— Сеньор, — изумленно спросил он, — что вам известно о Хуане, моем брате?
— Наш проводник — родственник ваш — сказал лишь одно: что его убили.
— Родственник, сплетник этот! Что его разобрало? Вздумал говорить о моих делах!
— Не сердитесь на него! Если б не он, не его слова, вас бы, наверное, уже не было в живых. Вы так сильно меня оскорбили, что я не стал бы с вами болтать попусту, я ответил бы вам совсем по-другому, если б до этого ваш кузен не рассказал мне о вас.
— Ерунда! Я был парламентером!
— Человек, явившийся для переговоров, вдвойне должен быть вежлив и осторожен; вы же поступили наоборот, согласитесь. Ваша жизнь висела на волоске. Но я знал, что с тех пор, как убили вашего брата, вы стали совсем другим. Человек, принимающий смерть родного ему существа так близко к сердцу, конечно же, очень порядочный человек. Поэтому я стал сочувствовать вам.
— Вот, стало быть, что!
Он умолк, я не решился прерывать молчание. Захочет поделиться своей бедой, пусть все совершится по доброй воле. Прошло немало времени, прежде чем он спросил:
— Мой кузен рассказал вам все, что знал?
— Не знаю, что ему еще известно. Мне он сказал одно: что ваш брат убит.
— Он многого не знает. Я не сообщал ему. С какой стати?
— Что ж, тогда и со мной, иностранцем, вряд ли вы пуститесь в разговоры.
— Быть может, и нет, сеньор!
— Если вы мне доверитесь, я только обрадуюсь.
— В том-то и дело, сеньор! Доверяю я вам. Хоть вы и мой враг, я ваш пленник и знать не знаю, что вы со мной задумали сделать. И все же вы так обращаетесь со мной, что я не боюсь вас, не чувствую к вам вражды. Я вижу, что очень, очень в вас ошибался. Когда мы ехали сюда, я слышал ваши разговоры, теперь я понимаю, что вы за человек. Вы один и спасли всю вашу компанию. А когда я вспомню, как вы схватили меня, то думаю, что вы всего сумеете добиться. Стоит вам только захотеть. Еще я слышал, что вы решили поехать потом в Гран-Чако. Вы вправду туда собираетесь?
— Точно.
— А потом в горы?
— Может быть, переберусь через них в Перу.
— Гм! Тогда хотелось бы с вами поговорить. Быть может, вы случайно нападете на след, который я никак не могу отыскать. Кровь моего брата взывает к мести. Денно и нощно в душе моей звучит этот крик, но до сих пор нет ему утешения. И вот, раз вы окажетесь в тех краях, то думаю, от ваших глаз след не ускользнет.
— Не переоценивайте мои силы! Давно ли это случилось?
— Много лет назад. И все же есть одна зацепка, есть одно место, если бы я привел вас туда, то, может быть… но нет, нет, разве это по силам человеку?
— Что?
— Разве бывают люди столь умными, столь проницательными? Разве способны они по прошествии многих лет, попав на место, где совершилось преступление, отыскать убийцу?
— Да, это почти немыслимо.
— К тому же все произошло в очень глухом уголке, где уже через несколько дней бури стирают любые следы.
— Ваш брат там и похоронен?
— Да.
— И теперь его могила — единственная улика, которая есть у вас, чтобы обнаружить убийцу?
— Нет. К счастью, бутылка все еще там.
— Какая бутылка?
— Бутылка со шнурками, там ее закопал убийца.
— Со шнурками? Вы имеете в виду кипу, перуанские узелковые письмена? Тогда не молчите: непременно поведайте, что же случилось!
Я невольно подумал о сендадоре, которого уже прежде начал подозревать. Сейчас лишь он один владел старинными чертежами, двумя этими схемами; о кипу же он ничего не сказал йербатеро. Конечно, он спрятал их, чтобы они не попали в руки человека, способного их расшифровать и отыскать впоследствии место, где схоронены сокровища. Что, если Гомарра говорил сейчас о тех самых кипу! Я был поражен услышанным; потому последнюю фразу проговорил так торопливо, что индеец переспросил:
— Что с вами? Вы так изумлены, сеньор!
— Вы сказали о кипу, они меня необычайно интересуют.
— Вы можете читать эти шнурки?
— Гм! Мне приходилось держать в руках несколько книг, трактовавших, как разгадать кипу; к тому же я довольно сносно знаю и сам язык; хотя все же сомневаюсь, что сумею прочитать узелки.
— Трудно это?
— Очень. Знать бы, о чем идет речь, тогда уже намного легче. Тогда бы я разгадал хоть некоторые из узелков.
— Эх, если бы я сам знал, что там!
— А может, удастся угадать? С убийством вашего брата это связано?
— Конечно, сеньор!
— Так расскажите, как случилось это мерзкое преступление! Вдруг я найду связь между ним и содержанием загадочных шнурков? Где совершилось убийство?
— В боливийских Андах, в пустынной пампе Салинас. Слыхали о таком месте?
— В Южной Америке я не был ни разу; стало быть, не был в Андах, но о пампе Салинас читал. Она и впрямь такая унылая, как ее описывают?
— Вообразить такого нельзя. Можно ехать помногу дней и не увидеть ни дерева, ни куста, ничего, кроме отдельных растений, приспособившихся к засоленной почве. Я бы и сам туда ни в жизнь не выбрался, если бы не охота. Стоит проехать эту пустыню, как попадаешь в местность, где видимо-невидимо шиншилл.
