одна «Окончательная». А она — как и аварийный выход из игры — от меня уж точно никуда не убежит.
— Мое имя Антор, — проворчал я, хватаясь за протянутую ладонь Есугея. — Я служу вышеградскому князю Мстиславу.
— Мне приходилось слышать это имя. — Хан одним рывком поставил меня на ноги. — Если слухи не врут, князь Мстислав не только великий воин, но и мудрый правитель… и разве стал бы такой, как ты, кланяться недостойному?
— Такой, как я?..
— Немногим даровано умение сражаться в двух мирах, — ответил Есугей. — Среди воинов мало тех, кого еще до рождения коснулся Тенгри… но и среди шаманов непросто отыскать того, кто может стать истинным багатуром.
— Багатур — это… воин-шаман? — догадался я.
Шах и мат, Видящий. Пока ты тешил себя сладким чувством собственной уникальности и запредельного хитроумия, нагибая игроков и даже целые кланы тайными знаниями в сочетании с волшебным копьем, булгары поставили производство боевых магов на поток. И, судя по мастерству самого хана и его телохранителей, сделали это уже довольно давно… задолго до того, как в просчитанном машинами Романова «Гардарике» вообще появились первые игроки.
— Воин духа. — Есугей указал мне на шкуры в центре шатра. — Любой может научиться владеть саблей или стрелять из лука. Но истинный багатур сражается иначе.
— И много у тебя таких… багатуров? — кисло поинтересовался я, устраиваясь поудобнее.
— Много ли звезд на небе, обители Тенгри? — Есугей хитро улыбнулся и уселся напротив. — Не спрашивай о моем воинстве, Антор-багатур. И не спеши. Ты мой гость — так поешь сначала.
По одному лишь кивку хана все его телохранители покинули шатер. Двоих, что не могли идти сами, под руки вытаскивали остальные. Последним выходил Джаргал. Он не унес Гунгнир с собой, а просто положил на землю около Есугея. Так близко, что я при желании мог бы дотянуться рукой.
— Можешь снять доспехи. — Хан чуть наклонился вправо и нащупал какой-то ремешок у себя на боку. — Они хороши в бою, но мы ведь больше не собираемся сражаться?
Не очень-то мне хотелось избавляться от брони — без нее я чувствовал себя непривычно-беззащитным, почти голым — но Есугей уже стянул панцирь и отстегивал щитки на руках. Он ничуть не боялся, хоть и знал, на что я способен. Или показывал, что доверяет мне и моему слову… И я выглядел бы трусом, если бы остался в доспехах. Не самая изящная манипуляция — но, Хель его забери, эффективная.
— Я — твой гость, хан, — проворчал я, стаскивая пластинчатый нагрудник вместе с кольчугой. — И мне нечего бояться в твоем доме.
Есугей промолчал, но в его взгляде мелькнуло одобрение. Видимо, я только что набрал в глазах всего булгарского народа несколько очков… Хотя и до этого на меня смотрели без особой злобы. Даже те, с кем я сражался.
Телохранители-кешиктены вернулись — но только для того, чтобы расстелить между мной и Есугеем что-то вроде походной скатерти. Через несколько мгновений на ней появились две металлические чашки-пиалы, кувшин и нехитрая закуска. Судя по всему, какие-то хлебцы и несколько сортов по-разному приготовленной конины. Скромно — но что-то подсказывало: сиди сейчас перед Есугеем вместо меня князь Мстислав или сам Иллирийский Император, угощение бы не стало и чуточку богаче. Хан делил со мной то, что ел сам. Там, где жил сам — в походном шатре, который отличался от юрт его воинов разве что материалом… И возможностью «экранировать» «Истинное зрение».
Почти наверняка в другие дни за трапезой хану прислуживали не его бронированные по самые глаза гвардейцы, а кто-то попроще. Но на этот раз еду приносили они… видимо, грядущий разговор не должен коснуться чужих ушей. Есугей перестраховался — значит, я нужен ему живым. По крайней мере, пока.
— Ешь, — Он указал на скатерть. — И пей. Силы тебе еще понадобятся.
Что, ж поглядим… Если меня до сих пор не укоротили на голову, есть шанс спастись и без «аварийного выхода». Я протянул руку и отломил кусочек суховатой конины.
А что, даже вкусно… по-своему.
Глава 32
Некоторое время мы ели молча. Есугей не начинал разговор — и уж тем более не начинал и я. О чем тут спрашивать? Я и так уже видел и знал достаточно. И о самом хане, и о его воинстве. Двухтысячная толпа легко вооруженных всадников, три-пять сотен кешиктенов и где-то десяток гвардейцев-багатуров, умеющих уходить в мир духов и орудовать саблями со скоростью молнии. Грозная сила в маленькой драке — вроде той, после которой меня скрутили и отобрали Гунгнир — но когда начнется настоящая свалка, их превосходство над княжескими дружинниками быстро сойдет на нет. Не так уж много времени потребуется, чтобы они выжгли весь дух, рубя головы направо и налево — и тогда от простых смертных их будет отличать только мастерство и опыт.
— Кто учил тебя сражаться, Антор? — наконец, заговорил Есугей. — Мне еще не приходилось встречать подобных воинов среди твоего народа. И никогда прежде я не видел того, с кем не смог бы справиться один на один. Но ты…
— У меня было много учителей, — отозвался я. — Мы равны по силе, хан. Пожалуй, я одолел бы тебя пешим на топорах или копьях, но случись нам биться саблями на конях — победа осталась бы за тобой.
