лтинской конференции, все мы, словно по команде, вставали и, странное дело, почему-то держали руки по швам. Он обладал глубокой, лишенной всякой паники, логической и осмысленной мудростью, был непревзойденным мастером находить пути выхода из самого безвыходного положения. В самые критические моменты несчастья и торжества оставался одинаково сдержан, никогда не поддавался иллюзиям. Сталин был необычайно сложной личностью. Он создал и подчинил себе огромную империю. Это был человек, который своего врага уничтожал руками своих врагов, заставил даже нас, которых открыто называл империалистами, воевать против империалистов. Сталин был величайшим, не имевшим себе равных в мире, диктатором. Он принял Россию с сохой и оставил ее оснащенной атомным оружием. Нет, чтобы мы ни говорили о нем, таких история и народы не забывают».
(Британская энциклопедия. Речь произнесена Уинстоном Черчиллем 23.12.1959 года в палате лордов по случаю 80-летия И. В. Сталина).
А вот, как считались с мнением И. В. Сталина, наши высокопоставленные деятели.
В 1946 году я вместе с моим начальником полковником Мосуновым был в г. Веймар в командировке. Мы зашли к уполномоченному нашего Военно-воздушного отдела СВАГ подполковнику Краснобаеву, кабинет которого находился в здании СВАГ земли Тюрингия. Вдруг офицеры засуетились: к ним приехал Командующий 8-й гвардейской армии, герой обороны Сталинграда генерал Василий Иванович Чуйков. Встречать его вышел начальник администрации генерал-майор Колесниченко, человек боевой, смелый, потерявший на фронте руку. Чуйков был в хорошем настроении, беседовал с офицерами. Среди них был майор (фамилию его я не помню), Герой Советского Союза. Чуйков подошел к нему и спросил:
— Где получили Героя?
— В Сталинграде, товарищ генерал?
— В какой армии?
— В прославленной 62-й, товарищ Командующий!
— Рад видеть вас здесь, сталинградцы все могут. Нельзя забывать, то что мы пережили, защищая город Сталина!
— Верно, товарищ Командующий, я все время помню, как вы огрели меня палкой, а потом…
Раздался дружный хохот присутствующих. Этот майор обладал чувством юмора и рассказывал, как он, будучи комбатом вел бой за один объект в Сталинграде.
Он послал две роты в обход объекта атаки и блестяще выполнил боевую задачу, за что и был представлен Чуйковым к званию Героя. Но, в то время, когда его роты обходили противника, к нему на КП вскочил разъяренный Василий Иванович Чуйков и огрел его палкой: почему отсиживаешься в блиндаже?.. Вперед, с атакующими, высотку взять любой ценой! Комбат побежал за наступающими и задача была выполнена, а дальше понятно. Василий Иванович тоже смеялся я сказал следующее, что я помню и по сей день: «Верите, товарищи офицеры, мне все время в Сталинграде казалось, что ясли я на долго засну и не буду все время среди войск, то солдаты не выдержат бешеного натиска фашистов и мы сдадим Сталинград, а ведь мне лично Иосиф Виссарионович приказал, Сталинград удержать любой ценой, что я и старался делать…
Второй раз я видел Чуйкова, когда он прибыл неожиданно на разбор корпусных учений в городе Стендал. Тогда он занимал должность заместителя Главнокомандующего Группой войск в Германии.
Командир 79-го стрелкового корпуса генерал-лейтенант Никитин, бывший преподаватель Академии Генштаба недавно прибывший из Москвы, проводил разбор учений в Доме офицеров. Зал был полностью занят офицерами. Как обычно выступали руководители и подводили итоги. В вестибюле Дома офицеров раздался громкий голос Чуйкова, который кого-то там распекал за какую-то провинность, а затем вошел в зал.
Командир корпуса как положено доложил Чуйкову, и работа продолжалась по плану. Василий Иванович все время перебивал докладчиков, выражал неудовольствие. Обстановка была напряженной и хотя мы все глубоко уважали Чуйкова, но чувствовали неудобство за нашего командира корпуса. И вдруг, командир корпуса отдал команду:
— Товарищи офицеры! Перерыв на пятнадцать минут!
Встали по команде «смирно». Ведь комкор не спросил разрешения у старшего по должности и званию. Чуйков взбесился: Кто вам разрешил? И тут среди мертвой тишины зала комкор сказал:
— Товарищ Чуйков! Я сегодня, немедленно доложу товарищу Сталину, как вы себя ведете перед собранием офицеров корпуса!
— Пятнадцатиминутный перерыв, — произнес Чуйков тихо.
Я видел побледневшего Чуйкова, но он, наверное, и сам понял, а Сталина он знал: такие выходки тот никому не прощал и ему тоже не сдобровать.
После перерыва разбор проходил спокойно. Чуйков выступил с краткой речью и пожелав успехов в работе уехал, демонстративно подчеркнуто пожав руку комкору. Офицеры долго вспоминали этот случай и обычно говорили, что товарищ Сталин не позволяет грубить подчиненным. Даже Чуйков это понял мгновенно, когда ему об этом напомнил наш умница — комкор.
Мне рассказывал офицер из личной охраны Сталина о его отношении к стяжателям.
