Но что мы можем сделать с двумя с половиной тысячами булгарских всадников?! А именно столько сейчас там, вдалеке, устраивается на ночлег — и это не считая тех, кто отправился в разведку, занят охотой или еще грабит горящие города или селения неподалеку. Я примерно представлял, сколько людей, способных держать оружие, осталось в Каменце и Вышеграде — и пока расклад вырисовывался откровенно паршивый. Булгар больше если не в десять раз, то в шесть-семь уж точно… Конечно, мне уже случалось побеждать превосходящего числом противника, но всякий раз моей стороне был или эффект внезапности, или неожиданная помощь от союзников… или банальная удача. Мои воины оказывались там, где их не ждали и когда не ждали — и побеждали. Но разве возможно подобраться незаметно к огромному войску, которое еще и втрое превосходит нашу сборную дружину по мобильности?
— Скажи, княже, — Я повернулся к Мстиславу, — Булгары завсегда конными бьются?
— Вестимо, ярл, — кивнул тот. — Так разве надобно им пешими? Все верхом, да с луками — засыплют стрелами издали, да ускачут — не угонишься. Даром, что лошадки у них низенькие да косматые — а такие, что не всякий жеребец поспеет. А нашим коням не сколько прыти, сколько силы надобно. Гридень или боярин в доброй броне в бой идет, с ним завсегда и копье, и меч или булава, и щит, а у иных и лук со стрелами. Мало ли тащить приходится?
— Верно говоришь, Мстислав Радимич. — Ратибор печально вздохнул. — В поле булгарина разве поймаешь? Велико их войско, и столько стрел пускают, что неба не видно. А как повыбьют гридей — так и кешиктены ударят, да и совсем сметут, ежели не устоишь.
— Кешиктены? — Я навострил уши. — Кто такие?
— А это, боярин, у булгар вроде дружины княжьей, — пояснил Ратибор. — Тоже воины конные, да покрепче других будут. На каждом шишак да панцирь латный, и не хуже тех, что в Вышеграде делают. На солнце так блестит, что глазам больно. И страшные до чего — заместо морды личины железные — только глаза видать!
— Видел я таких! — Топтыга сложил на груди могучие ручищи. — Страхолюдны, спору нет. Да только под личиной той — самая обычная рожа булгарская, черноглазая да поганая. Случалось мне их побивать… да непростое то дело. Кешиктены с самим ханом булгарским али с темником ходят, оттого и стоят до последнего. У всех щиты круглые, да сабли — иная и кольчугу рубит, и меч булатный. Добыл бы я себе такую сабельку…
— Попробуй, добудь! — Ратибор покачал головой. — Как бы они тебя вперед не добыли… Верно говоришь — непростые то люди, ежели самого хана в бою берегут. И сильны, и ратному делу обучены не хуже гридей княжьих, а у иных даже на лошадях броня — стрелой не пробить!
Да уж, вот еще сюрприз… Кешиктены. Выходит, у местных кочевников имеется не только легкая, но и весьма серьезная тяжелая конница. Основная ударная сила, способная на равных сражаться с дружинниками даже в ближнем бою.
— Скажи… — Я повернулся к Топтыге. — А много ли ты этих самых кешиктенов в Круглице видел?
— Смотря как считать, боярин… — Одноглазый здоровяк почесал затылок. — Супротив нас ой как много выходило. А всего в булгарском воинстве, может, и не особливо. Из пяти конных вот разве что один в доброй броне — а остальные так, кто во что горазд. Луки у всех, а заместо сабель — топоры да копья. Не большой силы они — числом берут, не умением.
Значит, каждый пятый. Двадцать процентов. Де с половиной тысячи и из них примерно пятьсот — тяжело бронированная кавалерия. Хреново.
— Нельзя в поле биться, княже, — Я шевельнул поводьями и развернул коня. — Не устоим. Спешить их надобно, с коней наземь спустить — тогда повоюем.
— Да как же ты их спустишь? — усмехнулся Мстислав. — Подобру-поздорову спрыгнуть попросишь?
— В детинце закроемся. — Я пожал плечами. — На коне на стену особо не полезешь.
— Ты чего такое удумал, боярин? — встрял Ратибор. — А девок с детьми малыми куда денешь? Разве ж такое многолюдство в детинец уместится? А ежели и так — все едино беде быть! Устоит детинец, да Вышеград булгары не пощадят — весь разберут, до последней избушки. А что не утащат — сожгут! Как зиму зимовать будем?
— И то верно. — Мстислав задумчиво потеребил бороду. — Выходит, надобно в поле биться, как отцы наши бились. Все костьми ляжем — да город отстоим, ежели Перун защитит…
— Нельзя в поле! — повторил я. — На стены одна надежда. Иначе булгар наземь не спешить!
— Так разве…
— Значит, нужно вокруг всего города крепость поставить! — Я хлопнул себя по ноге. — Тогда выстоим, да булгар проклятых прогоним!
— Чудные ты слова говоришь, ярл! — Мстислав склонил голову набок. — Сроку у нас — день. Как же ты вокруг целого Вышеграда стену построишь?
— Вокруг целого, может, и не поставлю, — отозвался я. — Да только послушай, что я скажу, княже…
Глава 28
— Что ты задумал, ярл?
Мстислав смотрел на меня с лошади… И с недоверием. Большая часть из того, что происходило, делалась с его дозволения — но даже он так еще и не догадался, зачем я велел собрать в Вышеграде все колокольчики, бронзовую, оловянную и медную посуду, ненужные железки… в общем, все, что было сделано из металла и при этом умещалось на ладони.
