ибо это соответствовало нашему русскому общинному духу.
Историк В. Ключевский писал, что отличительное свойство великого народа есть способность подниматься на ноги после падения!
Подгонка нашей реальности под догмы марксизма приводила к тяжелым травмам, но в этом К. Маркс не виновен. В. И. Ленин, как прагматик, к концу жизни подправил марксизм, а И. В. Сталин вообще исходил из здравого смысла, но тоже наделал много ошибок. Он их исправлял, но никогда не признавался в этом, чтобы не подрывать свой авторитет.
«Великие деятели» часто нарушают народную мудрость многих национальностей: «Не зная броду — не лезь в воду!»
Причина поражения часто кроется в низких интеллектуальных и организаторских способностях. Многие люди, видя зло, помалкивают, соглашаются, а ведь честному человеку плохо жить при любой власти, если молчать.
К чужим советам нужно уметь прислушиваться, но жить чужим умом нельзя! «Односторонность есть главная причина несчастий человека», — говорил Л. Н. Толстой. Обсуждая сегодня проблемы нашего-прошлого, мы не в силах влиять на них. История уже состоялась. Безвозвратны наши надежды, стремления и разочарования, постижения и драмы навсегда ушедших людей и поколений.
Вновь обращаться к делам давно минувшим заставляют нас споры о прошлом, которое судят так безжалостно горячо «новоявленные историки», и часто бескомпромиссно. И получается, что день вчерашний отодвигает на второй план дела и заботы сегодняшние.
Каждому новому поколению невозможно довольствоваться историческими представлениями своих отцов и дедов, ибо найти свое место в настоящем человек может самостоятельно, учитывая сложный, противоречивый опыт всей нашей истории. Самое главное для историка состоит в том, чтобы твердо придерживаться принципа историзма, учитывая все обстоятельства. Нельзя давать простые, однозначные ответы на драматические события прошлого. С другой стороны, нельзя отказываться от своего прошлого, каким бы оно сложным и горьким ни было, ибо в таком случае мы будем натыкаться на старые ошибки и заблуждения. Трудные вопросы истории требуют серьезного, вдумчивого анализа.
История принадлежит не только человечеству, народу в целом, но и каждому из нас лично. Каждый из нас обладает неотъемлемым правом на сугубо индивидуальное осмысление, истолкование и использование на практике ее бесценного опыта, как положительного так и отрицательного…
В те послевоенные годы после всемирно исторической победы казалось, что достигнуто также и единство партии и народа. Однако и тогда было очень много людей, которые думали иначе.
В США сбежал сотрудник военной приемки (доставка грузов в СССР) некий Кравченко. Затем он издал антисталинский бестселлер «Я выбрал свободу». Книга делалась конечно же с помощью американских спецслужб. Там таких мастеров хватает.
французский журнал опубликовал статью, где давал оценку перебежчику как изменнику, предателю и лжецу. Кравченко предъявил иск журналу, и в Париже был процесс по его иску. Естественно, все западные радиостанции передавали об этом, отчеты о процессе широко публиковались в газетах и журналах.
На процессе выступали свидетели с обеих сторон. Бывший руководитель генерал Руденко прибыл из Москвы и в своем выступлении говорил, что Кравченко вор и пьяница, что он боялся службы в армии, притворялся больным. Генерал велел его отправить немедленно в Москву, но тот сбежал. Руденко говорил примерно следующее, что у него в подчинении в Вашингтоне было около тысячи человек, авиаполк на Аляске, группа кораблей. Он возглавлял еще и филиалы в разных городах Америки. И везде работали добрые и честные люди. Этот оказался дезертиром, предателем, к тому ж и уголовным преступником. Не такие люди определяют поступь истории…
В качестве эксперта на суде выступил бывший царский генерал-эмигрант, бывший военный прокурор, и он буквально потряс своей логикой присутствующих на процессе. Он сказал приблизительно следующее: «Я, конечно, давно живу во Франции, служил в царской армии, а затем в армии Деникина. Я антикоммунист, но могу сказать следующее. Военнослужащие принимают воинскую присягу и обязаны ее выполнять. Кравченко был офицером воюющей армии, которая сражалась за Россию, и здесь политические взгляды и пристрастия ни при чем. Кравченко изменил своей Родине в период войны, и если бы я был председателем военного трибунала, то потребовал бы для предателя смертной казни…»
Некоторые западные газеты высказывания такого эксперта замалчивали, а другие писали, что, мол, можно взять от выжившего из ума старика и т. д.
Кравченко учился в Харькове, работал в Днепропетровске. В войну работал на военном заводе инженером, а потом был направлен для приемки военной продукции в США. Ему было присвоено офицерское звание, но, судя по обстоятельствам дела, попал в поле зрения разведки и совершил то, что случилось.
