Как же обстоит с этим дело на втором этапе?
Напомним, вслед за Анри Пиренном и Марком Блоком о некоторых необходимых уточнениях. Прежде всего, меновая торговля играла весьма слабую роль в средневековых обменах. Под натуральным хозяйством на средневековом Западе следует понимать хозяйство, где все обмены были сведены до крайнего минимума. Натуральное хозяйство, следовательно, является почти синонимом замкнутого хозяйства. Сеньор и крестьянин удовлетворяли свои экономические потребности в рамках вотчины. Крестьянин главным образом в рамках своего двора: он питался за счет примыкающего к дому сада-огорода и той части урожая со своего держания, которая ему оставалась после уплаты сеньориальных поборов и церковной десятины. Одежду изготовляли дома женщины, имелся у семьи и основной инвентарь – ручная мельница, гончарный круг, верстак.
Денежное исчисление не было жестко связано с денежным платежом. Деньги были лишь отношением, «они служили мерой стоимости», были оценкой – apreciadura, как сказано в одном месте «Песни о Сиде» по поводу расчетов в товарах.
Впрочем, и природа металлической монеты сама долгое время оставалась архаичной. В самом деле, монета оценивалась по стоимости не как знак, но как товар. Она стоила не столько, какова была ее теоретическая стоимость, написанная на лицевой или оборотной стороне, но столько, какова была реальная стоимость содержащегося в ней драгоценного металла. Чтобы узнать это, ее взвешивали. Как сказал Марк Блок, «монета, которую надо положить на весы, очень похожа на слиток». Лишь в самом конце ХIII века французские легисты с трудом начали различать ее действительную стоимость (вес в золоте) и нарицательную, то есть ее трансформацию в денежный знак, инструмент обмена.
Однако на втором этапе увеличилось число монетных дворов Монетный ренессанс ХIII века особенно ослепил историков «возобновлением» чеканки золотых монет: genos и флорина в 1252 году., экю Людовика Святого, венецианского дуката в 1284 году. Но, сколь бы значительно ни было это событие, оно – ввиду малого количества монет в обращении – является скорее симптомом, нежели экономической реальностью. Реальность же состоит в том, что чеканили на этих монетных дворах в основном серебряный грош: в Венеции (1203 г.), Флоренции (около 1235 г.), во Франции (около 1265 г.), в Монпелье (1273 г.), во Фландрии (около 1275 г.), в Англии (1275 г.), в Чехии (1296 г.). Это инструмент расчета выплаты дани, налога, оброка, то есть федерального побора. И этот прогресс реален.
Об этой экономической эволюции косвенно осведомляет нас также отношение к монете и к деньгам вообще. Чеканка же золотой монеты была признаком власти. Короче, деньги на втором этапе стали символом политической и социальной мощи, притом в большей мере, нежели экономического могущества. Суверены чеканили золотые монеты, которые не имели экономического значения, но служили для демонстрации престижа. Сцены чеканки монет занимают изрядное место в иконографии: мы их видим в Сен-Мартен-де-Бошервиле, Сувеньи, Вормсе. Монеты и монетчики были причастны к сакральному и одновременно проклятому характеру кузнецов и вообще металлургов. Роберт Лопес назвал монетчиков «аристократией Раннего Средневековья». Аристократия – да, но скорее магическая, чем экономическая, на одном уровне с алхимиками. Подъем денежного хозяйства вызывал, напротив, не преклонение перед деньгами, а взрыв ненависти против денег. Святой Бернар Клервосский метал громы и молнии против проклятых денег.
Вырисовывается эволюция и в морали. Superbia, гордыня, по преимуществу грех первого этапа, грех экспансии, до этого рассматриваемая обычно как мать всех пороков, начинала уступать первенство avaritia, сребролюбию.
Осуждалась также и та группа, которая выиграла от экономической эволюции и, которую мы ради простоты будем называть торговцами (историки называют ее буржуазией), то есть высший слой нового городского общества. Ее и вновь созданную касту финансистов клеймили тогда писатели и художники, состоявшие на службе традиционных правящих каст. В церковных скульптурах показан, к отвращению и ужасу верующих, ростовщик, отягощенный мошной, которая влечет его в ад. Медленное замещение натурального хозяйства денежным достаточно продвинулось к концу ХIII в. для того, чтобы привести к важным социальным последствиям.
Развитие денежного хозяйства больше всего пошло на пользу третьему сословию в колониальных окраинах. Действительно, рост городов был связан с прогрессом денежной экономики, а ««возвышение торговца» представляло собой появление касты кормильцев в отрыве от метрополии, экономическая власть которого покоилась скорее на деньгах, чем на земле. Однако пока мелкие купцы являлись всего лишь уличными торговцами, во всем сходными с теми ростовщиками более близких к нам времен, о которых мы знаем, что они имели малое отношение к капитализму. Что же касается меньшинства крупного купечества или (что не одно и то же) городской элиты, то какова бы не была природа его доходов, экономического поведения и воздействия на экономические структуры, влияния в общество оно не имело.
