Тайна рождения войн раскрывается каждым человеком по-своему: кто виновен в том, как она происходила, и какой был результат. Наша война с гитлеровской Германией была не только столкновением двух государств, двух противоположных общественных систем, но и двух идеологий, двух разных взглядов на жизнь. Нацизм нес порабощение всему миру, и он это прекрасно сознавал, правда не думая о последствиях своих деяний, а наш народ отстаивал свою землю и сражался ради жизни на земле не только своей, но и всего человечества.
Стараясь использовать войну в своих интересах, наши англо-американские союзники всеми возможными способами стремились, с одной стороны, как можно дольше затягивать открытие второго фронта, рассчитывая на окончательное истощение главных воюющих держав, а с другой — убедить советское руководство отвести войска с тех территорий, которые Англия и США считали сферой своих национальных притязаний (Закавказье, Иран, Приполярье). Англия и США имели желание ослабить как можно сильнее не только Германию, но и СССР. Роль США в войне, стоившей России огромных жертв, материальных затрат, американский президент Ф. Рузвельт рассматривал в категориях азартного карточного игрока, для которого страдания десятков миллионов русских людей ничего не стоили.
В беседе со своим сыном Элиотом президент Рузвельт популярно излагал ему свои мысли: «Ты представь себе, что это футбольный матч, а мы, скажем, резервные игроки, сидящие на скамье. В данный момент основные игроки — это русские, китайцы и в меньшей степени англичане. Нам предназначена роль… игроков, которые вступят в игру в решающий момент… Еще до того, как наши форварды выдохнутся, мы вступим в игру, чтобы забить решающий гол. Мы придем со свежими силами. Если мы правильно выберем момент, наши форварды еще не устанут и…»
Как считалось в американских правящих кругах, война открывала перед Соединенными Штатами небывалые возможности изменить в свою пользу мировое соотношение сил, осуществить новый передел мира, потеснить и отбросить как союзников, так и конкурентов. По существу, с самого начала мировой войны мысли американских руководителей были заняты не тем, как ее побыстрее закончить, а как переделать мир по американскому образу и подобию.
В близком кругу президент США признавался, что предпочитает скорее тратить «доллары налогоплательщиков, чем жизни этих налогоплательщиков». Мысли Черчилля в силу сложившихся обстоятельств были скромнее: он думал прежде всего о том, как уберечь огромную британскую колониальную империю и выйти из войны с наименьшими потерями. СССР вопреки недавним пожеланиям стал боевым союзником, но это не означало, что следовало забыть о собственных интересах.
Несмотря на трудности, для борьбы с фашизмом все-таки складывалась антифашистская коалиция государств с различным общественным строем. Но абсолютного доверия друг к другу у участников коалиции не было. Летом 1942 года американских руководителей волновал вопрос: выстоит ли Советский Союз, нанесший под Москвой вермахту первое крупное поражение и развеявший миф о «непобедимости» гитлеровской Германии, не пойдет ли после огромных успехов немцев на южном участке советско-германского фронта на заключение сепаратного мира?
Последующие события на советско-германском фронте заставили руководителей западных держав задуматься о том, что в Берлин они могут и «опоздать». В американском журнале «Тайм» была помещена карикатура: заспанный Черчилль в четыре часа утра снимает телефонную трубку и слышит знакомый голос: «Уинстон! Это я, Джо (Сталин. — Авт.). Я у Кале. Теперь вы можете переходить Ла-Манш. Теперь безопасно».
Разведки всех государств внимательно следили и за внутриполитической обстановкой в Германии, ожидая и переворота против нацистского режима, и других событий, способных повлиять на обстановку в мире. Сталин в одной из телеграмм послу СССР в Лондоне И. М. Майскому допускал возможность сговора Черчилля «с Германией Гитлера или Брюнинга за счет нашей страны». Основания для таких подозрений были: в 1943 году срок открытия второго фронта был перенесен в третий раз! Пассивность союзников играла на руку Германии, облегчив ей задачу организации крупного наступления на Курской дуге.
Такая, мягко говоря, «игра» союзников давала повод говорить дальновидным политическим деятелям, что это оттолкнет советских руководителей от послевоенного сотрудничества с Западом.
После победы Красной Армии на Курской дуге начался развал блока агрессоров. Первой из войны вышла Италия. Но открытие второго фронта снова откладывалось, хотя президент США указал на необходимость употребить все усилия, чтобы вместе с Великобританией оккупировать большую часть Европы и первыми вступить в Берлин.
