— Значит, речь идет о тяжком преступлении?
— Да, об убийстве. Проводник убил странника, которого я подрядился перевести через Анды. Этот странник был лицом духовного звания. Оба они прибыли из Перу. Я находился поблизости и видел это злодеяние.
— Вы не могли его предотвратить?
— Нет. Было слишком поздно. Жертва находилась при последнем издыхании, и нас разделяла крутая скала.
— А вы не могли криком прогнать преступника?
— Я не то что орал, я буквально рычал от ужаса. Но он лишь поглядел в мою сторону, увидел, что я не смогу подойти, и расхохотался, а потом задушил свою жертву. Невыносимо было на это смотреть.
— Разве у вас не было ружья?
— Было, но кончился порох. Я сбежал с горы, я хотел последовать за убийцей и донести на него. Но он догадался об этом и пошел мне навстречу. Я был неосторожен. Едва я обогнул скалу, как он подошел, швырнул меня наземь и приставил к груди пистолет.
— Вы защищались?
— Да, но я был слишком слаб. Я заблудился, я блуждал среди пуны[99]; у меня не было патронов, последний я истратил, пытаясь подстрелить викунью[100]. Несколько дней я голодал, я карабкался по горам из последних сил. Я так устал, что и ребенок справился бы со мной. Этот человек наверняка бы убил меня, но оказалось, что мы… знакомы — в былые времена даже путешествовали вместе.
— Вы не сразу его узнали?
— Нет. Черты лица его изменились, и расстояние между нами было велико. Лишь когда он навалился на меня, мы признали друг друга. Он побоялся убить товарища; к тому же он многим был мне обязан, поэтому он оставил мне жизнь, но потребовал, чтобы я поклялся, что не стану его выдавать. Я был слаб, и не только телом, потому я принес клятву, терзающую меня по сей миг.
Он обессиленно замер. Говорил он очень медленно, часто останавливался, ему нужна была передышка. Услышанное поразило меня. Еще во время рассказа я начал думать о том самом сендадоре, о котором мне сообщил йербатеро. Этот сендадор вместе с неким падре совершал переход через Анды и, когда падре умер в пути, стал обладателем неких важных документов. Неужели он — убийца? Помнится, еще в разговоре с Монтесо я высказал эти свои подозрения.
— Могу ли я узнать имя этого человека? — спросил я.
Больной покачал головой.
— Тогда хотя бы место и время, когда совершилось злодеяние?
Он снова ответил отказом.
— Вы узнали, почему тот человек убил падре? Не было ли у священника при себе каких-то бумаг, в которых речь шла о сокровищах времен инков, о том, где они спрятаны?
Он протянул ко мне руки.
— Бога ради, тихо! — сказал он. — Вы знаете об этом, знаете об этом?! Откуда, откуда?
— Это всего лишь мое предположение. Падре направлялся в Тукуман, в монастырь доминиканцев?
— Вы и об этом знаете! — тихо прошептал больной.
— А убийца — знаменитый проводник?
— Вам и это… и это известно! Но, сударь, я же еще ничего вам не сказал, совсем ничего, ни слова!
— Да. Я и до встречи с вами знал все это.
Я был заинтригован и взял инициативу в разговоре на себя.
— Дорогой друг, на вашем месте я бы давно уже сбросил с души это бремя! Вам нужно довериться священнику. Иначе тяжкий грех укрывательства ляжет на вас. Поскольку здесь нет священника, сознайтесь хотя бы брату Иларио. Он даст вам верный совет.
— Но я еще не решил, можно ли мне сознаться!
— Можно. Ведь случившееся — вовсе не тайна. Вы слышали, что мне известно почти то же, что и вам. Брат Иларио — очень достойный человек и умеет хранить тайны.
После долгой паузы он произнес:
— Думаю, что вы правы. Но вы еще не все знаете. Сенда… тот убийца, сообщил мне еще кое-что.
— Это ничего не меняет. На вашем месте я бы доверился брату Иларио.
Теребя тонкими пальцами одеяло, он склонил голову набок и сказал:
— Я хочу подумать.
— Вы правы, дорогой друг! Но не забывайте, что в жизни каждого человека наступает такой момент, когда уже не остается времени на раздумья!
— Да, смерть близко! — вздохнул он. — Сударь, а вы боитесь смерти?
— Нет.
— Я имею в виду не вашу храбрость, не превратности этой жизни, а то, что случается после смерти.
— Я понимаю вас. Для раскаявшегося человека ангел смерти становится благим Господним посланцем, возвращающим заблудшее дитя к отцу. Но упорствующего он встречает в обличье привратника, провожая его на Вечный суд. Всякий, кто в этой жизни в меру сил своих исполнял свой долг, всякий, кто раскаялся и с верой уповает на милость Господню, со спокойным сердцем может смежить свои очи, ибо Бог есть любовь!
Он закрыл глаза, словно следуя моим последним словам, и долгое время лежал спокойно; лишь пальцы его конвульсивно теребили одеяло да постоянно вздымалась грудь. Прошло, пожалуй, с четверть часа, прежде чем он открыл глаза и сказал:
— Вы правы, вы правы! Я спрошу брата Иларио. Пришлите его ко мне, пожалуйста!