— Увидишь, княже. — Я потуже затянул узелки на принесенных Златой неведомо откуда ложках и опробовал веревку — крепко ли держится? — Будем булгар с коней наземь спускать.
— Так же, как Саврошку из детинца выгонял? — улыбнулся Мстислав. — Хорошо ты мне тогда сослужил, спору нет.
— На этот раз сложнее. — Я покачал головой. — Лютой сече завтра быть. Хоть на конях, хоть пешими — а булгар против твоей дружины впятеро.
— Знаю! — Мстислав недовольно нахмурился. — А ты тут мне еще гридей работой портишь. Будто сам не ведаешь, что перед боем отдохнуть надобно, а не спину гнуть… Да послушаюсь — у тебя, ярл, голова светлая. С Саврошкой управился — глядишь, и хана булгарского прогонишь.
— Прогоню, княже, — ответил я. — А нет — так висеть нашим головам на пиках рядом. Тогда и поругаешься вдоволь.
— Тогда уж ни к чему будет. — Мстислав тронул поводья коня. — Мертвые сраму не имеют. Ежели придется — все тут и поляжем, а Вышеград погани не отдадим… Бывай, ярл. Вижу, работы у тебя еще невпроворот.
Это точно. Уже чуть ли не сутки Вышеград напоминал огромный муравейник. Мы с Ратибором согнали и из города, и из близлежащих сел и деревенек всех, кто мог таскать хотя бы несколько сухих палок. В избах остались только старики и совсем малые дети — но и те то и дело порывались помочь. К полудню даже здоровенные гриди валились с ног от усталости — но зато вокруг Вышеграда выросла стена.
Только с одной стороны — той, где протекала Вишинева и возвышался над водой мост. Хлипенькая, низенькая — местами в половину моего роста — больше похожая на беспорядочно натыканные в землю кое-как заостренные колья и уродливые кривые насыпи — но все-таки стена. Часто… нет, скорее редкокол проходил вдоль речки, окружая избы и будто обнимая Вышеград длинными костлявыми ручищами, забирался вверх, к детинцу — и там упирался в уже настоящие, крепкие стены. Купеческие и боярские дома на северной стороне остались без защиты — но туда булгары не пройдут… А если пройдут, ни я, ни князь, ни его дружина этого уже не увидим.
Нападут на город завтра на рассвете — едва ли хан отважиться биться на незнакомой земле в темноте даже имея во много раз больше людей. Основное оружие булгарской конницы — лук, и ночью воинам придется бить вслепую. Нет, хан дождется первых лучше солнца — и только тогда ударит. Всем двухтысячным воинством разом, чтобы одним махом смести любое сопротивление и войти в Вышеград полноправным хозяином. Так было и в Круглице, и в Есенике и в других городах, которые уже пали и склонились перед булгарами. Дружины гибли, если отваживались выходить в поле, но и тех, кто скрывался за крепкими стенами крепостей, ждала не лучшая участь. Тысячи луков могут выпустить тысячи огненных стрел. Вполне достаточно, чтобы спалить дотла любой деревянный детинец. А уж если тот каким-то чудом уцелеет — булгары просто разграбят сам город и вырежут всех, кто не успеет укрыться за частоколом.
Любая тактика неизменно проигрывала колоссальному численному преимуществу кочевников… Но я собирался провернуть хитрую комбинацию и обмануть хана, заставив ударить раньше, без предварительной «артподготовки». А потом пробиться в самое сердце его армии, разметать кешиктенов и закончить их великий поход одним броском копья.
Но удастся ли перехитрить полководца, который участвовал в десятках, если не в сотнях битв — и наверняка не проиграл ни одной? Достаточно ли лакомым кусочком станет моя «приманка»? Смогут ли дружинники разыграть беспорядочное отступление и заманить бронированную конницу — ядро булгарского воинства — в заранее подготовленную ловушку?
— Боярин… Друже, послушай!
Третьяк выскочил неведомо откуда. В толстом меховом тулупе и шапке — такой же, как и всегда. Разве что чуть похудевший. В эти дни беготни хватало всем — и купцы не стали исключением. Они-то и подпортили мне больше всего крови. Если бы не авторитет князя и Ратибора, я бы в жизни не смог выбить из прижимистых богатеев ни дерева на постройку хоть какой-то стены, ни холопов для особенно тяжелой работы… ни всего остального.
— Чего надобно? — Я отер пот со лба. — Опять Прошка воду мутит?
Больше всего хлопот доставлял тот самый козлобородый купчишка, который особенно громко вопил на вече, когда мы с Рагнаром приплыли в Вышеград. Тогда князь приказал всыпать болтуну по первое число — и теперь Путята то и дело вредничал, пытаясь вставлять мне палки в колеса везде, где мог.
— Опять, боярин, — вздохнул Третьяк. — Говорит — нету у него трех телег. И остальных подбивает — кого по две отдать, а кого и вовсе по одной. Дескать — без надобности оно, виданое ли дело — телегами воевать, да добром купеческим…
— А ты сам чего думаешь? — проворчал я.
— Дык, то да это… — Третьяк бестолково заоозирался по сторонам. — Вроде и надобно дать, ты — голова, без дела просить не будешь. А вроде и жалко, вдруг чего выйдет… Вышеград-батюшка родной, да общий. А тележки-то свои-собственные, да цены немалой. Может, и так сдюжишь, боярин? Али по две возьмешь?..