«Чарльстон для Огненки» – это эксплуатация спецэффектов, рапида, красоты сербских женщин, того самого, у Кустурицы себя зарекомендовавшего, фатализма и одновременно жизнелюбия[224]. Нарочитое воспроизведение всех возможных национальных мифов превращает этот фильм в комедию на экспорт, очередную «восточноевропейскую дикость», но большинство тем (отсутствие постоянно воюющих мужчин, страна одиноких женщин, спокойное отношение к смерти) действительно являются магистральным в сербской культуре, и «Чарльстон для Огненки» при всей своей гипертрофированности может спокойно соседствовать с последними работами всё того же Кустурицы.
Самым успешным (у зрителей не только балканского региона) на сегодняшний день примером исторического сербского фильма является фильм «Монтевидео, божественное видение» (Montevideo, Bog te video! 2010) Драгана Бьелогрлича (звёзды «Чёрного бомбардира» Баийча, «Красивых деревень» и «Ран» Драгоевича). История белградской футбольной команды, пытающейся попасть на чемпионат мира в Уругвае, воспроизводит столь свойственную для бывших социалистических стран ностальгию по прошлому периода монархического правления[225] (в данном случае это начало 1930-х – период образования королевства Югославия). Моша – уже состоявшаяся футбольная звезда, Тирке – простой парень с окраин, давно мечтавший попасть в команду и грозящий затмить Моше. Их соперничество на футбольном поле продолжается и в жизни, конечно же, из-за женщин. Мир прошлого, обречённый, но от того ещё более прекрасный, краткий миг красоты, не омрачённый знанием страшного будущего, оказался привлекательным для зрителя. Забыв соперничество и вражду (в том числе классовую), преодолев скептицизм окружающих, команда «Белград» всё же отправляется на чемпионат мира. О результатах в фильме не говорится, ведь участие важнее победы. Для актёра Бьелогрлича «Монтевидео» стал режиссёрским дебютом, выполненным на очень высоком уровне. Премьера продолжения фильма «Монтевидео, увидимся!» (Montevideo, vidimo se!) должна состояться в Сербии в декабре этого года.
К линии критики новой «европейской» Сербии следует отнести «Хаддерсфилд» (Hadersfild, 2007) Ивана Живковича, имевшего успех как на фестивалях, так и у зрителей. Очевидным в данном контексте становится мотив побега как единственной возможности счастья для героев[226]. Эта режиссёрская работа заслуживает рассмотрения как фильм, с одной стороны, отражающий все национальные проблемы и конфликты, постоянно звучащие в сербском авторском кино, а с другой, – этот камерный разговорный фильм, также снятый по пьесе, демонстрирует, сколь далек сербский кинематограф 2000-х годов от Кустурицы.
Главный герой – талантливый писатель и историк, неудачник, полный ненависти к стране и всему миру. Согласно его теории, славянские народы – единственные, у которых не сохранился дохристианский пласт культуры, следовательно, у них нет корней, им не за что держаться, а значит, они обречены на гибель в эпоху глобализации. Сербия – это начало. Он ненавидит свою страну, своего алкоголика-отца, глупую девчонку, которой преподает литературу и с которой спит, своего друга, судорожно пытающегося разбогатеть, и приятеля, приехавшего из благополучной Англии. Единственный, кто может противостоять разложению окружающего мира, – сумасшедший сосед (в исполнении талантливого актёра Небойши Глаговоца), пишущий стихи и верящий в ангелов.
Безумие обывателей, когда лишь клинически диагностированный безумец оказывается нормальным и способным испытывать человеческие эмоции и привязанности, – мотив распространённый, причём не только в кинематографе стран бывшей Югославии; достаточно вспомнить чешский фильм «Хроники обыкновенного безумия» (Pnbehy obycejneho silenstvi, 2005) Петра Зеленки. Возможно, его можно соотнести с особым чувством абсурдного, присущим Восточной Европе.
Неожиданным социальным высказыванием в формах греческой трагедии стал «Белый, белый свет» (Beli, beli svet, 2011) Олега Новковича. Эта история инцеста разворачивается в шахтёрском городке, где греховные страсти кипят на фоне касок вечно бастующих рабочих. Безработица, наркомания, проституция, обыденное моральное разложение, привычная грубость общения, отсутствующая фигура отца заставляют вспомнить и об отечественных экспериментах «новой драмы». Но эта талантливая картина выделяется на фоне общей безысходности, возможно, оригинальной находкой авторов, вставными музыкальными номерами: каждый герой поёт песню, объясняющую его поступки, раскрывающую его мотивы или переживания. Этот приём позволяет выразить накопившееся социальное недовольство в понятных формах протеста, как, например, финальная песня, пропетая всеми реальными жителями городка, грозящими забрать условные золотые ложки у богатых и сильных мира сего.
