бы могли вызвать меня! А здесь опасно, немцы в трехстах метрах.
— Не надо было самому сюда забираться, — пошутил я. — А раз сделал это, то и гостям не запрещай.
Из разговора со Скляровым и командиром полка, из личных наблюдений стало ясно — дивизии надо помочь огоньком, и посильнее. Вызвал по телефону командира гвардейского дивизиона и условился с ним встретиться за деревней. Склярова предупредил: после залпа „катюш“ по высоте бойцы сразу должны броситься в атаку.
Командир дивизиона ждал у моей машины. Я показал ему высоту, приказал накрыть ее залпом. Через полчаса по небу пронесся огненный хоровод. Высота окуталась пламенем и дымом.
Снова пошел к Склярову. На этот раз никто не обстреливал. Впереди слышалось громкое „ура“, треск выстрелов.
Скляров еще издали крикнул:
— Высота взята!
Вместе с ним пошли туда. Впечатление потрясающее. Трава и кусты обгорели. В окопах тут и там обуглившиеся вражеские трупы. Противоположный скат тоже выглядел пожарищем, всюду валялись убитые гитлеровцы.
* * *
Вечером опять вызвали к командарму. У него генералы Рейтер, Чуваков, командир танкового корпуса генерал-майор Алексеев, генералы и офицеры штаба армии.
— Сегодняшний день принес армии» неудачу, — сказал, открывая совещание, генерал Рейтер. — Наступления на главном направлении не получилось. Достигнутый двадцать первым корпусом частный успех — продвижение на шесть — восемь километров — не улучшил общего положения. Командующий фронтом требует решительных и быстрых действий. Направление главного удара перемещается на левый фланг. Сейчас генерал Корзун поставит задачу.
Командующий армией сообщил, что в наш корпус возвращается 337-я дивизия. От Чувакова к нам переходили и все артиллерийские средства усиления.
К себе в штаб вернулся лишь к 23 часам. В маленькой комнатке собрались все работники. Решил посоветоваться с ними о предстоящих действиях. Но только начал говорить, как почувствовал тяжесть в голове, неудержимо захотелось закрыть глаза, опустить голову на стол и заснуть хоть на час-полчаса. Мысли спутались.
Я встал, извинился, попросил подождать и вышел на улицу. Шел мелкий дождь. Снял фуражку, но холодные капли не освежили. Подошел к колодцу, вытащил ведро воды, опрокинул его на голову.
После этого можно было работать, Я продиктовал приказ дивизиям, офицеры связи нанесли задачу на карты и помчались в дивизии.
Козлов и Гуревич созвали политработников. Как раз днем с некоторым опозданием прибыли газеты, в которых было опубликовано обращение правительства и Центрального Комитета Коммунистической партии Украины с призывом усилить борьбу за освобождение республики. Захватив пачки газет, офицеры политотдела тоже разъехались по дивизиями.
А ведь и прошлую ночь политотдельцы провели на ногах. Я проникся еще большим уважением к Козлову и Гуревичу, моим надежным помощникам. Почему-то на память пришли полюбившиеся еще в конце двадцатых годов строчки о коммунистах:
Гвозди бы делать из этих людей,
Крепче бы не было в мире гвоздей.
Наступление назначено на восемь утра, а сейчас еще только начало первого. Можно часа четыре поспать, но внезапно родившееся, еще не полностью обдуманное новое решение необходимо обмозговать. Поэтому попросил разбудить меня в три ночи.
Когда встал, было еще темно. Дождь перестал. С Бо-рисенко и Краснокутским выехал в дивизии.
Потревоженный генерал Меркулов посмотрел на часы:
— Еще рано, товарищ комкор, часок можно бы поспать!
— Выспимся после войны. А сейчас хочу с вами посоветоваться. Что, если мы одним полком начнем наступать не в восемь часов, а в шесть? Противник к этому не привык, он еще будет свой эрзац-кофе, пить. Если успех обнаружится, двигаем всю дивизию. Так же будет действовать и двести восемнадцатая.
— А что, в этом есть смысл, — оживился генерал. — Давайте попробуем.
Скляров встретил идею раннего наступления также горячо.
Вернувшись к себе, я договорился с Дзевульским об артиллерийской поддержке. В армию об изменении плана докладывать не стал. Неизвестно еще, как там к этому отнесутся. Гляди, обвинят в самовольстве. А я почему-то так уверовал в успех, что было обидно отказаться от задуманного.
В указанный срок артиллерия дала несколько залпов и перешла на беглый огонь. Два смежных полка, по одному от дивизии, рванули вперед. Уже через несколько минут позвонил Меркулов и радостно доложил:
— А ведь здорово получилось! Противника застали врасплох, сопротивляется слабо. Ввожу в бой второй полк.
Удача и в 218-й дивизии. Враг начал отходить. В 7 часов прибыл генерал Рейтер. Здороваясь, спросил:
— До наступления еще час, а артиллерия работает. В чем дело?
— Корпус наступает. Продвинулся на пять километров.
— Как наступает? Ничего не понимаю. Объясни толком, что произошло?
— Чуваков вчера начал в восемь и получилась неудача. Мы решили прощупать противника в шесть часов, и застали его врасплох.
Рейтер взял трубку, вызвал командующего армией:
— Поразительная новость! Абрамов уже перешел в наступление и продвинулся на пять километров. Нажми на Чувакова, пусть не отстает…
* * *
Согласно приказу штаба армии наш корпус к утру должен выйти к реке Псел.
Перед форсированием командарм решил провести рекогносцировку реки, наметить места переправ. Позвонил начальник штаба армии полковник Иванов, передал, что Корзун уехал к Чувакову. В 12 часов будет у меня на правом фланге, у развилки дорог, где я и должен его встречать.
Взглянув на карту, я обомлел. У места предполагаемой встречи еще шли бои. Противник внес в наши планы «поправку»: в этом месте оказал сильное сопротивление и задержал выход правофлангового полка к реке. В вечерней сводке мы доложили об этом. Странно, что командарм не знает. Говорю Иванову:
— Какая может быть рекогносцировка, когда на восточном берегу еще немцы. Доложите командарму, что дорога, по которой он собирается ехать, перехвачена противником.