Были и другие выступления, в которых содержалось немало правды о нашей действительности. Умалчивать их было бы не справедливо. К примеру, выступали свидетели, которые рассказывали о страшных годах принудительной коллективизации в стране и голоде на Украине в начале 30-х годов. Так, профессор Николай Лаговский, который в то время проживал и работал в Париже (процесс проходил в 1949 году), говорил:
«Во время коллективизации и голода я жил в Харькове. По дороге в институт я часто видел трупы, которые не успевали убирать. Это были тела крестьян, приходивших в город в поисках куска хлеба. Помню, как-то раз я шел в институт, и у меня был кусочек хлеба. Я увидел какого-то очень изможденного человека. У него не было сил подняться с земли. Я отдал ему кусочек хлеба, а на обратном пути я снова его увидел. Он держал в руках мой хлеб. Я подошел поближе, чтобы узнать, в чем дело, и увидел, что он уже мертвый. Рассказывали также про людоедство. Я видел женщину, которая съела своего сына. Мне нужно было попасть в деревню Мерчик, в тридцати километрах от Харькова. Я должен был навестить сына, который там находился в детском доме и болел. На обратном пути я познакомился с врачом из этой деревни, вместе с которым нам нужно было пройти четыре километра до станции. Доктор мне сказал: «Зайдемте в эту хату, я вам кое-что покажу». Мы зашли. Там лежала женщина, уже сильно опухшая. Врач мне сказал: «Посмотрите на эту женщину. Она убила своего четырехлетнего ребенка и съела его. Но арестовывать ее нет смысла, потому что она через два, а может, три дня сама умрет». Студенты мне рассказывали про людей, которые собирали колоски в поле и которых за это отсылали на принудительные работы…»
Другой свидетель инженер Удалов, уроженец Днепропетровска, рассказал суду о зверствах в застенках НКВД, а затем и в лагерях.
На вопрос судьи, зачем так поступало Советское правительство, он ответил: «Мы предполагали, что правительство нуждается в рабочей силе в Сибири и на Крайнем Севере, где шли большие стройки. Люди добровольно туда не ехали, а правительство не хотело давать никаких привилегий, поэтому оно и прибегало к таким методам».
Когда-то Вольтер писал: «Никогда еще история не испытывала той нужды в достоверных фактах, как в наши дни, когда так беззастенчиво торгуют ложью. Правда — суть истории. И пока будет править бал ложь, история будет снова «хромоножкой». Так до недавнего времени уже было. И, видно, опыт агитпропа не пропадает ныне втуне у нынешних демократических правителей.
Шарлотта Корде сказала: «Я убила не человека, а дикого зверя» (убийца Марата).
В мемуарах графа Черника, министра иностранных дел Австро-Венгерской империи, есть такая запись от 6 декабря 1917 года: «Это большевики, и кто знает, не найдется ли своя Корде и для Троцкого?..»
Через четверть века предсказания графа сбылись. В этом деле выступила сначала группа талантливых террористов-интеллектуалов (в том числе известный мексиканский художник Д. Сикейрос и чилийский поэт П. Неруда). Злодеяния масона и сиониста Лейбы Бронштейна над русским народом не остались безнаказанными, хотя его и сейчас оплакивает еврейская буржуазия, проклиная патриота России грузина Сталина….
Затем на процессе выступала свидетельница — врач из Днепропетровска Кашинская и рассказывала о голоде на Украине: «Нас, студентов, разбили на бригады и послали в разные деревни, в которых вымерло много народу…
В деревне, где я работала, в живых не осталось ни души. Весь урожай должны были убрать студенты, а мы сами пухли от голода… Вернулись мы в город только осенью, конечно не управившись с уборкой. Все были опухшие от голода. Занятия начались только в конце осени, а в Днепропетровске в это время еще было немало трупов. Мы вечно были голодные. Хлеб отсылали за границу, а украинский народ умирал с голоду. Украинским хлебом финансировали мировую революцию через Коминтерн, устраивали демпинги на мировом рынке… В 1927 году на Украине было 32 миллиона жителей, а в 1939 году 28 миллионов… Вот почему я не хочу возвращаться в СССР».
Затем выступили другие свидетели, и хотя они теперь жили на Западе, но их ответы можно считать правдивыми, ибо это действительно было в моей стране.
Вот показания слесаря Лузна: «У моего отца была семья тринадцать человек. У нас было семь гектаров земли и четыре коровы. Батраков никогда не нанимали. Нас выселили на Север. Маленькие дети там умерли от голода. И нас постоянно преследовал голод. Ели мы чаще всего иглы сосновые, пили березовый сок. Работали в лесу, а тут эпидемия тифа пошла. Большинство раскулаченных погибли. Мне удалось сбежать на Украину. В 1933 году я видел там страшный голод. Хлеб весь у крестьян отобрали до последнего зернышка. Голод на Украине был устроен нарочно. Были случаи людоедства. В селе Ипатьевка крестьяне откопали падшую лошадь и съели. А их НКВД расстреляло. Был я свидетелем и принудительной коллективизации. Всего этого я простить правителям не могу…»
Этот процесс показал всему миру, какие страшные годы пережил советский народ и после Гражданской войны. Я и сам в то время, будучи мальчишкой, многое из того, о чем рассказано выше, видел в Харькове собственными глазами.