Но несмотря на революционный финал данного фильма, в целом сербское кино придерживается своих пессимистических позиций и во всём, что касается возможности социальных преобразований. В картине «Стрижка» (Šišanje, 2010, реж. Стеван Филипович), посвящённой актуальной проблеме неонацизма и сделанной по лекалам этого специфического тематического направления[227], также особый акцент делается на различных властных структурах, использующих молодёжную агрессию в своих корыстных целях. В фильме нет ни одного положительного взрослого персонажа мужского пола, что вновь напоминает зрителю о трагической потере нравственных ориентиров, невозможности развития в собственной стране.
Подводя итог, можно сказать, что современное сербское кино отражает общекультурную ситуацию в стране. Народные блокбастеры, не слишком профессионально сделанные комедии соседствуют с добротными трагикомедиями о жизни простых белградцев. Заметна тенденция ориентации на общеевропейский стандарт простой человеческой драмы. Сербы входят в мировой кинопроцесс тихо и незаметно, подобно тому, как новая независимая страна пытается обосноваться на карте мира. Остаётся ждать нового Кустурицу или Макавеева, мастера с сильным авторским голосом, способного снова поднять волну интереса к кинематографу Сербии.
Македония
Второй страной, обозначившей себя не только на карте политической, но кинематографической, неожиданно стала республика Македония. Хотя первые на всей территории Балкан кинопоказы прошли именно в македонском городе Битола, и там же пионерами нового искусства братьями Манаки были сняты первые видовые фильмы, дальнейшего развития это начинание практически не получило. Первый полнометражный македонский фильм «Фросина» (Frosina, реж. Киро Билбиловски) вышел только в 1952 году. Экономические и политические причины привели к парадоксальной ситуации, когда республика смогла создать национальную киностудию, лишь войдя в состав другого государства в 1947 году. Этот же год считается годом основания киностудии «Вардар», специализировавшейся на исторических и военных жанрах и выпускавшей по фильму раз в год-два. Среди них такие известные югославские фильмы, как «Чёрное семя» (Сто seme, 1971) Кирилла Ченевскии и «Красный конь» (Crveniot konj, 1981) Стола Попова. Обе картины повествуют о судьбах македонцев, участвовавших в гражданской войне в Греции[228].
Распад Югославии и обретение Македонией независимости в 1991 году после проведения референдума положили начало формированию новой национальной культуры впервые за всю историю страны в условиях полной политической независимости. Успех построения национальной кинематографии в каждой из бывших республик находился в непосредственной зависимости от уровня развития киноиндустрии каждой из них в социалистический период (так, в Сербии съёмки не прекращались даже в периоды самых ожесточённых конфликтов). Македонский «Вардар» прекратил своё существование, и кинематограф в молодой стране практически пришлось изобретать заново.
Из-за вполне объяснимых экономических проблем[229] македонским кинематографистам пришлось искать финансирование за рубежом у различных фондов поддержки европейского кино, которые, в свою очередь, ожидали от неблагополучных регионов живописаний невыносимых условий их существования. Определённый фестивальный формат, интерес к картинам, повествующим о тяготах жизни стран третьего мира, переживших военный конфликт, и формирование стереотипа «балканского» фильма, его востребованность – эти факторы, наравне с экономическими, стали определяющими в создании немногочисленных македонских фильмов, сформировав «лицо» национального кинематографа.
Одним из первых, кто получил настоящее признание европейского кинематографического сообщества, стал Милчо Манчевский. В 1994 году дебютный полнометражный фильм молодого режиссёра «Перед дождём» (Pred dozdot) завоевал практически все возможные награды Венецианского фестиваля, в том числе и главную – «Золотого Льва». Эта трёхчастная, данная не в хронологическом порядке лента, повествовала о драматичной вражде соседствующих народов, македонцев и албанцев. В первой части, названной «Слова», молодой православный послушник, давший обет молчания, спасает албанскую девочку, спрятавшуюся в храме. Героя изгоняют из храма, а спасённую девочку убивает на его глазах её собственный брат за то, что пошла с «неверным».
Во второй части, «Лица», видный македонский мужчина Кирил, известный лондонский фотограф, пытается уговорить любимую женщину-англичанку уехать с ним на воюющую родину. Герой страдает от двусмысленности своей профессии: он снимает боль собственного народа и получает за эти работы всеобщее признание[230]. Прейдя к мысли, что фиксировать страдания, не пытаясь их остановить, нельзя, герой второй новеллы выносит себе «приговор» и возвращается в одиночестве в Македонию в пои