Каста кормильцев в колониальных окраинах пока являлась маргиналами. В основном это были торговцы, выросшие из среды маркитантов при армии. Основным предметом их сделок служили дорогие, но малообъемные товары: пряности, роскошные ткани, шелка. Так же обстоит дело, хотя и в более слабой степени, с ганзейцами, но похоже, как это утверждал наряду с другими исследователями М. Лесников, что до середины ХIV века торговля зерном и даже лесом имела для ганзейцев второстепенное значение, тогда как воск и меха приносили им большие доходы.
Сама природа зачастую огромных прибылей от торговли предметами роскоши показывает, что эти операции совершались на «обочине» основной экономики. Об этом же говорит и структура торговых компаний: большинство купеческих ассоциаций, кроме прочных сообществ семейного типа, создавалось лишь для одной сделки, деловой поездки или на срок от 3 до 5 лет. Не было ни подлинной непрерывности в их предприятиях, ни долговременных инвестиций – если, конечно, не принимать в расчет долго сохранявшийся обычай растрачивать значительную, а иногда и основную часть своего состояния в посмертных дарениях.
Социальная иерархия в большей мере определялась другой, новой ценностью – трудом. Действительно, городские классы завоевывали себе место благодаря важности их экономической функции. Сеньориальному идеалу, основанному на эксплуатации крестьянского труда, они противопоставили систему ценностей, в основе которой лежал свой собственный труд, сделавший их могущественными. В городской среде новый водораздел изолировал категорию «людей ручного труда», ремесленников и пока что немногочисленных наемных рабочих. Был момент, когда интеллектуалы из университетских кругов пытались определить себя как работников умственного труда, занятых – рука об руку с другими ремесленниками – на «строительной площадке» города. Они поспешили связать понятие элиты с представлением о собственноручном труде. Но даже нищий поэт Рютбеф гордо воскликнул впоследствии: «Я не из тех, кто работает руками».
Как видим, второй этап экономического развития империи евреев характеризуется упорядочиванием всей финансово-экономической системы, ее жесткой централизацией и, вследствие этого, мощным всплеском всей экономической жизни. Для его осуществления необходимо было создание узко профессиональной касты, осуществлявшей функции учета, контроля и развития всей этой системы. Необходимы были паучки, плетущие золотую паутину. На этот же период приходится и восстание кшатриев, бунт воинов, отодвинувших жрецов от власти. В результате наступления определенного хаоса в государственной структуре и найденного компромисса между кастами жрецов и воинов, для обеспечения безопасности финансово-экономической системы и обслуживающего ее персонала – касты евреев, появляются уникальные структуры – военно-монашеские ордена. Воспитание членов данных орденов, впрочем, как и правящей элиты огромной Империи происходит на территории монастырского типа – Новом Израиле. Иерусалим в то время стал Академией управления, экономики и финансов федерального значения. И любой будущий король, герцог или Магистр, обязаны были пройти обучение в стенах этой Академии.
Итак, вновь созданная каста финансистов – евреев приступает к своим обязанностям повсеместно. Для более качественного и безопасного исполнения этих обязанностей на местах ее прикрывают военизированные структуры поддержки двойного подчинения. Военно-монашеские ордена. Слуги двух господ. С одной стороны слуги воинской касты, с другой – жреческой. Давайте рассмотрим экономическую особенность данного периода в связи с этой двойственностью подчинения. На самом деле вылившуюся в неподчинение никому, кроме высшей власти Империи в метрополии.
Финансово-экономическая система касты евреев не ставила перед собой задачу хозяйствования. Ее задачей был учет, и контроль функционирования хозяйственной деятельности Империи и внедрение новых методов экономической жизни. Подробно мы об этом писали в двух первых книгах. Сама же система хозяйствования в колониальных землях Империи распадалась на два сектора. Светская система хозяйствования и орденская система хозяйствования. Первая в свою очередь делилась на церковную, подчиненную касте жрецов, и систему подчиненную местному управляющему. Королю, герцогу, графу. Орденская система в основном обеспечивала автономное существование военизированных структур и выполнение федеральных программ, под приглядом ордена. В первую очередь ордена обеспечивали точный сбор дани, налогов, выполнение программ федерального значения, сбор пошлин и создание финансовой сети.
Вот пример работы ордена тамплиеров. Он наиболее характерен, потому что орден был по своей функциональной принадлежности налоговой полицией Империи. Их банковская система – прообраз современной – достигла максимального размаха благодаря тому, что каждое командорство ордена имело собственные филиалы.
Кроме того, тамплиеры создали свою сеть дорог, систему охраны обозов, обустроили склады и постоялые дворы. Под их патронажем развивалось, строительство, наука, дипломатия и многое другое. Благодаря этому начала активно развиваться торговля, что соответственно привело к развитию обменных операций между регионами. Во времена тамплиеров, как нам пишут историки, имели хождение только металлические деньги. Таким образом, налоги и дань должны были перевозить с места на место обозами. Так же должен был путешествовать и любой торговец. На такие караваны, по мнению тех же историков, нередко нападали разбойники. Странно, почему вообще тогда торговля не умерла именно тогда, в зародыше. Просто тамплиеры ввели в пределах своих владений так называемые заемные письма.