Как-то Сталин вызвал к себе известного полярника, начальника Главсевморпути И. Д. Папанина, который сделал себе дачу, по тем временам роскошную, используя служебное положение. Папанин знал заранее по какому вопросу его вызывает Сталин и, как человек весьма сообразительный, немедленно в тот же день передал дачу детскому саду, что было естественно, ибо не хотел менять дачу на тюремные нары, а то и хуже. Сталин об этом тоже знал. И вот их разговор, по рассказу очевидца. Папанин вошел в кабинет Сталина. Тот не поднимаясь из-за стола спросил:
— Как ваша фамилия?.. Я спрашиваю, как ваша фамилия?
— Я Папанин!
— Вы не Папанин, вы — дерьмо!.. Вы передали дачу в детский сад?
— Так точно, товарищ Сталин!
— Вон отсюда и запомните на всю оставшуюся жизнь!
Папанин вышел, моля Бога за такое «милое и обходительное отношение, ибо хорошо знал, как Сталин расправляется с такими «несознательными»
А вот еще один рассказ работника охраны: «Дело было в 1949 году. Всем известно, что Сталин не терпел роскоши, одевался скромно, носил простые костюмы, сапоги, военную шинель, долго донашивал старую одежду. Полуботинки носил, что называется «до дыр». Выходные туфли у Сталина имелись только одни. Еще довоенные. Кожа уже вся потрескалась. Подошвы истерлись. В общем дышали на ладан. Всем было страшно неловко, что Сталин ходил в них и на работе и на приемах. В них же он бывал в театре и других людных местах. Вся охрана решила сшить новые туфли. Ночью Матрена Бутузова (прислуга на ближней даче в Кунцево) поставила их к дивану, а старые унесла. Утром Сталин позвал Орлова (охранника) и спокойным, мягким голосом спросил:
— Где мои ботинки?
— Товарищ Сталин, ведь вы — Генеральный секретарь нашей партии, Генералиссимус, глава правительства! Вы же постоянно находитесь в общественных местах! Каждый день принимаете иностранных послов и гостей.
— Лучше верните мне ботинки, — прервал его Сталин.
Что было делать. Ботинки вернули и он продолжал носить их до последних дней своих».
Он беспощадно наказывал расхитителей, а многие поплатились жизнью за свою жадность. Доставалось за это и очень уважаемым Сталиным людям, особенно генералам за «трофеи» из Германии, в том числе и Г. К. Жукову.
Когда Сталин умер, то встал вопрос в каком его костюме хоронить. Ничего подходящего в его гардеробе не оказалось. Пришлось отдать в чистку его военную форму, в которой он ходил многие годы, и в таком виде проводить его в последний путь.
Дорогой читатель! А теперь подумай, почему его так ненавидят бывшие «борцы» с привилегиями.
Последний год жизни был трудным для И. В. Сталина. Его дочь Светлана Аллилуева писала о том времени, когда видела своего отца незадолго до его смерти: «В последнее время отец жил особенно уединенно, поездка на юг осенью 1951 года была последней. Больше он не выезжал из Москвы и почти все время находился в Кунцево… Я была у него 21 декабря 1952 года, в день, когда ему исполнилось семьдесят три года. Тогда я и видела его в последний раз. Он плохо выглядел в этот день. Повидимому, он чувствовал признаки болезни, может быть, гипертонии, так как неожиданно бросил курить и очень гордился этим — курил он, наверное, не меньше пятидесяти лет. Очевидно, он ощущал повышенное давление, но врачей не было».
Из воспоминаний охранника А. Т. Рыбина: «Сталину пошел семьдесят четвертый год. Сказывалась постоянная гипертония. Раз на ходу чуть не упал от головокружения. Порой с трудом поднимался по лестнице на второй этаж в свой кремлевский кабинет. И как-то невольно пожаловался Орлову:
— Чертова старость дает о себе знать…» 28 февраля вместе с «соратниками» он посмотрел в Кремле кинокартину. Потом предложил всем членам Политбюро приехать на дачу. В полночь прибыли Берия, Маленков, Хрущев и Булганин. Гостям подали только виноградный сок, приготовленный Матреной Бутузовой. Фрукты, как обычно, лежали на столе в хрустальной вазе. Сталин привычно разбавил кипяченной водой стопку «Телиани» которой хватило на все застолье. Мирная беседа продолжалась до четырех часов утра уже 1 марта. Гостей проводил Хрусталев. Потом Сталин сказал ему:
— Я ложусь отдыхать. Вызывать вас не буду. И вы можете спать. Подобного распоряжения он никогда не отдавал. Оно удивило Хрусталева необычностью. Хотя настроение у Сталина было бодрым… С утра все занимались положенными делами. В полдень заметили, что в комнатах все еще нет никакого движения. Это насторожило. Но заходить без вызова к вождю не полагалось. А соответствующего сигнала по-прежнему не было. Наконец полседьмого вечера в кабинете вспыхнул свет. Все облегченно вздохнули, полагая, что сейчас последует приглашение. Однако не дождались его. Охрану стала охватывать тревога: происходило явное для Сталина нарушение распорядка дня. Пусть даже воскресного. В десять тридцать охрана окончательно убедилась в скверности положения. Лозгачев послал Старостина в кабинет. Но тот уклонился. Дескать, раз ты старший, то иди первым. Пока препирались, привезли свежую почту из ЦК. Это давало возможность войти на законном основании. Твердым шагом Лозгачев направился в большую столовую, где Сталин, мог отдыхать, но не заметил его в темноте. Миновал одну, другую комнату. Пусто. Из приоткрытой двери малой столовой лился св