Операция «Оверлорд» по высадке союзников во Франции проходила в одно время с проведением Красной Армией гигантской операции по освобождению Белоруссии, значительно облегчившей задачу десанта. Но все равно дорога союзников на Берлин оказалась нескорой и была сопряжена не только с успехами, но и с жестокими поражениями. В начале 1945 года немецкие войска нанесли в Арденнах сокрушительный удар по американцам, и союзники просили Советский Союз открыть второй фронт — срочно начать наступление на Берлин. Советский Союз пошел навстречу союзникам, начав стремительное наступление на территории Германии до ранее намеченных сроков. Верная союзническому долгу, наша армия вела его не в той степени готовности. Естественно, это увеличило число смертей русских воинов. Между тем союзники, получив передышку, рванулись к Берлину, стремясь во что бы то ни стало войти в него раньше русских и получить политические преимущества на послевоенных переговорах. Но все-таки Красная Армия успела взять Берлин сама…
У. Черчилль, несмотря на договоренность с СССР относительно разграничительных линий встречи войск союзников, побуждал американцев ускорить продвижение их армий, изменить имеющиеся планы и захватить по меньшей мере те районы, куда не дошла еще Красная Армия. При этом он учитывал как позицию гитлеровцев, оказывавших упорное сопротивление на Восточном фронте и все более открывавших Западный фронт, так и поддержку его точки зрения влиятельными кругами в США. По их мнению, это дало бы возможность оказать давление на Советский Союз при урегулировании послевоенных проблем.
Как свидетельствуют признания деятелей западных держав и заявлений самого У. Черчилля, особое значение придавалось захвату Берлина. Они считали, что взятие ими Берлина даст возможность получить огромный политический выигрыш, символизируя могущество западных держав, и будет иметь большое значение для определения дальнейшего развития Германии.
Этот факт подтвердил американский генерал Дж. Гевин, командовавший в годы войны 82-й парашютно-десантной дивизией. В полночь 25 марта 1945 года тот собрал в своем штабе секретное совещание. Его дивизия, которая приобрела известность после десантных операций в Сицилии, давно была по непонятным причинам в бездействии. Дж. Гевин обратился к присутствующим офицерам со словами: «Господа! Дело идет о последнем прыжке» — и неожиданно для всех объявил, что он имеет в виду «прыжок на Берлин», который является частью специального плана. По этому плану 101-я американская парашютно-десантная дивизия должна была захватить берлинский аэропорт Гатов, 82-я дивизия Темпельгоф, а одна бригада англичан — аэродром в Ораниенбурге.
Предполагалось, что через несколько дней в Берлин войдут наземные англо-американские войска. Операцию парашютно-десантных войск планировалось начать через пару недель. Союзники начали немедленную активную подготовку, но Красная Армия сорвала эти планы.
Англичане предлагали американцам занять Прагу, с тем чтобы укрепить влияние западных держав в Чехословакии. Провал их планов — результат реального соотношения сил, который и не позволил западным державам добиться преследовавшихся ими целей.
Через много лет после окончания Великой Отечественной войны мне стало ясно, что в освещении ее событий наблюдаются две тенденции, на мой взгляд затрудняющие поиск истины: смакование политических просчетов руководителей страны и командования Красной Армии в начальный период войны и осмысление прошлого с позиций сегодняшнего дня, с точки зрения современного человека, обладающего гораздо большим объемом информации.
Первая тенденция относится к разряду сиюминутных политических интриг или к не совсем порядочным способам журналистского или писательского самоутверждения и, по моему мнению, ничего общего с историей, как с наукой, не имеет. Вольные или невольные последователи второй заслуживают некоторого снисхождения за смелость иметь собственное суждение, но именно им хотелось бы напомнить мудрые слова Шота Руставели: «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны».
Как же быть и кому верить?..
Отвечу — только подлинным документам. И фактам, опять-таки подтвержденным документами. Разбирая трофейные документы, участвуя в допросах высших чинов имперского министерства авиации, люфтваффе, самолетостроительных корпораций, я увидел войну другими глазами. И это представление во многом расходилось с тем, что читал, о чем слышал, что видел глазами рядового солдата войны.
Уже тогда, натыкаясь (именно натыкаясь, ибо тогда целенаправленно поиском истины я еще не занимался) на документы, зафиксировавшие те или иные периоды развития или события в истории немецкой авиации, встречаясь с людьми, наблюдая, как поднимает голову «холодная» война, предвестница «горячей», я начал думать о том, как сделать так, чтобы никогда больше она не выползла из какой-нибудь папочки с тесемочками и не пошла гулять по нашей грешной Земле, сжигая все на своем пути.
Практически все свое время в течение многих лет я отдаю изучению советских и немецких архивных документов о Второй мировой войне. На основе огромного фактического материала мною написаны и опубликованы три книги, множество статей в газетах и журналах. Но не покидает мысль, что все сделанное — лишь частичка лишь подступы к полной правде о войне, которая еще там, в неизвестных мне папках с грифами «Секретно», «Совершенно секретно», «Совершенно секретно. Особой важности», «Только для высшего командования».