— Ты умеешь говорить ничуть не хуже, чем драться. — Есугей снял с серебряного кувшина крышку и разлил по чашкам пенистый белый напиток. — Я не верю, что ты обычный воин, коих у князя Мстислава десятки, если не сотни. Я чувствую в тебе особый дар вести за собой людей. Сам Тенгри коснулся тебя, Антор.
— Тенгри — это ваше божество? — догадался я.
— Степи велики, — усмехнулся Есугей. — Мой отец объединил многие племена, и каждое молилось своим богам. Иногда мне кажется, что в моем войске не найдется и двух человек одной веры — и все же они сражаются вместе. Духи предков есть у каждого рода — но Великое Небо одно над всеми.
Изящный ход — вместо того, чтобы причесывать весь свой разномастный кочевой народ под одну гребенку, Есугей не стал бороться с мелкими верованиями, а просто «назначил» им недосягаемое и далекое верховное божество… Или все, кто постигал умения Видящего, так или иначе служат изначальным силам?
— Тогда твой Тенгри мало чем отличается от Всевышнего Рода, которого почитает мой народ. — Я взял чашку и принюхался. — Что это такое?
— Айраг. — Есугей улыбнулся и отпил из своей чашки. — Не бойся. Мой народ не пьет вина и меда — только то, что дает степь. Если выпить много, айраг туманит разум, но для мудрого он скорее лекарство.
Напиток оказался кисловато-сладким на вкус. Чем-то похожим на кефир, но… покрепче? Пожалуй. Конечно, не хмельной мед с Барекстада и ощутимо послабее того, что пили в Вышеграде — но и с ним явно стоит быть поосторожнее. Я отправил в рот еще один ломтик жирной колбасы с кониной. Не хватало еще захмелеть перед ханом с его коварного «молочка».
— Нравится? — поинтересовался Есугей.
— Да. — Я ничуть не покривил душей. — Благодарю тебя за угощение, великий хан… Но ты ведь оставил мне жизнь не для того, чтобы беседовать о пользе даров степи?
— Хотел убедиться, что пища моего народа придется тебе по нраву. — Есугей пожал плечами. — И ты сам говорил о наших богах, Антор. Не так уж сильно все мы друг от друга отличаемся.
Йотуновы кости, к чему он клонит?! Я еще никак не мог сообразить, к какой мысли подводит меня хитроумный предводитель булгарского воинства, но, похоже, уже был готов ему поверить. Неужели проминает Волей, как это не раз проделывал я сам?.. Нет, едва ли — даже его десятке я не по зубам. И все же с каждым мгновением я проникался к Есугею все большей и большей симпатией. Если где-нибудь в скрытых значениях «Гардарики» есть такой показатель, как «харизма», хан получил от игроделов или прокачал его до максимума.
— Чего ты желаешь, хан? — Я посмотрел Есугею прямо в глаза. — К чему эти разговоры?
— Не стоило бы начинать их до того, как ты наешься… — вздохнул тот. — Но если ты желаешь, я отвечу. Я и мой народ хотим предложить твоему князю союз.
— Союз?! — Я едва не подавился куском конины. — Уж не то же ли ты предлагал князьям в Есенике и Круглице, хан?!
— Это так, Антор. — Есугей не моргнув выдержал мой взгляд. — Но среди них не нашлось того, кто выслушал моих посланников.
— И ты сжег их города! — Я с трудом подавил желание призвать Гунгнир и вогнать его Есугею между глаз. — Верно, великий хан?! Ты убил всех воинов, разграбил дома и сделал женщин и детей рабами!
— Мои воины не сражаются ни с детьми, ни с женщинами. — В голосе Есугея негромко зазвенел металл. — Я убил лишь тех, кто вышел против меня с оружием в руках. Города твоего народа теперь под моей защитой, как и их жители. И ни один из моих людей не возьмет больше, чем нужно, чтобы прокормиться.
— Ты захватил земли князей. — Я сложил руки на груди. — И убил их. Если ты желал союза — зачем сражался?
— Я желал мира! — Есугей тоже понемногу терял терпение. — Но великий хан не может быть слабым. Князь Есеника с позором прогнал моего посланника. В Круглицу отправился родной брат Джаргала — но обратно вернулась только его голова!
Я так и замер с отрытым ртом, не успев сказать рвущиеся наружу слова. Никто не стал слушать Есугея… Никто! Конечно, он мог обманывать и хитрить, но если даже булгары действительно хотели союза — слишком долго длилась эта вражда. Столетия за столетиями народ Есугея жег и грабил города склафов — и сам погибал от мечей княжеских дружинников. И даже величайшему из ханов, когда-либо рожденных степью, не под силу перечеркнуть то, что вписано в летописи кровью.
Я вдруг вспомнил, как сам вел свой хирд по Барекстаду, захватывая одно поселение за другим. И что бы я сделал, если бы хоть кто-то из тэнов посмел убить моего посланника?..
Князья Есеника и Круглицы поплатились за содеянное. Поплатились по справедливости — но могли ли они поступить иначе?
— Твой отец воевал с моим народом, — медленно проговорил я. — И отец твоего отца. И сам Тенгри не сможет изменить этого.