Брат Иларио отправился к умирающему. Он вернулся примерно через час; все это время мы молча сидели в комнате. Лицо монаха было серьезно; но его добрые глаза светились теплотой. Он подал мне руку и произнес:
— Он требует священника. Пошлите тотчас в Монтевидео за священником, чтобы он успел застать его живым. Сомнение и страх уже покинули больного.
После того как один из гаучо отбыл в Монтевидео, брат Иларио добавил:
— Больной спрашивал меня, когда вы собираетесь уехать; он просит вас остаться сегодня.
— Но нам надо вернуться на эстансию Дель-Йербатеро! — возразил Монтесо.
— Нет, останьтесь! — принялся умолять хозяин ранчо.
К просьбе присоединились его жена и Брат-Ягуар. Я бы с удовольствием остался. Но Монтесо продолжал упорствовать. На эстансии все, конечно, сказал он, очень встревожены нашим исчезновением, поэтому ему хотелось успокоить своих близких. Я пытался удержать его, но напрасно. Он хотел немедленно отправиться в путь, обещая заехать еще раз, ведь, продолжив наше путешествие, мы не минуем ранчо.
— Но это опасно, сеньор, — предостерег я его. — От этих так называемых кавалеристов можно ждать чего угодно.
— Ну и что! Они сейчас далеко отсюда.
— Я бы не стал за это ручаться. Пусть хотя бы несколько гаучо будут сопровождать вас, пока вы не убедитесь, что нигде не устроена засада.
— Это было бы лишним. Ладно, солнце уже заходит. Надо поторапливаться, я не могу ждать, пока гаучо соберутся в дорогу.
Но я не уступал, пока он не разрешил владельцу ранчо позвать двух работников. Вскоре все они уже мчались рысью в сторону эстансии. Я же, по договору с ними, должен был отправиться туда следующим утром. Но уже через четверть часа гаучо вернулись.
Лучше бы я сам проводил его. Я бы непременно заметил те следы, которые он пропустил.
Когда я вернулся в комнату, больной спал глубоким сном, дышал ровно. Обитатели ранчо занимались своими повседневными делами; брат Иларио вышел со мной прогуляться. Пройдясь немного, мы сели на скамью рядом с дверью и закурили. Никто из нас не проронил ни слова об умирающем. Задавать вопросы я избегал. Для себя я отметил лишь одно: брат Иларио был довольно хорошо образован. Поначалу мы беседовали лишь обо мне, моих приключениях и планах путешествия. Когда он услышал, кого я намерен посетить в Тукумане, то удивился:
— Сеньор Пенья? Как вы познакомились с ним?
— Я встретил его два года назад в Мексике. От него самого я и узнал, когда он окажется в Тукумане.
— Верно. Вы повстречаете его там. Сейчас он живет в Тукумане, где готовится к новым экспедициям. Вы направитесь прямо туда?
— Нет. Сперва мы хотим заехать в Гран-Чако.
— Вот как! Мне тоже нужно в Чако, а потом в Тукуман. Когда вы собираетесь выехать?
— Через несколько дней.
— Я тоже. Я был бы очень рад к вам присоединиться. Кто поедет вместе с вами?
— Сеньор Монтесо и с ним еще пять его товарищей. Они сердечно тому обрадуются.
— Но зачем йербатеро направляются в Гран-Чако? Они ведь могут добыть чай и в других местах, которые куда менее опасны.
— На этот раз не чай их интересует.
— Это, наверное, секрет?
— В общем, да. Скажите: неужели слухи о том, что в Гран-Чако очень опасно, имеют под собой основание?
— Да. Хотя вы, сражавшийся на севере с краснокожими и дикими зверями, конечно, считаете по-другому. Однако там так же опасно, как в саванне или пустыне.
— Вы имеете в виду диких зверей?
— Что ж, ягуар, конечно, не бенгальский тигр, и пуму не сравнить с африканскими или азиатскими львами, но оба этих зверя все же достаточно опасны. Однако больше всего приходится опасаться дикарей, которые умеют передвигаться так же бесшумно, как змея!
— Я тоже это умею.
— Позволю себе в этом усомниться, нисколько не желая вас обидеть.
— Тогда я готов с вами поспорить. Допустим, станет совсем темно. Вы сидите на этой скамье, а я стою за воротами. Ночь. В воздухе ни ветерка. Можно поклясться, что слышен малейший шорох. И все же я сумею незаметно подойти и сесть рядом с вами. Пока вы не наткнетесь на меня, не почувствуете, что рядом с вами кто-то сидит.
— Сеньор, я уважаю вас, но не верю вашим словам.
— Думаю, найду повод доказать вам, что нисколько не преувеличил.
— Ну, хорошо, как вы проберетесь сюда? Ворота ведь закрыты!
— С помощью лассо.
— Ладно, это у вас, допустим, получится. Но пробраться сюда вы сумеете лишь в одном-единственном месте — если перелезете через ворота.
— Я проберусь всюду.
— А ограда из кактусов?
— У меня есть очень острый и крепкий охотничий нож. С ним не сравнится ни одно ваше мачете[101].
— Сеньор, так вы очень опасный человек! С вашими талантами можно совершать небывалые кражи. Но меня вы не обманете.
— А что, если нам попробовать?
— Да ничего из этого не выйдет. Как бы тихо вы ни ступали, я услышу каждый шаг ваших огромных сапог.