— Там поблизости есть соленое озеро?
— Одно, очень примечательное. Оно раскинулось в просторной, уединенной долине. Говорят, что раньше, до появления белых, у берегов соленого озера лежало множество цветущих поселений; все они уничтожены войной. Теперь нет ни следа от них.
— А может, руины затонули? Такое часто бывает в тех краях, где встречаются вулканы.
— Да, вулканы там повсюду.
— Или раньше озеро было не очень большим, а потом вода поднялась и затопила руины. В озеро впадают реки?
— Да, несколько рек, но все они маленькие, короткие.
— Я слышал, что озеро покрыто коркой соли.
— Верно, причем настолько прочной, что по ней можно ходить и даже ездить верхом. Я часто пробовал это делать. Но в сезон дождей вода прибывает, и соляная корка вспучивается. Потом начинает плавать поверху, трескается, мякнет, тогда уж на нее не отважишься наступить.
— Значит, так оно и есть, озеро очень увеличилось в размерах.
— Почему?
— Озеро постоянно питается реками, а раз у него есть соляной свод, не пропускающий солнечные лучи, то воды испаряется меньше, чем притекает. Поэтому озеро медленно, но верно расширяется; оно попросту поглотило те развалины, что лежали вдоль прежних его берегов. Значит, там вы потеряли брата? Во время охоты, должно быть?
— Да. Мы собирались подняться наверх, в ту местность, где водятся шиншиллы, и вот очутились в пампе Салинас.
— Вы с братом были одни?
— Нет. Вдвоем в те места нечего забираться. Нас было восемь человек, все люди дельные, опытные охотники, не раз ходившие в Анды. Мы переночевали у озера, грелись у небольшого костра, который с трудом поддерживали, кидая в него сухие стебли растений. Утром мы собрались в путь. Но у брата запропастился мул, он пошел его поискать. Мы хотели помочь ему, да он сказал, что не нужно. В тот день нам надо было проехать очень большое расстояние, поэтому брат попросил: не теряйте времени зря, поезжайте помаленьку вперед.
— Там водятся дикие звери?
— Хищные — нет. Может, раз в несколько лет встретишь заплутавшего ягуара; звери знают, в тех краях не пожируешь, можно с голоду околеть; стервятники мигом сметают всю падаль.
— А людей подозрительных можно там повстречать?
— Им туда нелегко попасть. Есть, правда, перевал, по нему можно перебраться через Анды, но он находится очень высоко в горах, трудно туда попасть. Поднимется туда порой какой-нибудь отчаянный искатель золота, ну да и этакий смельчак долго там не продержится.
— Ах, так я и думал!
Я невольно вспомнил того человека, что умер на ферме у Бюргли.
— Что вы думали? — с любопытством спросил Гомарра.
— Я встречал золотоискателя, побывавшего там.
— В одиночку? В самом деле? Знаю его. Лишь два человека отваживались подняться туда, я сам и старый гамбусино, немец по происхождению.
— Вы знаете его имя?
— Нет. Он велел называть себя гамбусино. Но я знаю, что в Восточной Республике у него жили родичи, если не путаю, поблизости от Мерседеса.
— Верно. Я его знаю.
— Какое совпадение! Не слыхали, где он сейчас?
— Он умер. В час его смерти я находился у его изголовья.
— Умер! Умер в постели! Настоящему гамбусино полагается погибнуть в юрах! Ну, да обретет он вечный покой! Он был всегда таким тихим, в себя был погружен. Его едва разговоришь. Похоже, что-то его тяготило. Не знаете, что?
Я ответил уклончиво. Умирающий признался мне, что видел, как один человек, сендадор, убил другого. Убийца заставил свидетеля поклясться, что тот будет молчать. Выходит, убитый был братом Гомарры, и его убийцей стал сендадор.
Итак, я сказал в ответ:
— Почему вы думаете, что он мне признался; ведь он же не говорил ничего людям, которых, не в пример мне, хорошо знал?
— Что ж, может быть, вам очень хотелось об этом узнать?
— Возможно. Гамбусино знал, что ваш брат был убит?
— Нет. Я ничего ему не сказал, я вообще об этом старался не говорить. Да и вместе мы пробыли всего четыре часа, случай свел. Он дал понять, что ему одному лучше. Мне тоже хотелось остаться одному, поэтому если доводилось нам повстречаться, то приветствовали друг друга, обменивались парой вопросов и опять расходились. Я о нем ничего не узнал, он обо мне тоже.
— Значит, в тамошних краях вы встречали лишь его одного?
— Нет, он — один-единственный человек, о котором можно было сказать, что его намерения честны. (Я не говорю об охотниках за шиншиллами.)
— Стало быть, попадаются там и другие люди?
— Да. Мерзавцы, выдающие себя за аррьеро; они уверяют путников, что в этом месте легко перебраться через Анды. Несчастные путешественники непременно исчезают. О них ни слуху ни духу, а вот проводники, аррьеро, обязательно возвращаются целыми и невредимыми. Вот мой брат и наткнулся на такого человека.
— Нет, я сомневаюсь: он же, как и вы, хорошо знал, что делается в тех краях. Мошеннику он не доверился бы.